Брюно Дюмезиль - Королева Брунгильда

• Название: Королева Брунгильда
• Автор: Брюно Дюмезиль
• Издательство: ЕВРАЗИЯ
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-918S2-027-7

Весной 581 г. на Шампанской равнине готовились к столкновению две франкских армии. Шесть лет назад случаю было угодно, чтобы престол самого могущественного из франкских королевств — Австразии — унаследовал ребенок. С тех пор магнаты дрались за пост регента. Но когда решительная битва должна была вот-вот начаться, меж рядов противников появилась женщина в доспехах. Она пришла не затем, чтобы принять участие в бою, и даже не затем, чтобы воодушевить мужчин храбро биться. Напротив, употребив всю власть, какую давало ей ношение воинского пояса, она потребовала, чтобы франки положили конец распре. Неожиданно для всех она добилась своего. Благодаря этому воинственному жесту мира варварская королева по имени Брунгильда вошла в историю. Вскоре франки признали за ней верховную власть, и почти тридцать лет она царствовала на территории от Атлантики до Баварии и от Северной Италии до берегов Эльбы, встав у руля самого могущественного королевства Средневековой Европы — Франкского государства Меровингов.

Но работа Бруно Дюмезиля — не просто яркая биография Брунгильды. Французский историк подарил читателю настоящую эпическую сагу об «эпохе Меровингов» — её главных действующих лицах, варварских королях и знати, епископах и монахах, интригах при королевском дворе и провинции, борьбе за власть и влияние. Сагу о средневековом мире, который без Брунгильды мог стать другим.

---

Тем не менее византийская пропаганда отставала от своего времени, ведь 540-е гг. стали годами разочарований. На Востоке персы возобновили нападения и даже сумели разорить город Антиохию. В самой Италии победа была еще далеко не одержана. Действительно, в 541 г. остготы выбрали себе нового короля — воинственного Тотилу, который, выступив из долины реки По, отвоевал почти всю потерянную территорию. Несмотря на открытую войну с Византией, остготский правитель по-прежнему признавал императорскую власть. Федераты оставались федератами, даже когда выступали против своего нанимателя. Просто остготы изображали на своих монетах погрудный портрет Анастасия — императора, признавшего остготское королевство в 497 г., а не Юстиниана, царствующего басилевса. Точно так же италийские варвары продолжали культивировать римские обычаи и традиции: когда Тотила в 545 г. сумел отбить Рим, он поспешил помолиться в церкви святого Петра, тем самым явственно опровергнув утверждения имперской пропаганды, что остготы — гонители католичества, сравнимые с вандалами.

Италия, хоть и наполовину разоренная за двадцать лет конфликта, оставалась соблазнительной добычей. Именно так считали франки, когда выступили на войну по собственной инициативе и даже сумели овладеть Венецией. В 551 г. Юстиниан решил покончить со всеми врагами, отправив большую экспедиционную армию под командованием нового полководца, евнуха Нарсеса. Тому удалось вернуть Рим и Равенну, а потом принудить Тотилу принять сражение. Эта последняя большая битва произошла в начале лета 552 г., при Буста Галлорум (Могиле галлов) в Апеннинах, и стала роковой для остготского короля и многих его людей. После нескольких последних конвульсий королевство Италия перестало существовать, даже если последний остготский оплот, Верона, пал только в 562 г.

ВАРВАРСКИЙ ЗАПАД МЕЖДУ КОМПРОМИССОМ И СОПРОТИВЛЕНИЕМ

Невзгоды эпохи отвоевания Италии

Если верить официальной пропаганде, византийские армии вернули Италии, жившей под остготским игом, свободу и процветание. Имперский закон 554 г. возвращал сенаторскому классу все прежние привилегии, как бы затем, чтобы превратить остготское владычество в постыдное отклонение, которое законное власть поспешила пресечь. Императорское послание имело тем больший резонанс, что его ретранслировал римский апостолический престол, обладателей которого отныне систематически выбирал император.

Простые италийцы, вероятно, смотрели на вещи иначе. Прежде всего, в составе завоевательных войск оказалось очень мало римлян, поскольку по обычаям поздней античности императорская армия состояла по преимуществу из наемников-варваров. А гунны Велизария и мавры Нарсеса не выказывали никакого уважения к той Италии, которую восстановили и украсили остготы. В 536 г. взятие Неаполя имперцами закончилось всеобщим грабежом, сопровождаемым неслыханной резней.

Византийские армии принесли в Италию не только войну, но и болезнь. После почти тысячелетнего отсутствия в Средиземноморье вернулась чума. Появившись в 541 г. в Египте, в следующем году она опустошила Константинополь и Малую Азию, а потом, в 543 г., достигла Запада, принесенная солдатами-завоевателями. В сочетании с готской войной и общим падением рождаемости воздействие «Юстиниановой чумы» на демографическую ситуацию в Италии оказалось значительным. По оценкам, Рим в ходе готской войны потерял минимум треть жителей, а к концу VI в. его население едва достигало 30 тысяч. К тому же эта болезнь более чем на век стала в Средиземноморье эндемической и в конечном счете подорвала торговые связи.

Войны Юстиниана нарушили и социальное равновесие. Сенаторский класс понес некоторые потери в войне, но прежде всего большинство римских аристократов предпочло бежать из разоренной Италии; они обосновались в Константинополе, откуда уже никогда не вернутся. Другие сенаторы, как Кассиодор, которые верно служили остготам, оставили государственные дела и удалились в сельские монастыри. Римский сенат, блистательный и влиятельный при Теодорихе Великом, к окончанию отвоевательных войн Юстиниана практически исчез. Гражданская власть в Италии перешла в руки класса чиновников, назначаемых Византией для управления новой провинцией. Италийцы недолюбливали этих новых пришельцев, подозревая в коррумпированности и нерадении; несомненно, этим людям не хватало прежде всего средств для деятельности, потому что у империи отныне были более насущные заботы, чем хорошо управлять завоеванными территориями. Постепенно местное население утратило доверие к чиновникам и обратилось к крупным собственникам или даже к церкви, чтобы найти удовлетворение своих потребностей в помощи, правосудии и военной защите.

«Три главы»

Помимо обыкновенных бедствий войны и бича чумы, отвоевание Юстиниана принесло на Запад своеобразное зло — спор о «Трех главах». Этот богословский спор был уже довольно запутанным, когда в середине VI в. пришел на Запад; когда поколение спустя с его последствиями придется столкнуться Брунгильде, он станет неразрешимым.

В центре дебатов стоял вопрос о природе Христа. Евангелия утверждали, что Иисус был одновременно человеком и Богом, но не уточняли, как функционировало это сочетание. Уже в IV в. по этому вопросу было выдвинуто две противоположных концепции. Александрийская богословская школа учила, что до Воплощения существовали человеческое тело Марии и божественная субстанция Сына. Но потом в лице Иисуса произошло их слияние. Таким образом, можно говорить только о единственной природе Христа, и эта теория была названа «монофизитской». Напротив, Антиохийская школа поддерживала «диофизитство», утверждая, что человек и Бог сосуществовали в лице Христа, не смешиваясь. Египтяне обвиняли антиохийцев, что те проповедуют двух Христов, человека и Бога. Последние им отвечали: монофизитство толкает к выводу, что Христос в реальности не был человеком. Но долгое время никто не произносил слово «ересь», и оппоненты оставались настолько учтивыми, насколько это было возможно для богословов из соперничающих лагерей.

Спор обострился, когда на патриарший престол Константинополя в 428 г. взошел убежденный диофизит Несторий. Египетские епископы, опасаясь, что антиохийцы подорвут их влияние, обвинили его в распространении еретических тезисов. В ситуации борьбы группировок, которым император с трудом пытался навязать свой арбитраж, Несторий был осужден в Эфесе в 431 г. Третьим вселенским собором.

К вопросу вернулись несколько позже, когда константинопольский монах Евтихий стал отстаивать радикальное монофизитство вопреки авторитету нового патриарха Флавиана и при поддержке египтян и особ, близких к императору Феодосию II. В Византии политика, фракционность в церкви и регионализмы всегда образовали взрывоопасную смесь, детонатором для которой служили богословские споры. Тем не менее не следует недооценивать искренность большинства их участников. Полемика между Несторием и Евтихием поставила вопрос об идентичности Искупителя, и многие христиане действительно жаждали понять природу божества, которому они поклонялись. Но когда церковники для решения вопроса о природе Христа начали дубасить друг друга, государство забеспокоилось.

В 451 г. император Маркиан (450–457) попытался уладить конфликт, созвав в Халкидоне собор, который впоследствии признали Четвертым вселенским. Вероучение, которое там было принято — по императорскому приказу, — должно было примирить спорщиков: признавалось существование двух разных природ Христа при утверждении, что обе этих природы полностью сотрудничают друг с другом. Таким образом, Христос-человек не имел воли, отличной от воли Христа-Бога. Иисус вполне принадлежал к роду человеческому, но при этом не был затронут грехом. Попутно предали анафеме Нестория и Евтихия, предложив примириться всем их ученикам. Ради этого собор стыдливо закрыл глаза на возможную причастность всех умеренных несториан и некоторых не очень рьяных монофизитов к ереси.

Однако Халкидона было недостаточно для преодоления всех разногласий. В частности, оставалась группа непримиримых монофизитов, обвинявших Четвертый собор в том, что его решения запятнаны несторианством. Нельзя недооценивать влиятельность этого течения, особенно в Египте и Константинополе, где у него было много сторонников. Сменявшие друг друга императоры пытались разрешить кризис, предлагая новые компромиссы. Так, Зенон (474–491) обнародовал в 482 г. текст «Энотикон», побуждавший забыть Халкидонский собор, не осуждая открыто его положений. Однако это решение отверг Рим, и между Востоком и Западом возник раскол, закончившийся, лишь когда Юстин I (518–527) в 519 г. согласился вернуться на халкидонские позиции. Конечно, было трудно примирить между собой византийцев, избежав недовольства Запада, где уровень богословия был, конечно, ниже, но не настолько, чтобы там приняли что угодно.