Трумен Капоте - Собрание сочинений в трех томах. Том 3. Музыка для хамелеонов. Рассказы

• Название: Собрание сочинений в трех томах. Том 3. Музыка для хамелеонов. Рассказы
• Автор: Трумен Капоте
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-395-00089-7, 978-5-395-00086-6

Третий том собрания сочинений американского писателя Трумена Капоте представляет читателю Капоте-новеллиста: в него включены избранные рассказы из авторских сборников 1949–1966 годов, а также последняя книга автора — сборник рассказов «Музыка для хамелеонов» (1980). Страницы итогового шедевра писателя населяют загадочный убийца, рассылающий своим жертвам письма с известием об их скорой кончине, примерный семьянин, одержимый губительной страстью к двенадцатилетней девочке, которую никогда не видел, наконец, сам Капоте, который в любых ситуациях и обстоятельствах остается утонченным, злым и одновременно сострадающим наблюдателем человеческого «зверинца»…

---

«Позор, позор» — кудахчет Оливия — Анн.

«Можно подумать, что ждет ребенка именно он, а не бедная наша девочка», добавляет Юнис.

И Блюбелл вставляет свои две копейки: «И то правда.»

Я им говорю: «Что, захотелось кривым рожам на зеркало попенять?»

Юнис в ответ: «Как только у этого пятака наглости хватает клеветать на меня, в чьем доме он прохлаждается уже три месяца?»

Ничуть не смутившись, я лишь смахнул пепел с рукава и хладнокровно заметил: «Доктор А. Н Картер проинформировал меня, что у меня опасный приступ цинги, и мне абсолютно противопоказано волноваться — в противном случае я не отвечаю за пену изо рта и, возможно, укусы.»

Тут опять вступает Блюбелл: «Почему бы ему не вернуться к его отребью в Мобайл, мисс Юнис? Мочи моей больше нету этот срам выносить.»

Меня, понятно, взбесило такое обращение от черного как смоль ниггера. В глазах моих потемнело от злости.

Спокойный как слон, я поднялся, достал зонт со шляпной вешалки, и прошелся по её голове так, что тот в конце концов разломился напополам.

«Мой настоящий японский зонтик!» — вскричала Оливия — Анн.

«Ты убил Блюбелл!» — кричит Марш — «Ты убил бедняжку Блюбелл!»

Юнис подталкивает Оливию — Анн и говорит: «Он совсем свихнулся, сестричка! Беги! Беги, позови мистера Таббервиля!»

«Не пойду я за мистером Таббервилем» — упрямится Оливия — Анн. «Я схожу за своим тесаком.» И она кинулась к двери, но я, презрев опасность смерти, уложил её, знаете, этаким блокирующим захватом. При этом я довольно сильно растянул спину.

«Он убьёт ее!» — вопль Юнис сотряс весь дом. «Он же нас всех убьет! Я тебя предупреждала, Марш. Поторопись, детка, достань папин меч!»

Марш достает папин меч и отдает его Юнис. Говорите после этого о женской преданности! И будто этого недостаточно, Оливия — Анн врезала мне по колену так, что я отпустил свой захват. Пару секунд спустя со двора донесся ее ревущий голос, вытягивающий строки гимнов.[10]

Пока Юнис выписывала по полу фигуры пилотажа, яростно рубя воздух Папиным Мечом, я кое — как сподобился забраться на пианино. В ответ Юнис влезла на табурет, и не ждите от меня ответа на вопрос, как хлипкая вертушка — безделушка не рухнула под весом подобного монстра.

«Слазь оттуда, ты, жалкий трус, пока я не проткнула тебя насквозь», — говорит она и делает выпад мечом. Царапина в полдюйма является тому свидетельством.

К этому моменту Блюбелл очухалась и ускользнула во двор, чтобы присоединиться к песнопениям Оливии — Анн. Думаю, они готовились принять мое тело, и знает Бог, они бы его получили, если бы только Марш не свалилась в обморок.

Это все, что я могу сказать в пользу Марш.

Я не могу точно припомнить, что случилось дальше, кроме того, что Оливия — Анн вернулась со своим длинным ножом и кучей соседей впридачу. Но внезапно звездой вечера стала Марш, и я полагаю, ее понесли в ее комнату. Так или иначе, как только они покинули меня, я забаррикадировался в гостиной.

В дело пошли и кресла, обитые черным и оливковым плюшем, и тот большой двухтонный столище из красного дерева, и вешалка для шляп, и еще много всякого добра. Я запер все окна и задернул шторы. Кроме того, я наткнулся на коробку конфет «Сладкая Любовь» и прямо сейчас я перемалываю вишневую начинку, и мой рот полон мягкого, сладкого, сочного шоколада. Время от времени они подходят к двери, стучат, кричат, и молят. О да, теперь они запели совсем другие песни. А я в ответ лишь наигрываю им мелодии на пианино — пусть знают, что дух мой высок.

ОДИН ИЗ ПУТЕЙ В РАЙ

(рассказ)

Однажды в субботу, погожим мартовским днем, когда дул приятный ветерок и по небу плыли облака, мистер Айвор Белли купил у бруклинской цветочницы внушительный букет нарциссов и доставил его — сперва подземкой, а затем пешком — на огромное кладбище в Куинсе. Он не был здесь с прошлой осени, когда хоронил жену. Да и сегодня его привели сюда вовсе не сантименты, ибо в характере миссис Белли, которая прожила в супружестве с ним двадцать семь лет и произвела на свет двух дочерей, успевших за эти годы стать взрослыми и выйти замуж, сочетались свойства весьма разнообразные, по преимуществу трудно переносимые; так что мистер Белли отнюдь не жаждал возобновить общение со столь беспокойным человеком, хотя бы чисто духовное. Вовсе нет. Просто суровой зиме вдруг пришел конец, и в этот чудесный денек, предвещавший весну, ему остро захотелось поразмяться, подышать воздухом, потешить душу хорошей прогулкой; неплохо, конечно, что попутно он сможет в разговоре с дочерьми упомянуть о своей поездке на могилу их матери, — кстати, возможно, это немного умилостивит старшую, а то она как будто возмущена тем, что он с такою охотой зажил на холостяцкий манер.

Кладбище отнюдь не являло собой мирной, отрадной взору картины; напротив, оно наводило жуть: на сотни метров вокруг — серые, словно туман, могильные камни, разбросанные на голой, без единого пятнышка тени равнине, лишь кое-где поросшей чахлою травкой. Ясно видневшиеся вдали небоскребы Манхэттена казались отсюда красивой декорацией — они громоздились, как высоченное надгробие над могилами выжатых до последней капли людей, бывших когда-то, очень давно, жителями Нью-Йорка. При виде столь причудливой композиции мистер Белли — а он был по профессии сборщик налогов и потому умел оценить иронию, пусть самую жестокую, — насмешливо улыбнулся, даже хихикнул, и все-таки… Боже правый! у него поубавилось бодрости, и он уже не так весело вышагивал по прямым, усыпанным гравием кладбищенским дорожкам. Он шел все медленнее и наконец остановился совсем. «Лучше было повести Морти в зоологический сад», мелькнуло у него в голове. (Морти был его трехлетний внук.) Но повернуть сейчас обратно было бы просто хамством, мстительностью по отношению к жене. Да и зачем пропадать букету? Бережливость и добропорядочность заставили его ускорить шаг, и он тяжело дышал от спешки, когда наконец нагнулся, чтобы втиснуть нарциссы в каменную урну, пустевшую на серой неполированной плите с аккуратными готическими буквами. Надпись на плите уведомляла, что

САРА БЕЛЛИ

1901–1959

в прошлом

ВЕРНАЯ СУПРУГА АЙВОРА

ЛЮБИМАЯ МАТЬ АЙВИ И РЕБЕККИ

Господи, какое все-таки облегчение сознавать, что эта женщина наконец-то умолкла! Но как ни успокоительно было это сознание, подкрепляемое к тому же приятными мыслями о его новой, тихой, холостяцкой квартире, оно уже не могло вновь зажечь в нем внезапно угасшую радость бытия, которую вызвал у него погожий денек, вернуть ему уверенность, что сам-то он будет жить вечно. Выходя из дому, он предвкушал столько удовольствия от прогулки, свежего воздуха, аромата приближающейся весны. А вот сейчас вдруг подумал, что зря не надел шарфа: солнце сияло обманчиво, оно еще не грело по-настоящему, да и ветер что-то вдруг разыгрался вовсю. Расположив покрасивей нарциссы, он пожалел, что нельзя поставить их в воду — тогда они сохранились бы дольше, но потом махнул на цветы рукой и повернулся, чтобы уйти.

Путь ему загораживала какая-то женщина. Хотя народу на кладбище было немного, он ее не заметил раньше и не слышал, как она подошла. Не давая ему пройти, она мельком взглянула на нарциссы. Потом глаза ее, смотревшие из-за очков в металлической оправе, вновь обратились к мистеру Белли.

— Хм. Родственница? — спросила она.

— Жена, — ответил он и для порядка вздохнул.

Она тоже вздохнула — странный это был вздох; в нем чувствовалось удовлетворение.

— Ох, простите!

У мистера Белли вытянулось лицо:

— Ничего не поделаешь.

— Беда-то какая.

— Да.

— Но она недолго болела? Не мучилась?

— Н-н-нет, — протянул он, переминаясь с ноги на ногу. — Это случилось во сне. — Потом, чувствуя по ее молчанию, что она не удовлетворена столь кратким ответом, добавил: — Сердце.

— Ох ты! Вот и отец мой из-за этого умер. Совсем недавно. Значит, у нас с вами есть кое-что общее, — сказала она и жалобным тоном, от которого ему стало не по себе, добавила: — Нам есть о чем поговорить.

— …понимаю, каково вам.

— Но они хотя бы не мучились. Это уже утешение.

Запальный шнур, подведенный к терпению мистера Белли, догорал. До сих пор он, как это приличествовало случаю, не поднимал глаз, только вначале бросил на женщину беглый взгляд, а потом ограничивался созерцанием ее туфель, грубоватых и прочных, — такую обувь, именуемую практичной, обычно носят пожилые женщины и сиделки.

— Большое утешение, — сказал он и совершил одновременно три действия: поднял глаза, коснулся борта шляпы и сделал шаг вперед.

Но она опять не дала ему пройти, как будто ее кто-то нанял специально, чтобы его не пускать.

— Вы не скажете мне, который час? А то у меня часики старые, — проговорила она, смущенно похлопывая по какому-то вычурному механизму, красовавшемуся у нее на запястье. — Мне их купили, еще когда я кончила среднюю школу. Так что теперь они ходят неважно, старые очень. Но вид у них симпатичный.