Алексей Ливеровский - Рассказы

• Название: Рассказы
• Автор: Алексей Ливеровский
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1990

---

Несколько жизней писателя Алексея Ливеровского

Имя писателя Алексея Ливеровского хорошо известно читателям «Авроры» и других наших журналов. Его книги: «Журавлиная родина», «Радоль», «Озеро Тихое», «Корень девясил», «Тихий берег Лебяжьего» не залежались на полках магазинов: рассказы и повести в этих книгах согреты любовью к родной природе, одушевлены идеей спасения природы во имя жизни, пронизаны страстным увлечением ходока по лесам и долам…

Алексей Алексеевич Ливеровский родился в 1903 году в Петербурге. Его отец — морской доктор, мать — филолог, профессор университета. В 1930 году он окончил Лесотехническую академию по специальности химика-технолога. Многие годы проработал в академии, прошел путь от лаборанта до профессора, доктора наук. Во время войны, в блокаду, лаборатория, которой он руководил, разрабатывала древесные добавки к хлебу, изобретала порох, которого трагически не хватало защитникам Ленинграда. В 1947 году за новый метод получения уксусной кислоты Ливеровский удостоен Государственной премии.

Каждому делу, избранному в жизни, Алексей Алексеевич Ливеровский предавался с творческой решимостью достичь вершины знания, умения, вкладывая в дело все богатство личности, многогранную талантливость. Профессор-химик, он прожил еще и жизнь путешественника, природоведа, достойную отдельного описания, в жанре приключенческого романа. В молодости отправился он в свое первое романтическое плавание на паруснике по Баренцеву морю… Но, путешествуя, терпеть не мог праздного туризма, превыше всего ставил профессиональное поведение, даже и на природе. Человек этот был великим знатоком всех видов русской охоты — не промысла, а исконной древней профессии, с ее поэзией, лексиконом, строгим законом поведения в лесу: не только взять, но и послужить, приумножить.

В доме Ливеровских, в профессорском доме в парке Лесотехнической академии, всегда жили собаки: Алексей Алексеевич обладал великолепным умением воспитания охотничьих собак — гончих, сеттеров; бывало, за щенками к нему наезжали первостатейные охотники со всего Союза.

Третья жизнь Ливеровского (можно посчитать ее и первой, главной жизнью) — литературная. Мы много говорим об экологическом воспитании наших детей и внуков, но почему-то забываем о традиции, возникшей в нашем городе, об уроках, преподанных нам Виталием Бианки, Николаем Сладковым, Алексеем Ливеровским… Мало кто нынче помнит «Вести из леса», звучавшие по радио в пятидесятые годы… А с каким волнением и участием вслушивались тогда в тайны звериной, птичьей, лесной жизни! И в книгах Ливеровского — те же уроки, без назидания, пример владения русской речью во всем богатстве ее слов, интонаций, смыслов поэзии. Эту речь тоже мало кто нынче знает, если окинуть взором нашу текущую словесность.

В последние годы писатель работал над циклом блокадных рассказов, некоторые из них уже увидели свет. В скором времени выйдут книги Ливеровского: «Охотничье братство», о встречах на лесной тропе со значительными людьми, например, с писателями Иваном Соколовым-Микитовым, Олегом Волковым, актером Николаем Черкасовым, «Лары» — о собаках…

И еще одна жизнь Алексея Алексеевича Ливеровского, его гражданская позиция — в непременном участии во всех видах деятельности в защиту природы, будь то Общество охраны природы, экологическая комиссия при Ленинградской писательской организации, общественное противостояние дамбе в Невской губе… Я помню, как истово-безнадежно Алексей Алексеевич писал статьи, письма в инстанции — за сохранение Лахтинского разлива как заповедного места остановки-передышки птиц перелетных: гусей, лебедей, уток, куликов — окна в природу у стен нашего города. Увы, не сбылось… Однако научный и писательский авторитет, гражданское мужество ученого и литератора послужили опорой, примером для всех наших «зеленых». В чем никто не мог упрекнуть профессора Ливеровского, так это в некомпетентности; он всегда был безукоризненно объективен, неоспорим. Его знания, участие, отзывчивость, его открытый дом согревали душу, вселяли надежду, наставляли на путь многих и многих. И автора этих строк… Особенно хорошо все это знают наши молодые литераторы-экологи Сергей Цветков, Петр Кожевников…

За несколько дней до смерти, осенью прошлого года, Алексей Алексеевич советовался со мной, где бы напечатать уже написанную им статью с новыми данными о вредности дамбы… и способах ее преодоления… Сообразить, где бы напечатать, было не так престо: дамба-то почти уже построена…

Я пишу это предисловие к рассказам Алексея Ливеровского — последним его рассказам в «Авроре» — в знак светлой памяти о моем старшем товарище. И я хочу, чтобы читатели не просто пробежали строчки глазами, как рядовую публикацию, а задумались бы на минуту о личности-судьбе его автора — истинного петербургского интеллигента, высокообразованного и такого простого, всем доступного, так много поработавшего для нашего с вами блага, умного, доброго, божественно одаренного человека.

Глеб Горышин

Алексей Ливеровский Рассказы

Вдовий лес

Если над нашей Новгородчиной лететь на самолете, видится, что места нежилые — один лес. Приглядишься — нет: вот светлая ниточка дороги, речушка меж деревьев поблескивает, подальше, на небольшой плешинке, кучка изб. Все игрушечное: чистенькое, ровненькое, аккуратное. На деле не так. Стоит только сойти с самолета и пересесть в машину — если в попутке найдется место — вокруг все окажется другим: дорога — не желтый песочек, а глубокие колеи, пробитые тракторами-колесниками в глинистой грязи; и лес — не лес, дельную елку в редкость увидишь, а корабельную сосну — никогда, все больше жердняк да вырубки, брошенные в своем первобытном безобразии; и поле — не поле, в рост кустовье, кое-где только вокруг совхозных усадеб обихоженное. В деревнях, хоть крыши шиферные, покосились избы и нет в них дворов.

И все равно живут люди! Хорошие, настоящие, не какая-нибудь бездельщина или перекати-поле, только… пристарели… О них рассказ.

Ответный Коля

Соседка заканчивала разговор: «…это верно — мужики, что оставши, гуляют нонечь поменьше. Все равно, совесть у них уже пропита накорень. Нет ее нисколько ни у одного. Ты в район? По дороге полюбуй, что на Дальней ниве».

До районного центра двадцать километров, почти все пешком. На обратном пути стало больно ногам, сел на камень, снял тяжелый туристский ботинок и убедился, что сильно натер пятку. Снял второй — та же картина, связал их шнурками, затолкал внутрь носки и перекинул через плечо. Тап, тап, тап — тихие, мягкие шаги по колее: забытое ощущение ходьбы босиком. Пыль выжимается между пальцев и щекочет, но как легко идти…

Тихий вечер бабьего лета. Над кошеным лугом в мареве согретого воздуха плавно тянутся нити паутины. На кончике каждой — паучок. Он безумно храбрый: пустился в путешествие по ветру, не зная, куда его принесет. Пусть. Бывает, что хочется лететь хоть в неизвестность. Высоко-высоко над лугом косяк гусей-казарок. Они уже явно, в голос, зовут за собой.

У одинокой приметной березки на лугу у меня припрятан кусок проволоки. Решил захватить. Сошел с дороги на кошеное — убавил шаги: колко. Ничего, вспомнил, что надо идти как бы скользя, не прямо ногу ставить.

За спиной шум моторов, оборачиваюсь — вижу: навстречу друг другу гусеничный трактор и легковой УАЗ, вот-вот столкнутся. Остановились, приткнулись в сантиметрах. Из «козла» выскочил чернявый, узкоплечий человек в кожаных кепке и куртке, — узнаю: совхозный агроном. Что-то возбужденно кричит, рот перекошен, размахивает руками. Выхватил из кармана коробку папирос и сунул обратно.

Из кабинки не торопясь вышел тракторист. Знаю, что его зовут Николай. Он закурил спокойно, рот открывает, что-то говорит. Агроном протянул руку и выключил зажигание, показал, что разговор непростой. Николай кивнул, поднялся в кабину и остановил мотор. Слышен тонкий сердитый голос агронома:

— Вернись: пахать!

Густой, спокойный бас:

— Не вернусь.

— Вернись немедленно!

— Сказал, не буду, и амба.

— Будешь, вспашешь. Пойми, дурья голова, — работа кончена, район знает — все убрано и вспахано. Ты из-за клочка — нас под монастырь: людям языки не обрежешь. А тебе запишу «отказ от работы». Понял, наконец?

Агроном разошелся, круглое личико под кожаной шапкой раскраснелось, грудью наступает, к трактору Николая жмет.

Тот вежливо отстраняется:

— Хлеб в землю зарывать не буду — точка. Что вы там записали, докладали — не мое собачье дело.

— Слушай, дурья голова, сколь хлеба-то — крохи, и помят, полег. И директор так считает.

— Крохи? Четыре гектара. Сколь бы ни было — не буду хлеб запахивать! Ну вас на фиг вместе с директором!