Наталья Никитина - Полтора килограмма

• Название: Полтора килограмма
• Автор: Наталья Никитина
• Издательство: ЛитагентSelfpub.ru (искл)b0d2ae6e-b0bc-11e6-9c73-0cc47a1952f2
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2016

Старый смертельно больной миллиардер Дэн Харт инвестирует свое состояние в исследования в области трансплантации человеческого мозга в тело донора. Он решает стать первым на ком будет проведена эта операция. Донором становится молодой русский байкер. Понимая, что данное открытие бесценно и старик может стать самым богатым человеком в мире. К Харту в компаньоны напрашивается криминально известный богач Ричард Броуди, чьи деловые партнеры не раз погибали при загадочных обстоятельствах. Харт отказывается от сотрудничества с Броуди. В ответ тот угрожает похитить внучку старика… На какую же авантюру решится главный герой ради спасения близких ему людей?

---

анестезии, онемела. Меня охватила паника и стыд, что морду мою заметят присутствующие, и я поспешно

вышел на улицу. Том наверняка по достоинству оценил бы эту дурь. Он всегда говорил, что травка словно

расправляет его плечи изнутри, делает свободным. В моем же случае получился обратный эффект —

расправилось в длину лицо, и появилась зажатость, неуверенность в себе. Прохладный ночной воздух

принес некоторое облегчение. Я полчаса сидел на краю тротуара, пока лицо не обрело прежнюю

чувствительность.

По возвращении домой я попросил Кэрол впредь избавить меня от подобных мучений и посещать

заведения такого рода без меня. В ответ в очередной раз услышал, что я отстал от жизни и мне пора

меняться.

Миновала еще одна неделя.

Я стал частым гостем в доме Джима. Сын сдержал обещание и перевез моего любимого пса к себе.

Дети и Винчи радовались моим визитам. Находясь там, я пребывал в состоянии перманентного восторга.

Тим настолько привык ко мне, что Натали даже как-то раз доверила уложить его спать на дневной сон.

Проводя время с внуками, я с удивлением обнаружил в себе новый вид любви. Если Анжелику любил, как

любят хрупкий редкий цветок, которым можно только любоваться, заслоняя от сильного ветра и жгучего

солнца, то Тима я любил иначе, какой-то гордой любовью, как наследника фамилии Харт! Хотелось

восхищаться его крепкой рукой, метким ударом ноги по мячу. Хотелось подбрасывать ему небольшие

испытания и с волнующим удовлетворением наблюдать, как он справляется с ними.

Раз в неделю я обязательно звонил по Скайпу в Екатеринбург, и тогда у экрана собиралась вся моя

русская семья. Подходили к экрану поздороваться и Кэрол с Миленой. К счастью, языковой барьер не

позволял обеим сторонам увлекаться расспросами. Мама каждый раз интересовалась, хорошо ли питаюсь,

132

и требовала перечислить всё, что я ел накануне. Она считала Кэрол излишне худощавой и переживала,

умеет ли она готовить и не приходится ли ее мальчику довольствоваться фаст-фудом.

Я стал реже покупать газеты, дабы избежать насмешек Кэрол. Милена же улыбалась одними глазами,

не говоря ни слова, вероятно щадя и уважая мои причуды.

Я периодически забирал к нам Винчи, и у них с Зосей возникла настоящая собачья любовь.

Трогательная до слез! Заметив мою привязанность к псу, Милена сама настояла на том, чтобы Винчи

переехал жить в ее дом. Теперь мы всё чаще выгуливали наших питомцев вдвоем.

Милена давно закончила статую спортсмена для стадиона и теперь изнывала от возникшего периода

бездействия.

– Ненавижу такое состояние. Сразу накатывают самоуничижительные мысли и дикая творческая

тоска, – однажды поделилась женщина. Она подняла чашку кофе, и просторный рукав хлопкового

кардигана соскользнул к локтю, обнажая тонкие запястья, подчеркиваемые массивными, похожими на

мужские часами.

– И из мебельного салона давно не звонили.

– Что за салон?

– Я выполняю для них дизайн по спецзаказам на экзотические предметы интерьера и мебель.

Например, смешиваю вычурность французского барокко и скандинавскую сдержанность. Или добавляю

инкрустации, заимствованные в Индии и Сингапуре, к причудливым арабским узорам.

– Покажешь эскизы работ?

– Хорошо.

Она подошла к окну и задумчиво произнесла:

– Над пляжем облака в точности, как на полотнах Веласкеса! Пойду немного попишу пейзаж.

Она крикнула собакам:

– Гулять!

И они, лязгнув когтями по полу, бросились к двери.

Она ушла, а я остался наедине со своими мыслями.

Привязанность к Милене, крадучись, входила в мою жизнь. Возвращаясь домой, я бросал ключи от

мотоцикла на тумбочку в прихожей и сразу спрашивал у Кэрол: «Милена дома?» Если ответ был

положительный, то поднимался к ней, спеша обсудить мысли или идеи, пришедшие в голову по дороге

домой.

Кэрол улетела в очередную командировку, на этот раз в Германию, собирать материал для фильма об

Альберте Геринге.

После ужина мы с Миленой решили прогуляться с собаками. Скинув обувь, брели вдоль воды, утопая

ногами в зыбком песке. Лучи заходящего солнца высветляли морщинки в уголках ее глаз.

– Я всегда мечтала жить на берегу моря. В Польше, в своей квартире, придумала на стене мазайку из

темно– и светло-синего стекла. Получилась иллюзия волн. А еще всегда переделывала двери в тех домах, в

которых жила. Мне нравятся высокие дверные проемы: они дарят ощущение торжественности и величия, и

уже не важно, что мебель в комнате старая и просится в утиль, главное – двери высокие.

Стоял теплый июльский вечер. Океан, словно бок гигантской рыбы, блестел золотистыми чешуйками

волн. Бронза заката припудривала деревья пурпуром. Пенная кромка океана, окрашенная в алый цвет,

заигрывала с мелкими камушками, перекатывая их из стороны в сторону. Солнце, меняя цвет с платинового

до медно-красного, словно тяжелело и оседало в океан.

Милена забралась на камень, как на бельведер, я сел рядом на песок. Мы наблюдали, как волна

закручивается в бурун, говорили о прочитанных когда-то книгах. Оказалось, что она, как и я, была хорошо

знакома с творчеством Рабле, Сервантеса, Мольера, Вальтера Скотта, Гюго, Ламартина и Мюссе, любила и

знала поэзию. Я встретил родственную душу, и от этого стало в груди тепло и уютно, словно я после долгих

скитаний вернулся домой.

Стемнело. Океан качал на волнах брошенное в воду серебро луны. Возвращаться в дом совсем не

хотелось. Я раздобыл сухих веток, и мы разожгли небольшой костер. Собаки лежали возле наших ног.

Вдоль берега виллы побогаче окрасились в желтые тона из-за включенных натриевых ламп,

спрятанных среди подстриженного кустарника. Дома поскромнее светились прямоугольниками окон. На

воде мигали буи и красные бортовые огоньки редких суденышек. Организм впал в состояние анабиоза: не

хотелось ни двигаться, ни даже разговаривать. Мы молчали, глядя на огонь.

– У меня есть два старших брата. В детстве мы часто жгли костры, – тихо заговорила Милена. —

Жили в небольшом селе на берегу речки. Летом она мелела и на берегу оставалось много глины —

отличного материала для занятий лепкой. Именно там у меня и открылся талант скульптора. К вечеру вдоль

реки можно было наблюдать целую армию солдат, вылепленных братьями, и вереницу дворцов и принцесс

– результат наших с сестрой усилий. Мы их сушили на солнце, а потом играли, пока фигура не разобьется. У

133

меня тогда была старшая сестра, но она пропала. В семнадцать лет убежала с возлюбленным из дома, и с

тех пор ни о ней, ни о нем нет никаких известий.

Мамы не стало пять лет назад. Она до последнего вздоха ждала, что Мадлен вернется. Мама

заболела прошлой весной. Лихорадка, подобно саранче, поедала ее силы. Мы с Каролиной сделали всё, что

от нас зависело.

Она немного помолчала и, усмехнувшись, продолжила:

– А еще у нас был коммунистический диван. Дед говорил, что у Ленина в Кремле был такой же —

кожаный черный. Дед им очень гордился! – и ее глаза затуманила нежность. – Я была последним

ребенком в семье. Так бывает, что любовь уже отдана старшим детям, а последний появляется в тот момент,

когда матери уже за сорок и она порядком устала от трех старших непослушных отпрысков. Безучастная

жизнь калечит ребенка, ведь он не ощущает на себе живой реакции, не видит своего отражения в глазах

близких. И вообще, у нас в семье чувствами не разбрасывались, они были тщательно прибраны.

Я забыл, что теперь мое имя – Алекс. В эту минуту в полной прострации у костра сидел Харт. Слушал

ее голос, потрескивание не желающих мириться со своей участью веток в костре, и хотелось, чтобы этот

вечер не закончился никогда. Винчи, не отводя блестящих в отблесках пламени глаз, смотрел на Милену.

Словно всё понимал и грустил вместе с ней. Женщина потрепала его по загривку:

– Да, Винчи, у людей так бывает. Какие умные у тебя глаза! Мне кажется, собаки – это те же люди,

только говорить не умеют, но понимают они даже больше, чем некоторые из нас.

– А я считаю, что каждый человек походит внешностью, повадками или образом жизни на какое-то

животное. Вот Кэрол – это лань! Красивая, гибкая, быстроногая и неуправляемая. А ты – лебедь. Белый

лебедь. Красивая, изящная, спокойная. От тебя исходит внутренний свет и чистота, так редко встречающаяся

у людей. Такими чистыми обычно бывают дети, еще не узнавшие власти денег, коварства недругов, зависти

и лицемерия.

– Ты плохо меня знаешь! Не такая уж я и белая, – смущенно отмахнулась от этих слов Милена.

– Нет. Мне со стороны виднее, – не уступал я.

– А кто ты, Алекс?

– Не знаю, – пожал я плечами. От пингвина во мне уже ничего не осталось. А нового зверя в себе я

еще не почувствовал.