Константин Жемер - Поверить Кассандре

• Название: Поверить Кассандре
• Автор: Константин Жемер
• Издательство: ОЛМА Медиа Групп
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2008

Начало ХХ века. Россия между двух революций. В моду входят предсказатели всех мастей, спиритические сеансы и каббалистические обряды. Олег Крыжановский и Константин Жемер дали самую малую волю своей фантазии. Они воплотили на страницах нового романа желания и помыслы людей того поворотного времени. Здесь вас ждет оригинальный взгляд на события, развернувшиеся в один из самых напряженных и загадочных моментов отечественной истории. Взгляд этот, остававшийся до сих пор лишь гипотезой, оказывается серьезной и в то же время потрясающе любопытной художественной версией.

---

– Шифов кабак, тута для татей нощных – круглосутычный стол и дом! – отрекомендовал заведение Распутин, а затем добавил: – Где тычок, там кабачок, а где кабачок, там и мужичок.

«Дом вони, стол мерзости, – подумал Сергей Ефимович, покосившись на обшарпанный фасад и изготовленную без тени таланта вывеску «Трактиръ». – Однако, даже если и так, внутри находиться куда предпочтительнее, нежели снаружи, посреди морозной чистоты».

Войдя, они устроились поближе к печке, за лоснящимся от старого жира столом.

– Нам «Московской особой», да на закусь кисленького. И смотри, морда, не подсунь хохляцкой али бабьей[75] – враз учую. И, чтоб мухой, туды-сюды! – грозно прогудел Распутин в ровно-срединный пробор склонённой головы полового.

Пока ждали заказанного, Крыжановский вертел головой, присматриваясь к обстановке. Распутин не ошибся – похоже, трактир облюбовали для себя представители преступного мира.

«Вон та, прилично одетая троица, несомненно, марвихеры или фармазоны, а занявшие самый тёмный угол посетители похожи на шниферов, что собрались здесь отметить удачный налёт на мануфактурный склад[76]», – намётанным взглядом определил Крыжановский. В противоположном от шниферов углу, над стаканом вина, склонилась уже основательно поднабравшаяся женщина – еще нестарая, со следами былой миловидности, но уже отмеченная печатью порока и деградации. Это было одно из тех несчастных созданий, о спасении коих так радела Мария Ипполитовна и её подруги из благотворительного общества. Однако в этот момент, в отличие от Мари, Сергей Ефимович не испытал к падшей ни сочувствия, ни жалости. Мерзость окружающей обстановки, грязь, казалось, навечно покрывшая предметы и людей, вызвали настолько мощный спазм отвращения, что рот наполнился слюной, которую хотелось сплюнуть тут же. Вот он, декаданс! Подобно хаосу, противостоящему замыслу Творца, эта земная энтропия противостоит его, Крыжановского, замыслам по благоустройству государства.

«Эх, не протянутая рука помощи необходима этим человекам – отнюдь: они иного алчут – разрушить государство и превратить всю его территорию от края и до края в подобие этого скверного трактира».

Что касается тех, за кем наблюдал его превосходительство, то они ответного любопытства не проявляли – видимо, таковое претило местной этике.

– Ты, милай, ентих не пужайси, тута в трактире никто не станет задираться – Шиф[77] не велит. Да и ваапче, воры и разбойнички – ане с понятием, это табе не благородные господа..., – пояснение Распутина вырвало Сергея Ефимовича из плена тягостных мыслей.

Половой вернулся неожиданно быстро, быстрее, чем это сделал бы, к примеру, человек в «Вене[78]». При себе парень имел поднос, на котором возвышался мутного стекла графин, к нему два неопрятных стакана, а также миска мороженой клюквы.

Распутин принял графин, втянул носом esprit de vin[79], а затем несколько мгновений сидел с закрытыми глазами, до умопомрачения напомнив Сергею Ефимовичу его собственного шурина, Фёдора Ипполитовича, в момент, когда тот выбирает вино к ужину. Открыв глаза, Григорий важно кивнул половому, таким манером позволив ему удалиться.

– С ентими мордами держи нос по ветру, а то ане тебе враз полову[80] подсунут, – назидательно объявил старец, налил себе почти полный стакан, быстро выпил и отправил следом за водкой полную пригоршню клюквы. Багровый ягодный сок окрасил пятерню и потёк по бороде.

Прежде, чем наполнить свой стакан, Крыжановский тщательно протёр его платком. Эти манипуляции не остались незамеченными со стороны местного общества – один из марвихеров удивлённо стрельнул глазом, но тут же отвернулся, конфузливо скрывая свой интерес, потому что Сергей Ефимович, как бы невзначай погладил ладонью торчащую из кармана рукоятку «Кольта».

«То-то же, милейший!», – ухмыльнулся его превосходительство и жестом заправского питуха влил в себя содержимое стакана. Нежное тепло моментально изгнало из организма остатки озноба – подобно тому, как весёлое апрельское солнышко изгоняет из мира зимнюю стужу. Удивительное дело: окружающее теперь начало представляться совершенно в ином свете, нежели вначале. Будто где-то лампадка зажглась и затеплилась. В тот момент поменялось все – первый алкогольный флер, мягко окутавший мозг, скрыл окружающие убогость и грязь, бандитские рожи стали как-то глупее и наивнее, а при взгляде на фигуру женщины, склонившейся над стаканом, в памяти всплыли стихи новомодного поэта:

«И пьяницы с глазами кроликов

«Ин вино веритас» кричат…»

«Да, на Руси пьют – так это испокон веку существует, как грязь и семечная лузга во всех местах, где собирается простой народ. Но русские – это еще и умение сострадать и верить… Да и разве можно судить обо всем народе по кучке промышляющих разбоем люмпенов? И разве не в моих силах бороться с повальной дремучестью и убогостью, помогать и направлять… Пожалуй, прав шурин, когда утверждает, что, ежели правильно подобрать напиток к случаю, то случай сей непременно станет благоприятным».

Распутин, словно угадав его мысли, изрёк:

– Вишь, милай, небось водочка-то похлеще анансьев в шампанском будет!

– Это ты не из моего ли «Законоположения» почерпнул эдакую мудрость? – зло осведомился Сергей Ефимович.

– А ты вон про чё? – вспомнил Распутин. – Чё, я дурак яво читать, глаза портить? Тама ж словей не менее пуда. Так взял у Ваньки-Каина, подержал у себе, пушай дурак думаеть, будто я то сочинение изучил…

– Так я и думал, – вздохнул Сергей Ефимович. – Хорошо, Гриша, давай перейдём к делу!

– Пожалуй, – легко согласился Григорий. – Вот токмо замахну вторую для храбрости… Эх, в трактире оно зачалося, в трактире пущай и кончится!

Крыжановский позволил старцу выпить стакан, после чего отнял графин, давая понять, что «третья» будет исключительно по окончании рассказа.

Григорий Распутин начал издалека:

– Думаешь, я заради чаво этим нехристям душу-то запродал? А вот заради ентого… Случалось, идёшь пехом по матушке-Рассее от селения к селению, влачишься, христарадничаешь… Наш люд – он сердобольный, всякого приветить готов, токмо акромя плеснявого хлебушка мало чего в котомку странничку кинет. А ты того хлебца напрёшьси – пузо как у лошака! Стоишь, пердишь и размышляешь, как оно так выходит на белом свете: лезешь из кожи вон, молишься, бога ищешь, власяницей плоть истязаешь, добрыми делами славишься на пяток губерний, а то и поболе, а тебе в награду – зелёный сухарь! Накося!!! А какой-то купчина-мироед, что, акромя свово лабазу да чужих жёнок иного антересу не знаеть, получаеть ат жисти всё, чаво душа изволить. То же касаемо бабы евонной – куклы расфуфыренной: живёть на шермаках[81], как сыр в масле катается, а твоя законная женка в поле должна ни свет, ни заря спинушку-у гну-уть…

В сердцах рассказчик стукнул по столу кулаком и начал раскачиваться из стороны в сторону.

– Так кому ты душу продал, Гриша? – подтолкнул его Сергей Ефимович.

– Чё толкаесси?! – ощерился Распутин, показывая рот, полный чёрных, гнилых зубов. – Я ж по делу грю: стою я, значицца, как-то раз на ярмарке подле трактира, выпить хоцца, а зайтить боюси: карман-то, дырявый, и алтына не наберётся – пара медяков завалящих… Тута откудова-то, словно из-под земли, появляется ентот чернявый, с бородкой козлиной, в очёчках… Глазки колючие, словом – вылитый чёрт! Пойдём, грит, Григорий, выпьем по маленькой, дело у меня к тебе есть одно… А я в тот день был маленько разобиженный на весь белый свет – аккурат меня тогда приказчики купчины-мироеда штакетинами отметелили ни за чё совсем – подумаешь, полюбовница его, стерва, мне чаю налила, ну и сама присела рядышком. А как свого купчину завидела, давай кричать, мол, я её лапал и хотел снасильничать…

– Так что же чернявый?

– Чё-чё?!! Грю ж, маленько осерчал я в тот день и на Бога, и на людей, вот и решил, будто енто сам лукавый свою помощь пришёл предлагать… Вопчем, пошёл я в трактир с козлобородым, а он и грит: мне про тебя, Григорий, всё ведомо. И как давай рассказывать, как давай сети ловчие плесть… И, главное, зрит в самую душу, проклятый, в самую серёдку-то! Хошь, грит, Григорий Ефимов, купчишки не дубьё станут ломать об тебя, а пред тобою шапку? И жёнок своих да полюбовниц отдавать тебе сами станут, и при том со счастливыми харями? Да чаво там купчишки! Петербургскими дворянами повелевать станешь, с барыньками жить, во дворец царский войдёшь… Как было не согласиться? Как, ежели на то ишшо предсказание старой цыганки имелося?!

Распутин снова стукнул по столу кулаком и потянулся к графину – видно забыл, шельма, что не все дворяне пока подвластны его воле. Крыжановский несильно хлопнул по протянутой руке и та, обмякнув, убралась прочь. Гришка продолжил потерянно:

– При худе-то худо, а без худа-то и того хужее. Всё обещанное козлобородым исполнилоси с лихвой. Токмо с той поры я сам себе ужо не хозяин – делаю, чё велят.