Вольф Мессинг - Магия моего мозга. Откровения «личного телепата Сталина»

• Название: Магия моего мозга. Откровения «личного телепата Сталина»
• Автор: Вольф Мессинг
• Жанр: Эзотерика
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-9955-0871-7, 978-5-9955-0886-1

СЕНСАЦИЯ!

Первое издание секретных протоколов исследования «феномена Вольфа Мессинга» в Институте Мозга и спецлаборатории НКВД, а также личных записей великого экстрасенса, пытавшегося разгадать тайну своего невероятного дара.

Хотя публичные выступления Мессинга были разрешены в СССР, а к его предсказаниям прислушивались Берия и сам Сталин, научный официоз отказывался признать сверхъестественные способности «личного телепата Вождя». Более того, его не раз пытались представить «ловким фокусником», а то и вовсе «шарлатаном».

Поэтому Вольф Григорьевич, который признавался, что и сам до конца не понимает природу своего пророческого дара, с таким энтузиазмом принял предложение Института Мозга изучить его сознание, экстрасенсорные способности и талант прорицателя. Однако очень скоро великий телепат убедился, что эти исследования полностью засекречены, а ментальные эксперименты проводятся по заданию советских спецслужб, решавших использовать «магию» его мозга в своих интересах…

Каким образом эти протоколы под грифом «совершенно секретно» и личные откровения Вольфа Мессинга были вывезены за рубеж, не установлено до сих пор — но их издание в Израиле стало сенсацией мирового масштаба. На русском языке книга публикуется впервые.

---

А коли остановят патрульные, скажем, что возвращаемся из Варшавы обратно домой, а дом наш — на востоке…

Я же — Вольф Мессинг, и мне хватит способностей, чтобы обрывок бумаги выдать за «аусвайсс».

Так что постов на дорогах я боялся не слишком — прорвемся. Обманем или стороной проедем. Вроде и отец на поправку пошел, выглядел он куда бодрее, чем раньше. Вот, думаю, скоро нам в путь-дорогу! Сперва я лошадь раздобуду и телегу, потом за отцом вернусь, и двинем.

Мечты, мечты…

Я не учел человеческой подлости или продажности, что одно и то же, и словно забыл о том, насколько мала Гура-Кальвария — большая деревня, где все друг друга знают. На второй день после оккупации к нам явился немецкий офицер в сопровождении четырех или пяти солдат. Они устроили обыск и быстро обнаружили наш схрон.

«Это есть дом Гирша Мессинга?» — спросил офицер с сильным акцентом.

«Да, пан офицер», — слабым голосом ответил отец.

«А ты — Вольф Мессинг?» — офицерский стек уткнулся мне в грудь.

«Я не Вольф, а его брат Берл», — сказал я, одновременно пытаясь прочесть мысли немца.

«Врешь, свинья!» — рявкнул офицер и ударил меня кулаком в лицо.

Удар был так силен, что я потерял сознание, а очнулся уже в тесной камере без окон. Судя по всему, я находился в каком-то подвале, совершенно пустом.

Я лежал на голом полу, нос мой был разбит, во рту недоставало зубов, спина и бока болели, но не потому, что отлежал — видимо, меня хорошенько отпинали, пока я валялся без сознания.

Самые первые мысли, пришедшие мне в голову, были о тех селянах, которые меня сдали немцам. Я думал, кому же это понадобилось? Или просто соседям угрожали оружием, и те выдали меня, спасаясь?

Потом пришло беспокойство за больного отца. Если и его схватили, то он долго не протянет — вряд ли гитлеровцы станут оказывать медпомощь еврею.

Усевшись спиною к стене, я сделал попытку сосредоточиться.

А когда достигаешь определенной концентрации, то и мысли легко читаются, и гипноз удается скорый и сильный. Обычно перед выступлением я провожу час или два, чтобы собраться внутренне, достичь нужного настроя.

В голове шумело, места ударов отдавались болью, но все же я настроился как надо и начал действовать — дожидаться было нечего, разве что расстрела.

Шатаясь, цепляясь за стену, я поднялся. Приблизившись к двери, прислушался и стал тарабанить да кричать, что хочу по нужде, терпежу нет.

Загрюкали шаги, и дверь распахнулась. Немецкий солдат появился на пороге и швырнул в меня ведром. Забавлялся, паразит.

Ну, я же не зря числюсь артистом…

Притворившись, будто ведро сильно ушибло меня, я упал на пол и застонал. Солдат расплылся в улыбке, наслаждаясь моими стонами. Психика его была проста, а душа — плоская, как блюдечко.

Все еще издавая стоны, я внушил ему, чтобы он вошел в камеру и отдал мне ключи. Немец подчинился.

Забрав ключи, я встал в углу и приказал немцу позвать сюда своих «камрадов».

«Сюда! Скорее! — заорал он во всю глотку. — Камера пуста! Заключенный бежал!»

Прибежало еще трое. По-прежнему стоя в углу, я внушил им, что они должны сесть на пол и ждать своего командира. Они и сели.

Прихрамывая, я покинул камеру, закрыл дверь, запер ее и ушел. Только выбравшись из подвала, я догадался, что нахожусь в здании ратуши. Видимо, здесь разместился немецкий штаб и гестапо.

Чтобы выйти на улицу, мне надо было преодолеть три поста охраны. Миновал благополучно — немцы просто не видели меня.

Не спеша, чтобы не привлекать к себе внимания, я двинулся прочь, по дороге завернув в разграбленный магазин готового платья.

Переодевшись в рабочее, более пригодное для долгого пути, я прокрался к нашему дому. Он был пуст.

Наверное, не меньше часа я просидел в кустах, пока не убедился, что засада меня не ждет, и пробрался в дом.

Внутри все было разгромлено — мебель повалена и расколочена, подушки выпотрошены, все перевернуто, растоптано, испоганено.

Обычный послед мародеров.

Мой тайничок, однако, оказался немцам не по зубам, до него они не добрались. Забрав бриллиантовую булавку для галстука, пару перстней, запонки и несколько золотых монет, я подкрепился тем, что не осквернили гитлеровцы, и пробрался к соседке.

Она рассказала, что видела, как немцы увозили отца. Он не мог идти, солдаты несли его, взяв за руки и ноги, и зашвырнули в машину. Мне очень хотелось найти отца, но я не представлял, где он мог быть, а рисковать, оставаясь в городе, где меня все знали, я не мог.

С тяжелым сердцем я покинул родной город. Интуиция повела меня на юг, вдоль реки[25]. Я шел всю ночь и до того устал, что под утро заснул в каком-то стогу. Не сказать, что выспался, но несколько часов отдыха взбодрили меня.

И я отправился дальше.

Перешел через реку, спрятался в роще. Переждал, пока мимо по дороге не проследует несколько танков и грузовики, битком набитые немцами — фашисты весело горланили свои варварские песни, подыгрывая себе на губных гармошках.

Петляя, кружа, порой срываясь на бег, я вышел к Гарволину[26]. Нанял подводу, доехал на ней до Лукова[27], дальше опять «ножками», как говорит младший сынок Берла.

Места, через которые я пробирался, пустынными не назовешь. Не слишком часто, но я сталкивался-таки с местными. Одни, как и я, спешили покинуть Польшу, другие оставались, надеясь ужиться с новой властью.

И тем, и другим я внушал, чтобы они меня забыли.

В Лукове я наткнулся на труп немолодого поляка, не застреленного, а убитого по-воровски, кистенем по голове. Карманы его были вывернуты, деньги исчезли, зато рядом валялись документы на имя Казимира Новака. С ними мне стало немного спокойнее. Я превратился в одного из нескольких миллионов поляков, затерялся в колоссальной толпе.

Я шел по следам немцев, словно догоняя арьергард вермахта. С одной стороны, это облегчало мое продвижение, потому что немцы еще не успели толком установить свои порядки, они больше занимались решением квартирьерских задач, а я пользовался недолгой неразберихой. С другой стороны, хватало патрулей, на мотоциклах раскатывала фельджандармерия, и любому «зольдату» могло прийти в голову проверить мои документы. В любую минуту я ждал резкого окрика: «Halt!»[28]

Спасали мои способности и мой мирный, не вызывающий никаких подозрений вид. Меня несколько раз обыскивали, не находили ничего опаснее прихваченного из дома складного ножика и отпускали. Помогало и то, что всем немцам, встречавшимся на моем пути, я сразу же начинал внушать: «Это мирный человек. Он не представляет никакой опасности. Пусть идет себе дальше».

Выбравшись на границу, я столкнулся с весьма сложной задачей: где найти лодку, чтобы переплыть через реку?[29]

В чем в чем, а в этом мои способности помочь не могли.

Ползком добравшись до берега, я увидел вдалеке постового, который внимательно осматривал реку и прибрежные заросли в бинокль. Рядом, скрытый за мешками с песком, выглядывал дырчатый ствол пулемета.

Как внушить дозорному, чтобы он отвернулся и не смотрел на реку хотя бы минут пятнадцать? Он находился слишком далеко от меня, да и толку от внушения, когда тут этих постов десятки.

Всем глаза не отведешь.

Лишь к вечеру мне удалось найти лодочника, согласившегося переправить меня на тот берег.

Накануне немцы расстреляли две лодки, и мой проводник не хотел, чтобы его посудина стала третьей в списке. Из осторожности мы отправились в путь перед самым рассветом.

«Это лучшее время, — сказал лодочник. — Всех клонит в сон».

Его расчет был верным. Мы бесшумно переплыли реку и причалили к советскому берегу. Я не успел сделать и двадцати шагов по земле моей новой родины, как услышал грозный окрик: «Стоять!»

С огромной радостью — спасен! спасен! спасен! — я поднял вверх руки и громко сказал фразу, которой научил меня один аптекарь в Ольшыне[30]: «Не стреляйте, товарищи, я свой!»

О, как же мне было приятно услышать русское «Стоять!» вместо немецкого «Хальт!». Только тот, кто испытал все превратности войны, в состоянии понять глубину моей радости.

Так началась моя жизнь на второй родине — в Советском Союзе…»

Документ 16

Из интервью В. Мессинга корреспонденту газеты «Южная правда» (г. Николаев)[31]:

«Известный иллюзионист-телепат Вольф Мессинг любезно согласился ответить на несколько вопросов.

— Скажите, пожалуйста, что вас больше всего поразило в Советском Союзе?

— Другой строй. Мне сорок лет, я много где побывал, но повсюду видел одно и то же, что во Франции, что в Бразилии. Мелкие лавочники или полицейские совершенно одинаковы, только что говорят на разных языках. У вас же все иное — иные люди, иные отношения между ними, и даже то, что вы обращаетесь друг к другу со словом «товарищ», поражает. Разумеется, я еще не скоро привыкну к советской действительности.