Синклер Льюис - Том 5. Энн Виккерс

• Название: Том 5. Энн Виккерс
• Автор: Синклер Льюис
• Издательство: Правда
• Жанр: Классическая проза

В пятый том Собрания сочинений вошел роман «Энн Виккерс» в переводе М. Беккер, Н. Рахмановой и И. Комаровой.

---

В сплошном густом вое Энн не могла различить отдельных голосов, кроме одного, зычного, пьяного, хрипло ревевшего: «брайся, братно в Ньорк!»

Однако доктор Уормсер была такая маленькая, милая, уютная, она так храбро держалась и умоляюще протягивала вперед пухлые ручки, что буяны утихомирились, и она смогла начать.

— Уважаемые дамы и господа, а также противники суфражистского движения!. (Смех и свистки.) Я с вами согласна. Если бы я знала себя лишь по сегодняшним вечерним газетам, я бы решительно себе не понравилась! (Смех.) Я бы сказала: «Мальвина Уормсер, убирайся из этого милого города обратно в грешный Нью-Йорк!»

Слабые аплодисменты, сквозь которые прорвался прежний грубый голос: «Ну и убрайся! Пшла! Прааливай!»

Энн протиснулась к заднему ряду и увидела буяна в середине зала у главного прохода. Он встал и вертел головой, ожидая одобрения. Это был грузный краснолицый человек, он покачивался и бессмысленно ухмылялся. Ободренная примером этого Агамемнона, разнузданная молодежь принялась опять свистеть и топать.

Рядом с Энн тупо глазели на происходящее полдюжины полицейских в форме. Энн дернула одного — из них за рукав и потребовала:

— Вы должны вывести этого пьяницу! Он устроит скандал!

— Да нет, сударыня, ничего он не устроит. Он сейчас заткнется.

Краснолицый принялся петь.

Энн вышла из себя — мгновенно, законченно и эффектно. Пробившись сквозь толпу, она бросилась вперед по проходу, как спаньель за убитой уткой; Мэгги О'Мара последовала за ней, как бультерьер, а Элеонора Кревкёр — как борзая. Но Пэт Брэмбл куда-то вдруг исчезла.

Полицейские двинулись за ними, как строй несгораемых шкафов.

Энн схватила краснолицего за шиворот. Голос ее прозвучал негромко, но злобно:

— Вон отсюда!

Он стряхнул ее с себя, и тут Мэгги влепила ему пощечину. Это была отличная жгучая пощечина; пощечина официантки, тренировавшейся в ночных закусочных. Вся публика вскочила на ноги, все вопили, вытягивали шеи. Доктор Уормсер была забыта. Краснолицый пытался схватить Мэгги, но тут ее заслонила Элеонора, холодная, невозмутимая и тонкая, как лезвие рапиры, — и даже пьяница не решился поднять на нее руку.

(Но куда девалась Пэт? Трусиха, предательница!)

— Эй, вы! — приказала Энн ближайшему полицейскому. — Выведите его отсюда!

Но вокруг запротестовали мужчины:

— Он имеет право говорить… потаскухи вы этакие… постыдились бы… порядочными себя называете!.. Еще давать таким ведьмам право голоса?..

Полицейский довольно поспешно сказал:

— Идите-ка на свое место, сударыни! Это вы порядок нарушаете, а не он. Уходите себе, а мы тут сами разберемся.

И он ретировался, с достоинством показав зад, обтянутый синими брюками, в то время как краснолицый орал поверх худого плеча Элеоноры:

— Валяй, братцы, отшлепаем всю честную компанию, а потом возьмемся за докторшу! А ну, давай!

Ураган. Внезапный ураган. Экспресс, ворвавшийся сквозь стену в гостиную. Стадо взбесившихся быков, несущихся по главному проходу. Пэт Брэмбл во главе веселой команды молодых людей в свитерах Клейтбериского университета.

— Выбросьте его! — закричала Пэт, указывая на краснолицего. Он исчез среди свитеров, только каблуки мелькнули над толпой где-то в конце зала.

— И этого и того! — потребовала Энн.

Еще двое, затем еще полдюжины были протащены по головам протестующих зрителей и выкинуты на улицу, точно мешки с тряпьем. Теперь полицейские сделались галантными и энергичными и с помощью университетских свитеров принялись вытаскивать подряд всех, кто осмеливался хотя бы пикнуть, в том числе одного почтенного университетского профессора, стойкого сторонника женского равноправия, который, по слухам, с восемнадцати лет голосовал по два раза за каждого просуфражистского кандидата на любую должность.

Полицейские и свитера промаршировали по проходу. Наступила блаженная тишина, и доктор Уормсер снова ринулась в атаку и кончила через час под умеренные аплодисменты.

Но Кандальная команда не слышала ее речи. Девушки сидели за кулисами, совершенно обессиленные. Элеонора рыдала. Мэгги свирепо сверкала глазами в ярости оттого, что великолепная драка кончилась.

— Где это ты раскопала всех этих великанов? — спросила она Пэт.

— Уметь надо! Я их заметила в первом ряду балкона. Одного я узнала по фотографиям — Тэда Перквиста, капитана футбольной команды. Я подскочила к нему и говорю: «Ах, мистер Перквист, я подруга вашей сестры. Вы должны пойти со мной и помочь нам». Я просто наугад рискнула, а вдруг у него есть сестра. Он пошел и захватил с собой всех этих серьезных молодых ученых. Вот они и проделали отличную научную работу!

Одна Энн, сидевшая в стороне, предавалась грустным размышлениям.

«Как все отвратительно! За нашу настоящую работу — комитеты, пропаганду, конверты, — черт бы их побрал! — нас совершенно не ценят. А тут мы разыграли мелодраму, точно школьницы, и газеты наверняка напишут, что мы замечательные, храбрые девочки, и все это потому только, что мы вели себя по-дурацки, как мужчины, и пытались уладить дело насилием, как мужчины… Ах, почему я не съездила его по физиономии, хотя бы разок, как Мэг!»

Когда они покидали зал, охраняя доктора Уормсер, на Энн и Элеонору накинулась хрупкая, тщедушная старушка и прошипела:

— Молодые особы, я сорок лет была суфражисткой. Мой дорогой покойный муж и я пожертвовали много, очень много денег во имя того, что мы считали великим делом. Но после того, что произошло тут сегодня, я убедилась, что женщинам нельзя давать право голоса. Вы и ваши грубиянки-подруги совсем забыли о девичьей скромности.

Элеонора издала восторженный вопль:

— Девичья скромность? О господи! Остается только вступить в общество любительниц рукоделия!

Но Энн не рассмеялась. Она была подавлена. Мелодраматические события этого вечера вышибли ее из привычной гипнотизирующей колеи Особняка Фэннинга. Она думала:

«Я перестала быть личностью. Я — винтик, идет ли речь о скандалах или же о надписывании конвертов. Еще один год, а один год на это придется пожертвовать, и я ухожу и постараюсь выяснить, что же такое Энн Виккерс и стала ли она чем-нибудь еще, кроме «девушки из суфражистского штаба»? А потом меня, надо полагать, втянет еще в какое: нибудь передовое движение, и я опять сделаюсь винтиком в другой машине. Неужели мания реформы выражаемся всегда одинаково? Так или иначе, в скандалах я больше не участвую. Это — чистое самолюбование, и больше ничего. Нет, кончено!»

ГЛАВА XII

Следующий пожарный инспектор оказался не такой прославленный и не такой приятный, как доктор Мальвина Уормсер. Это была мисс Эмили Аллен Окет, одна из тех выдающихся женщин, про которых никто не знает достоверно, чем они, собственно, выдаются. В суфражистских журналах о ней упоминали как о «писателе, лекторе и реформаторе», но когда главный штаб прислал ее из Нью-Йорка вдохновить и подогнать местных суфражисток, выяснилось, что в Фэннинге никто точно не представляет себе, что она написала, о чем читала лекции и за какие реформы сражалась.

Им было велено проследить за тем, чтобы мисс Окет устроили и кормили наилучшим образом, а также предупредили, что ей потребуется горячий ужин перед сном и такси для осмотра будущего поля битвы и прогулок на свежем воздухе.

— Скажите! Горячий ужин! Такси! Для нас горячий ужин — это стакан кипятку! — возмущалась мисс Богардес, разговаривая с Энн. — Возить ее и нянчить придется вам с Элеонорой. А я за себя не ручаюсь: как вы, вероятно, заметили, могу и искусать.

На мисс Эмили Аллен Окет было больше браслетов, чем на Юле Тауэре из Пойнт-Ройяла, и она не скупилась на щедрые улыбки, полные сверкающих зубов. Ей было тридцать пять лет при свечах и сорок пять на солнце. Она ворковала, но во всем находила недостатки. Она намекнула, что комната, отведенная ей в Фэннинге, прямо-таки ужасна, а еда еще того хуже. Она посоветовала им нанять «домовитую негритянку», которая бы для них готовила — это для них-то, когда они зачастую не могли позволить себе куска пирога!

— Ваш простой, здоровый Средний Запад так освежает после Нью-Йорка, Лондона и Парижа, — изливалась она мисс Богардес, которая родилась в штате Мэн.

Мисс Богардес не возражала бы, если бы мисс Окет выжала слезу из слушателей, когда будет выступать на митинге в зале Стрелкового общества в Северном районе и перед Литературным Женским Обществом «Старый Вяз». Но мисс Окет была слишком утонченна, чтобы заниматься выжиманием слез, и недостаточно утонченна, чтобы заниматься чем-либо другим. Она произнесла несколько сухих фраз об ущемлении прав женщин. Однако новых ущемлений она не выдумала, а весь Клейтберн, включая даже мисс Богардес, уже несколько объелся официальными ущемлениями. Зато она с упоением, показывая все зубы, распространялась о своих знакомствах с великими мира сего: о том, как она пересекла океан с генералом Вудом[67] и как остроумно пошутила, когда они входили в порт, и о том, какие соображения по вопросу о благородстве материнства высказал ей конфиденциально Элберт Хаббард.