Ольга Чигиринская - По ту сторону рассвета

• Название: По ту сторону рассвета
• Автор: Ольга Чигиринская
• Издательство: Мой Друг Фантастика
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2016

Один в поле не воин? Как бы не так! Берен, сын Барахира, четыре года сражается в одиночку против солдат извечного Врага всех людей и эльфов. Однако самое тяжелое испытание у него впереди: отец эльфийской принцессы, возлюбленной Берена, желает получить Сильмарилл, один из трех драгоценных и чудесных камней, которые Враг некогда отнял у эльфов и теперь носит в своей короне.

Лишь король-изгнанник Финрод Фелагунд да горстка верных друзей готовы идти с Береном до конца и бросить вызов многочисленным войскам Врага и могучим эльфийским владыкам, здравому смыслу, судьбе и самой смерти.

---

— Никто из живущих не достоин таких слов, — Лютиэн развернулась к Берену всем телом, сев на колени. — Никем из нас не может быть оправдан и спасен мир, разве что только в одних глазах, полных любви… Но и тогда оправдываем не мы, а любовь… Но любовь — это еще не все, Берен. Ты — всего лишь человек и я всего лишь эльф; и хотя вместе мы больше чем один человек и один эльф, но мы не больше мира. Превозносить сверх меры любовь так же глупо, как сверх меры превозносить другие дары и добродетели: силу, искусство, свободу или доблесть… Я могу сейчас лечь в твои объятия только потому что Финрод пролил за тебя свою кровь; но если бы ты мог выбирать, твоя жизнь вместе с этой любовью — или его — что бы ты выбрал?

— Ты же знаешь, — Берен закрыл глаза и откинул голову на мшистый ствол. — Я бы даже не колебался… Я из тех, кому принести жертву проще, чем принять ее… Потому что если ты приносишь свою жизнь — ты умираешь, и все… Даже если смерти предшествуют муки, сама смерть — только миг. Я топтался у самого порога и знаю, как он низок — один шаг, и ты на той стороне… А иначе… Я чувствую, что мне дано больше, чем я могу унести в одиночку.

— Ну так давай разделим это, — Лютиэн заглянула в его глаза.

— Нет, — он порывисто прижал ее голову к своей груди. — Никогда. Никогда больше из-за меня не погибнет тот, кого я люблю…

— Тогда ты будешь со своей ношей бродить по кругу, как вол, что вращает мельничный жернов, — Лютиэн высвободилась из его объятия, стряхнула с колен прилипшие травинки и пошла прочь.

Хуан поднял голову и посмотрел на Берена своими огромными золотыми глазами.

— Только не говори мне, о король собак, что я опять свалял дурака, — проворчал Берен.

Хуан встряхнулся, повернулся к человеку задом и потрусил вслед за Лютиэн.

Берен сидел какое-то время, потом вскочил и побежал в другую сторону — к вершине холма, свободной от деревьев.

Через триста шагов остановился и оперся о дерево — боль разрывала грудь.

— Рано, — услышал он голос справа. — Слишком рано…

— Леди… Артанис… — Берен преклонил колено, и тут же подумал о том, какие жуткие рожи он продолжает корчить. — Прошу… прощения…

— Не за что, — Галадриэль села на траву, приглашая его сесть рядом. — Я пришла справиться о твоем здоровье.

— Ты сама видишь, aranel, — смертный развел руками. — Но как только я окрепну достаточно, чтобы взбежать на этот холм, я перестану злоупотреблять твоим гостеприимством…

В своем гневе она особенно походила на Финрода — точно так же чуть сжимались губы, и крылья бровей сдвигались, бросая тень на светлое лицо. В простом белом платье, одетом как знак скорби по брату, Галадриэль сделалась как ледяная вершина, суровая и неприступная. Ни слова она не сказала, но ее взгляд заставил Берена снова подняться и склониться перед ней.

— Прости, Высокая.

— Будем считать оскорбление невольным, — улыбнулась Галадриэль, сменив гнев на милость. — Хотя право же, мне неприятно было услышать это.

— Я сегодня дурак.

Она снова улыбнулась — еле заметно, одними уголками губ.

— Я хотела спросить о твоем здоровье вот почему. На северных окраинах моих владений объявились волки. Похоже, те самые, что сбежали из сауроновой псарни и разбрелись по всему свету. Мужчины готовят облаву. Я вижу, ты не можешь скакать с загонщиками — но слышала, ты неплохо стреляешь и не боишься встретить зверя на копье.

— О, длинный нолдорский язык, — проворчал Берен, обнаружив вдруг, что скучает по Айренару, накануне покинувшему Феннен вместе с остальными спасенными с Тол-и-Нгаурхот. Они уехали на юг, в тайное место, известное как Бар-эн-Бейрдд, Дом Бардов, где эльфийские чародеи исцеляли раны душ и тел. Айренар чем-то был ему сродни — то ли склонностью к мрачноватым шуткам, то ли тайными ранами и сомнениями, рассекающими душу надвое. С ним можно было бы сейчас переброситься словечком-другим, а можно было бы вообще не говорить — и все понять…

Нимрос отправился туда за ним с разрешения эльфов и Берена, ибо хотел узнать, как они лечат раны, наносимые Морготом душе воплощенного. Берен спросил у Эленхильд — можно ли и ему поискать исцеления в этих покоях. Женщина-бард, улыбаясь, ответила, что с ним здесь остается лучший лекарь, какого можно найти по эту сторону моря.

Это была правда, и Берен никак не смог бы объяснить этой нолдэ, почему ему нужно покинуть Феннен. Большей частью оттого, что сам себе не мог этого объяснить.

Леди Галадриэль терпеливо ждала его ответа.

— Конечно, я пойду, — сказал Берен. — Не все же мне сидеть у ног Тинувиэль, наподобие Хуана, отличаясь от него лишь тем, что я могу расплетать пряжу, а он — нет.

— Тогда завтра утром, — Галадриэль поднялась, — Мы ждем тебя конного.

Она обернулась, чтобы уйти, но Берен окликнул ее:

— Aranel!

— Да? — остановилась она.

— Высокая… — Берен опустил голову. — Не хочу снова задеть тебя, но… Не тяжело ли тебе видеть меня и говорить со мной? Вот что я хотел сказать, невольно оскорбив твое гостеприимство.

— Порой тяжело, — кивнула Галадриэль. — Но чаще мне приятно тебя видеть и говорить с тобой. Поначалу я позвала тебя в гости ради памяти брата, ради Лютиэн и ради милосердия. Но теперь ты просто нравишься мне, сын Барахира. И даже если при виде тебя память о брате пронзает мое сердце — ты же и успокаиваешь эту боль. И в смерти Финрода я тебя не виню, — прибавила Галадриэль. — Многие винят, но это лишь потому, что они не знали Инглора. Он искал нездешнего. Остановить его было не проще, чем поймать рукой стрелу в полете — так сказал Ородрет.

— Порой… вот сейчас… ты так похожа на него, — тихо сказал Берен, — что вид твой тоже ранит мое сердце… Но, как ты сама сказала — он же и врачует рану… Я приду завтра, королевна.

Он поклонился, повернулся и пошел прочь, а Галадриэль еще какое-то время стояла, глядя вслед.

— О, если бы ты сам знал, как похож на него, — тихо сказала она. — Если бы ты видел это… Он словно поселился в тебе чудесным образом и смотрит на меня твоими глазами, все такими же ясными и вопрошающими о чем-то превыше меня… О, Берен, сын Барахира, ты сам сейчас — стрела на дуге лука, и коротким будет твой полет. Куда ты метишь и кого сразишь? Где стрелок, пославший тебя? Увы, я не спрошу его, ибо мне живой не проникнуть за стены чертогов Мандоса… О, Лютиэн, несчастная — ты не смертного полюбила, ты полюбила самое смерть…

…Поздно вечером они вернулись с охоты, везя на седлах волчьи шкуры. Берен был расстроен, даже мрачен.

— Что с тобой? — спросила Лютиэн его ночью в постели.

— Они… оберегали меня, — ответил Берен. — Так и не подпустили ко мне ни одного волка.

— Тебя унизила забота?

— Нет… Просто руки чесались: волков я не терплю. Где вижу, там и режу.

— Ах, вот оно что.

Берен не понял, о чем был этот вздох.

— Некогда мне было предсказано, что убьет меня волк, — прошептал он, крепко прижимая Лютиэн к себе. — Теперь я думаю — что это? Старая ведьма промахнулась, рассматривая в углях мою судьбу? Или Финрод встал между мной и судьбой?

— Я не знаю, — снова вздохнула Лютиэн.

В эти дни он много говорил — и днями, сидя в женской комнате, распутывая пряжу для нее или вертя дырки в заготовках для кожаного доспеха. Она ткала или шила — ей хотелось одеть его с ног до головы, и одеть как князя, — а он рассказывал ей о том, как провел этот год, обо всех странствиях, опасностях, победах и потерях… Ночами он тоже рассказывал — такое, чего нельзя было рассказать при чужих и при свете дня. Она ожидала еще одного тяжелого и долгого рассказа, но вместо этого он сделал то, чего она уже и ждать перестала: снял с нее рубашку.

— Пусть судьба убирается ко всем раугам. Пусть день думает о своих заботах, а сейчас ночь, — он разделся сам. Волновался он ничуть не меньше, чем тогда, в их первое утро на поляне у ее лесного дома — даже руки его сейчас были горячими. Это и смешило ее немного, и наполняло нежностью. Не испытывай он этого трепета перед ней — был бы рабом своей страсти, властным и даже жестоким. Лютиэн видела его однажды таким, каким он был во власти своих страстей: там, на поляне, где он разделался с феанорингами. Но сейчас, с ней — он был как ребенок, который боится спугнуть птичку, что залетела в его комнату и села на подоконник. Или даже — как эта птичка. Он становился беззащитней младенца, совлекая не только одежды, но и тот незримый панцирь, что носил под ними, отрекаясь даже от собственной воли. Это давало ей власть, которая была бы страшной, вздумай Лютиэн ею пользоваться. Но она не собиралась, потому что любовь — это встречное самоотречение.

И они сошлись, соприкоснулись как две открытые ладони, как земля и небо, как жизнь и смерть сходятся воедино, сливаясь в единое целое, но не смешиваясь; когда каждый становится иным, оставаясь собой — чудо, которому за долгие века эльдар не нашли объяснения. Когда покорность дает власть и силу, когда нежность разит наповал, когда каждое "я" растворяется в единственном «ты» и утверждает его превыше могуществ Арды.