Роберто Арльт - Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы

• Название: Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы
• Автор: Роберто Арльт
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1984

Роберто Арльт (1900–1942) — известный аргентинский писатель. В книгу вошли его социально-психологические романы «Злая игрушка», «Колдовская любовь» и рассказы.

---

Ирене, догадываясь о его мыслях, томно приникает к нему. Бальдер продолжает мечтать: «Груди ее набухнут молоком, и я тоже отведаю их содержимого, чтобы в моих жилах текла и ее кровь. И я никогда уже не смогу ее разлюбить!»

— Милый, о чем ты думаешь?

— О том, что будет, когда ты станешь совсем моей.

Ирене слегка краснеет, потом льнет к Бальдеру и тихонько говорит, потянувшись к его уху:

— Сейчас я нездорова, милый. А потом — да… Я тебе обещаю. Мне этого хочется не меньше, чем тебе…

Они снова умолкают. Тишина накатывается на них волнами, как морской прибой, они задыхаются, им страшно. Оба жаждут ощутить себя нагими, провалиться в небытие, слившись друг с другом, и Бальдер шепчет ей на ухо:

— Ты не боишься забеременеть, а?

— Нет, милый. А ты хочешь, чтобы я?..

— Да.

— Какой ты у меня добрый!

Ирене прижимается к нему.

— Я тоже хочу, чтобы у меня был сын от тебя, Бальдер. Я почти вижу, какой он. Как это было бы чудесно.

— Милая! Я бы сам носил его на руках, чтобы ты не уставала.

— Бальдер… Молчи, ты сведешь меня с ума.

Тут они подходят к зданию, которое им неприятно.

Среди запущенного, почти одичавшего сада высится старое массивное четырехэтажное здание, чем-то напоминающее безобразного старого немца: косые деревянные выступы, выцветшие на солнце, проволочная сетка на окнах, закопченные дымовые трубы. Бальдеру почему-то кажется, что там живет старый пруссак, который курит фарфоровую трубку и упрямо смотрит из-под кустистых бровей на портрет кайзера, размышляя о его отречении.

А дальше — опять хаос. Стволы деревьев полузадушены сплошными завитками плюща, и в воздухе, будто по волшебству, висит радугой, не падая, постоянный зеленый дождь, местами приобретая фиолетовый и розовый оттенки, какие бывают у мыльных пузырей.

Глинобитные стены прорезаны деревянными калитками. В высокой траве хлопают крыльями белые утки с оранжевыми клювами.

Ирене спрашивает:

— Скажи, милый, а океан — какой он? Ты только представь себе!.. Не знаю… Мне кажется, он огромный… бесконечный. Ночью, когда взойдет луна, это должно быть что-то волшебное.

— А я вижу тебя и себя на палубе, у перил.

Ирене жмется к его руке:

— Как чудесно, милый! Какое счастье, что я тебя встретила!

— А для меня? Понимаешь? Перейти от жизни в потемках моего дома к такому ослеплению. Мне не верится, что ты со мной рядом. И все-таки это ты держишь меня под руку… Это твоя рука в моей руке.

— Бальдер, милый…

— Послушай, как будет на корабле. Когда взойдет луна, мы посмотрим друг другу в глаза, вспомним, что мы выстрадали, и скажем: «Не верится, но все это было и прошло, и теперь мы — здесь».

— Дорогой мой…

— А что скажет Альберто, когда узнает, что мы едем в Европу?

— Упадет со стула. Что он может сказать?

— И Зулема. Она просто не поверит.

Они идут молча, упоенные своим счастьем. Бальдер мысленным взором окидывает воображаемые окрестности: с железного балкона ему видны склоны гор, где, пасутся стада коз, к балкону тянутся гвоздики. Кто-то подкрадывается сзади и, тихонько смеясь, закрывает ему ладонями глаза. Это Ирене. Одетая в легкий пеньюар, она кладет руку ему на плечо, и они вместе смотрят вдаль, на медно-фиолетовые горы в розовой дымке, а внизу, под балконом, переплетаются узкие улочки, расцвеченные оранжевыми парусиновыми тентами.

Бальдера внезапно осеняет мысль:

— Знаешь что, я провожу тебя до дома…

— А что?

— Я сейчас поеду в город. Хочу раздобыть путеводители по Испании. Где-нибудь найду.

— Может, в гостиницах есть такие?..

— Не знаю, поищу.

Выдуманный им пейзаж растворяется в окружающей их субтропической растительности.

Пес, посаженный на цепь у столба с небольшим навесом из оцинкованной жести, лает на них, помахивая хвостом, пока они проходят мимо; двухскатные крыши похожи на обломки, плывущие но зеленым волнам, над которыми качаются веера пальм. Как будто земля здесь разделена на нижний и верхний ярусы. За проволочными оградами бегают собаки, они заливаются лаем, когда Бальдер и Ирене проходят мимо; какой-то человек катит через дорогу грохочущую железную тачку, здоровается с ними, и Бальдер спрашивает:

— Кто это?

— Не знаю, милый.

Квартал застроен беспорядочно. Преобладают жалкие домишки с разбухшими от сырости розовыми стенами. На окнах колышутся кретоновые занавески. Небо расчерчено телеграфными столбами. Из садика доносятся женские голоса. Какая-нибудь старуха обязательно оторвется от прополки, распрямит спину и посмотрит им вслед, потирая ноющую поясницу. Дома с железной крышей утопают в роскошных садах, усыпанных желтыми, красными, синими и серебристыми звездочками, и перед каждой галереей — живая стена вьющегося винограда.

Некоторые дома подняты метра на два от земли. В них ведут лестницы, балки которых окрашены в кричащий цвет, и на желтоватом фоне стены все сооружение напоминает эшафот.

Они сворачивают на улицу Моралес.

— Я люблю вашу улицу, — говорит Бальдер, с восторгом глядя на широкую, мощенную диабазом улицу, которая уходит в небо меж рядами серых телеграфных столбов.

— Помнишь, как я тебя встретил в первый раз?

— Ты шел за мной до дома.

— Стоял и смотрел, как ты входишь в дом…

— А я оглянулась. Каким странным ты мне тогда казался!

— Кто бы мог подумать! Когда ты скрылась, я сказал себе: «Пожалуй, легче достать луну с неба, чем войти в этот дом вслед за ней». Она — это была ты. Вон там, — указал Бальдер на край тротуара, — я повстречал толстую босую девчонку, которая бежала и свистела.

— Как удивительно, милый: сбывается все на свете, ничего нет невозможного. А как летит время!

Оба замолкают, взволнованные воспоминанием. Ирене спохватывается:

— Может, зайдешь в дом попить чаю? А потом поедешь.

— Девочка моя… Ты же знаешь: если я зайду, то просижу до последнего поезда…

Ирене растроганно улыбается. Да, она знает, что так и будет. Поправляет на груди отвороты своего небесно-голубого пальто, сжимает руку Бальдера:

— Ладно… поезжай… Только веди себя хорошо и побыстрей возвращайся.

Да, конечно.

Он расстается с девушкой, ощущая глубокое волнение. Ни один кусочек его плоти не остался непропитанным колдовским зельем. С удовлетворением думает: «Как все-таки сильно ее колдовство! Какая сила в этой юной девушке! Прикажи она мне пойти на преступление — и я пойду… Конечно же, пойду. Поехать в Европу. Это ли не чудо? Оставить позади все воспоминания и злую печаль, как бросают старое платье. Почему бы нет? Океан заглушит любые укоры совести».

Он купается в сиропе умиления. В такие мгновения ему нравится все вокруг.

За стеклянными дверями своих жилищ портные, сидя по-турецки, сметывают что-то черное. Мальчик возится с железными решетчатыми воротами, ведущими в патио, мощенное красной мозаичной плиткой, не то при гостинице, не то при торговом доме. В воздухе носится вкусный запах свежевыпеченного хлеба.

Бальдер поворачивает голову и видит Ирене в дверях ее дома. Оба одновременно машут друг другу рукой, и Бальдер исчезает за углом.

Ирене пристроилась на подушке для ног между матерью и Бальдером, расположившимися на диване.

Эстанислао развернул у себя на коленях проспект пароходной компании, рекламирующей суда «одного-единственного класса»; проспект окаймлен двойными полосами серебристого, канареечного и небесно-голубого цветов. При свете лампы, затененной абажуром, сеньора Лоайса, закутанная в свою фиолетовую шаль, изучает устройство двухместных и четырехместных кают с аккуратно застеленными двухъярусными койками, зашторенным окном и прямоугольным зеркалом над фаянсовым умывальником.

— Как вы находите, Бальдер?

— По-моему, отличные каюты, сеньора.

Ирене поднимает на Бальдера свои глаза табачного цвета:

— Они чудесные. А какие узкие постели!

Бальдер, улыбаясь, шепчет ей на ухо:

— Ты пустишь меня к себе?

Она сжимает пальцами его колено, утвердительно кивает и тоже улыбается. Бальдер говорит себе: «Чем я смогу отплатить ей — за то счастье, которое она мне дарит?» Тихонько гладит ее по голове.

— А столовая… Вы только посмотрите, она ничуть не хуже салона второго класса на роскошном лайнере!

Три головы соприкасаются, три пары глаз смотрят на ковровую дорожку, по обе стороны которой стоят кресла с наклонными спинками, на вазы с цветами на белоснежных скатертях.

Ирене облокачивается на колено Бальдера и водит по карте пальцем, исследуя маршрут, а Бальдер не знает, куда смотреть: на пейзажи или на цены.