Гарри Кемельман - В понедельник рабби сбежал

• Название: В понедельник рабби сбежал
• Автор: Гарри Кемельман
• Издательство: Оптима
• Жанр: Детектив
• Год: 2004
• ISBN: ISBN 966-7869-13-Х, ISBN 966-7869-17-2

После шести лет непрерывного труда в своей конгрегации рабби Смолл… сбежал в Израиль. Никто не знает, когда он вернется, и вернется ли вообще, даже он сам. Едва успев приехать, он тут же попадает в поле зрения полиции, а через некоторое время — на допрос к «инспектору в кипе». Так уж устроен «самый неортодоксальный детектив», что инспектор сразу начинает подозревать его в… неверии в Бога, Оставив инспектора в замешательстве, рабби как всегда блестяще распутывает преступление, помогая своим друзьям избежать беды.

---

— Дело было не столько в этом, сколько в том, что проститутку звали Рахель[49], а вора Барух[49].

— И все же, если бы здесь не было проститутки по имени Рахель и вора по имени Барух, это было бы не нормальное, созданное на этой земле государство, а скорее музей вроде колониального Уильямсбурга[50], где людям платят за то, что они разгуливают в костюмах времен колоний. Туда хорошо зайти ненадолго, как в любой музей, но ты не могла бы жить там. А тут прямо наоборот. Я не думаю, что хотел бы приехать сюда с кратким визитом, но думаю, что мне понравилось бы жить здесь.

— Так ты действительно всерьез об этом думаешь?

— Да, всерьез.

— А раввинат? — тихо спросила она. — Ты думаешь о том, чтобы выйти из него?

Он ответил не сразу, и некоторое время они ехали в тишине.

— Я не боюсь признать вероятность того, что мог совершить ошибку.

Глава XXI

Каждое воскресенье после полудня, если позволяли погода и дорожные условия, Эл Беккер заезжал за своим старым другом Джейкобом Вассерманом и брал его на прогулку. Вассерман был первым президентом храма, его настоящим основателем, Беккер поддерживал его в течение трудного периода становления и сменил на посту президента. Раньше они встречались на воскресных заседаниях правления, но поскольку теперь ни один из них там не бывал, эти встречи им заменила прогулка. В основном они говорили о делах храма; это был их единственный общий интерес.

Был теплый, ясный день, случайный теплый день в марте, предвестник прекрасной весенней погоды, которая иногда бывает в Новой Англии, и Вассерман уже сидел на веранде в пальто, когда подъехал Беккер.

— Я получил открытку от рабби, — приветствовал его Беккер.

— Я тоже.

— И что сказано в твоей? — Беккер был маленький, коренастый, с низким, скрипучим голосом, в котором всегда звучали агрессивные нотки, усиленные манерой вытягивать при разговоре шею, словно он бросал вызов слушателю.

— А что скажешь в художественной открытке? Фотография Стены. На обороте написано, что он хорошо проводит время. По правде говоря, я думаю, что написала ее ребицин, а он подписал.

— У меня то же самое. Знаешь, Джейкоб, иногда я не понимаю рабби. Сейчас в храме мы его самые большие сторонники, мы боролись за него, не знаю, сколько раз, а он не может придумать ничего лучше, кроме как послать нам паршивую открытку, написанную к тому же его женой.

— Да? Когда ты уезжаешь в отпуск, ты пишешь письма? — В английском языке Вассермана чувствовался не столько акцент, сколько особая забота о правильном произношении.

— Это другое дело.

— Ты посылаешь открытки, как прошлым летом, когда вы поехали в Калифорнию. И писала их миссис Беккер. Я прав?

— Конечно, но это другое дело. Для меня это вопрос дружбы. Но для него это деловой вопрос. Он уезжает на три месяца — идея и сама по себе не слишком хороша, да еще в ситуации, когда правление со своими чинушами пытается тебя выжить. В такой ситуации ты должен находиться поблизости, чтобы иметь возможность дать отпор. А он уезжает, причем без контракта. Совсем уж неразумно, особенно, когда видишь, что на подмену тебе берут такого лихача. Конечно, мы знаем только со слов Марти Дрекслера, будто он сам этого хотел. Я не исключаю, что этот маленький ублюдок поставил рабби в такое положение, что тот вынужден был отказаться от контракта, чтобы сохранить чувство собственного достоинства. А гордость не позволила ему прийти к нам и сказать, что Дрекслер надул его. Так напиши нам, тем, кто тебя поддерживает, спроси — как обстоят дела, что происходит? Предложи какую-то стратегию. По крайней мере, дай нам знать, когда ты возвращаешься, чтобы мы могли приготовиться…

— Ах, Беккер, ты умный человек, но не достаточно умный, чтобы понять рабби. — Он медленно поднялся на ноги, и Беккер подал ему руку, чтобы помочь спуститься по ступенькам. — Ты всегда не понимал его. Рабби никогда не пускается на уловки, всегда говорит именно то, что хочет сказать. Он сказал, что хочет взять отпуск; он устал и хочет отдохнуть. Отдохнуть, понимаешь? Что такое отпуск для всех нас? Зимой мы едем во Флориду немного погреться. Летом — прячемся от жары в горах. Мы видим новых людей, уходим от дел. Жена не занимается домашним хозяйством. Это просто небольшой отдых. Но для такого человека, как рабби, это нечто большее. Ему не нужен такой отдых, как тебе или мне. Когда он перестает работать, это означает, что он хочет сделать переучет.

— Сделать переучет? Каких товаров?

— Ты думаешь, как на складе? Нет. Или, может быть, да. Его товар — это он сам. И когда он делает переучет, он спрашивает самого себя, как много себя он израсходовал. Получил ли он за это хорошую цену? Сколько у него осталось? И следует ли ему продолжать торговать вразнос, как прежде, или надо изменить стиль работы?

Беккер как раз помогал Вассерману усесться в машину и даже остановился, уставившись на него.

— Ей-богу, Джейкоб, я не понимаю, о чем ты, черт побери.

— Не понимаешь? Скажи мне, ты бы хотел быть раввином?

— Раввином? Нет, черта с два.

— Почему нет?

— Почему нет? Во-первых, я люблю работать сам на себя. Я работаю сам на себя с тех пор, как в детстве торговал вразнос газетами. Я не хочу, чтобы мне приходилось жрать дерьмо за каким-нибудь начальником. А если это за кем-нибудь из парней, которых мы выбрали в правление и в президенты, то в Форт Нокс[51] не хватит денег, чтобы заплатить мне.

— А за деньги, которые мы платим рабби Смоллу?

— Только если меня связать.

— Так ты думаешь, что ты умнее рабби? В той, старой стране, все было иначе. Раввин был самый главный человек в городе. В шул[52] был президент, но раввин был вроде президента всей общины. В одних местах он был богат, в других только-только зарабатывал на жизнь. Но это не имело никакого значения; он был главный человек. Если раввин принимал решение, кто мог отважиться пойти против него? Этого не мог даже самый богатый человек в городе. — Вассерман опустился на сиденье. — И молодой человек, который чувствовал, что способен справиться с этой работой, шел в раввинат. Но здесь не так. Здесь раввин — не такой важный человек. Здесь у него куча начальства вроде Марти Дрекслера, Стэнли Аграната или Берта Рэймонда. Он сразу видит, что это не похоже на то, чего он ожидал, но продолжает работать, потому что ему кажется, что дела понемногу улучшаются, что он, похоже, начинает контролировать ситуацию. Но со временем начинает понимать, что так будет всегда — то лучше, то хуже. И тогда он должен решить, что делать дальше. Конечно, если это рабби Дойч…

— Что ты имеешь против рабби Дойча? Я за рабби Смолла, но должен признать, что рабби Дойч — хороший человек. — Беккер наклонился вперед, чтобы завести двигатель.

— Рабби Дойч — хороший американский раввин. Один из лучших американских раввинов, которых я видел. Он хорошо выглядит, хорошо говорит и никогда не конфликтует с нужными людьми. Может быть, когда ему было столько лет, как рабби Смоллу, перед ним стояли те же вопросы, и он решил, что это не стоит борьбы, что, слегка прогибаясь тут и там, он сможет жить спокойно. — Вассерман помахал рукой с синими венами, имитируя вероятную гибкость Дойча. — Но рабби Смолл немного другой. Я боюсь, он может решить, что оно того не стоит.

— Откуда ты это знаешь, Джейкоб? Рабби тебе что-то говорил?

— Ничего не говорил и не спрашивал у меня совета. Я и так знаю. Я понял это, когда услышал, что он не взял у храма никаких денег на время отпуска. Если бы он взял жалованье за то время, что не работает, — можно сказать, ни за что, — он чувствовал бы себя обязанным вернуться. А раз нет ни денег, ни контракта, значит, он не уверен, что вернется. Понимаешь — не уверен. Потому что если бы он был уверен, что не вернется, он бы просто уволился. И именно поэтому он до сих пор не написал нам. Потому что он все еще не принял решение. — Он посмотрел на Беккера. — А как все это скажешь в открытке?

Глава XXII

Голос был таким громким, что рабби отвел трубку чуть подальше от уха.

— Рабби? Шалом. Держу пари, вы никогда не угадаете, кто говорит. Так это — В.С. Маркевич, вот это кто.

Мысленным взором рабби видел своего собеседника, радостно сияющего от того, что смог преподнести кому-то приятный сюрприз. В.С. Маркевич всегда преподносил приятные сюрпризы своим друзьям и знакомым. Дома, в Барнардс-Кроссинге, он мог заглянуть к кому-нибудь вечером, не потрудившись позвонить заранее, и даже обнаружив, что хозяева собираются уходить, никогда не смущался и разговаривал, повысив голос, чтобы хозяйка дома, накладывающая в спальне макияж, не пропустила что-нибудь из того, что он говорил ее мужу, который из вежливости вынужден был остаться в комнате и криво завязывать галстук без помощи зеркала. Он всегда был уверен, что его рады видеть.

Он обычно говорил о себе в третьем лице, редко используя местоимение и предпочитая при любой возможности повторить напыщенное имя. Он не был членом совета директоров храма, но без малейших колебаний высказывал свое мнение на общих собраниях и встречах Братства евреев. Он поднимался (круглая лысая голова блестит, рот растянут в постоянной улыбке) и произносил: «Господин председатель, В.С. Маркевич хотел бы прокомментировать поступившее предложение». Получив слово, он засыпал слушателей фразами «В.С. Маркевич чувствует, что…» и «По скромному мнению В.С. Маркевича…»