Георге Георгиу - Возвращение к любви

• Название: Возвращение к любви
• Автор: Георге Георгиу
• Издательство: Литература артистикэ
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1987

Первая книга романа-дилогии называется «Весенний снегопад», вторая носит название всей дилогии — «Возвращение к любви». Действие романа происходит в современном молдавском селе в период больших перемен социального и психологического характера. В центре повествования — крупный организатор, сильная личность, генеральный директор агропромышленного объединения Максим Мога. Вернувшись туда, где прошла юность, Максим вновь обрел и любовь, и жажду полнокровной жизни.

---

— Смотри, — сказал Мога, осторожно указывая на человека в окне, — это товарищ Кэлиману, первый секретарь райкома. Он меня уже ждет. — И добавил взволнованным, тихим голосом, повернувшись всем телом к шоферу: — В молодости я знал здесь девушку с такой же фамилией. Нэстицу Кэлиману.

Горе, без особого интереса рассматривавший мужчину, все еще видневшегося в окне, но уже отвернувшегося к невидимому собеседнику в кабинете, обратил к Моге вопросительный, любопытный взгляд. В долгих беседах во время их поездок Максим никогда не касался своей молодости, тем более — душевных переживаний тех лет. Мога не был на этот счет болтливым, за что Горе его весьма уважал.

— Садись-ка, Горе, на барское место, — неожиданно предложил Максим. — Пересядь-ка. За то время, которое нам еще осталось, я покажу тебе Пояну.

Горе был заинтригован: что случилось с Максимом, самым сдержанным из всех людей, каких он знал, с человеком на редкость цельного, твердого характера? Что погнало его вдруг по селу, которое, может, ему и дорого, но не настолько ведь, чтобы опоздать на прием к первому секретарю райкома?

Могу действительно охватило странное настроение. Подступившая вдруг тоска вместе с оживившимися воспоминаниями словно отодвинула куда-то в сторону действительность. Может, причиной тому была весна, вступавшая ныне в права, казалось, с таким же трудом, как и он — в свою новую жизнь. Мога медленно повел машину, поглядывая по сторонам, высматривая среди новых белых построек, выстроившихся вдоль покрытой асфальтом улицы, приметы былой Пояны, какой он ее когда-то знал.

Пояна и впрямь изменилась. Село помолодело, похорошело; теперь у него был парк с вступавшими в пору возмужания кленами и липами, посаженными уже после его отъезда. На месте старого базара с дощатыми ларьками и длинными прилавками, куда здешние и окрестные жители два раза в неделю доставляли на продажу свой «товар» — бочки с вином, птицу, разнообразные овощи, теперь стояли высокие павильоны с широкими окнами и общей вывеской, на которой большими зелеными буквами было написано: «Колхозный рынок». Основательно отремонтирована и старая церковь, сверкавшая позолоченными маковками на солнце. А вот — двухэтажная гостиница, обратил Мога внимание шофера; здесь ему на время выделили комнатку с небольшой прихожей. И добавил, что Горе, если заедет еще в Пояну, может его здесь найти. Да, пусть Горе приезжает, обязательно приезжает, оживился тут Мога. Но, свернув в неширокий проулок, Максим снова замкнулся, а перед старенькой хатой, забрызганной грязью, с покосившимися от времени наличниками окон и полусмытой дождями голубой окраской стен, совсем замедлил ход машины, еще более усилив недоумение водителя.

— Это дом Нэстицы Кэлиману, — сказал Мога и прибавил вдруг газу; машина сорвалась с места и помчалась в гору, к сельскому кладбищу.

У ворот Мога остановил «Волгу», вышел и знаком пригласил Горе за собой.

Заинтригованный до предела, водитель повиновался. Вскоре Мога остановился перед странным памятником: на гранитном постаменте красовалось изображение солнца, тоже каменное, лицевая сторона которого, однако, была покрыта нержавеющим металлом, отливавшим зеркальным блеском. С выцветшей фотографии из-под стекла на них смотрела ясным взором миловидная молодая женщина.

— Это мать моего Матея. — Максим Мога, сдерживая волнение, нагнулся, сорвал у камня травинку. — Нэстица Кэлиману… Умерла в возрасте двадцати четырех лет… Родители заставили ее выйти замуж за некоего Нистора Тэуту… Нэстица угасла, не вынесла судьбы… — В этот день Мога во второй раз в жизни рассказал кому-то о Нэстице. И увидел по глазам Горе: на этом месте, у могильного камня, его чувства не остались неразделенными, найдя отзвук в еще одной человеческой душе. Максим невесело улыбнулся:

— Тебе это показалось странным, не так ли? Что я невесть по какой причине помчался вдруг по селу?

Горе молча склонил голову.

— Добро, постоим еще малость здесь.

Окутанные робким сиянием весны, они не проронили более ни слова. Над всем сельским кладбищем — над могильными плитами, над почерневшими деревянными крестами, над кустами еще не распустившейся сирени, над островками травы, потянувшейся уже нежными зелеными побегами к свету, словно символ неистребимости жизни, — надо всем этим плыла ясная тишина, приглашая живых с пониманием и мудростью поразмыслить о смысле жизни и смерти, этих неизбежных даров судьбы.

«И все-таки смерть порой несправедлива и коварна, — думал Мога, — если приходит прежде времени, как за Нэстицей, которой жить бы еще да жить. Могла бы ведь и она, наверно, со временем примириться с судьбой; у нее уже родился Матей, появились бы и другие дети…»

Максим вздрогнул: в ласковую тишину ворвались вдруг чьи-то голоса — звонкие, веселые, торжествующие:

— Гля, ребя! Во-он, вон-он!

— Гля, вон они, там! Гля, двое их!

Мога и Горе стали смотреть во все стороны, но ничего достойного внимания не увидели. Но дети тут же сориентировали их:

— Глянь туда, к телевышке! Летят, летят!

Это была пара аистов, неторопливо загребавших крыльями, на большой высоте, с вытянутыми вперед клювами державших путь к центру Пояны. Горе, приметивший их первым, сказал:

— Ваше возвращение будет счастливым, Максим Дмитриевич. Видите?!

— Вижу, — отозвался Мога, поднеся ладонь козырьком к глазам. — Тоска по родным местам снова и снова приводит их к старому гнезду.

— Если, конечно, гнездо никто не успел разорить, — со значением заметил Горе, и от Моги не укрылся тайный смысл этих слов.

— Если даже так, — сказал он с чуть заметной усмешкой, — они построят новое, в другом месте. Как оно придется, может, и мне.

Горе не стал продолжать. В минуты прощания с человеком, давно ставшим частью его жизни, слова не могли выразить его чувств. Горе знал, что, возвратившись в Стэнкуцу, он долго не сможет еще справиться с нахлынувшим одиночеством. Михаил Лянка, новый председатель колхоза, был вылеплен из совсем другого теста; водитель хорошо знал и его и был уверен, что с ним ему тоже не придется тужить. Но Лянка все-таки не был Могой!

Горе тяжко вздохнул.

Максим Мога понимал своего бывшего шофера и попытался скрасить разлуку.

— Не расстраивайся, Горе, все утрясется. — И добавил, помолчав: — Пора бы тебе, парень, жениться, нельзя оставаться таким завзятым холостяком, как я. Видел аистов в небе? Даже птице нельзя без пары!

И Горе невольно высказал свою печаль:

— Максим Дмитриевич, не соглашается Наталица. Женился бы хоть сегодня, да она за меня не хочет. Особенно с тех пор, как у нас побывал товарищ Фабиан.

— Вот как, Горе, иной раз оборачивается жизнь! — проронил Мога, будто с удивлением. — Такое порой подбросит, не сразу и поверишь. Послушай же, что скажу, ведь я в этом смысле битый. — Он опять помолчал, думая о былом. — Не отступай, добивайся своего!

Глава вторая

1

Максим Мога с первого взгляда заметил, что первый секретарь райкома чем-то недоволен. «Наверно, сердится на меня за опоздание», — подумал он. Александр Кэлиману, однако, вышел ему навстречу из-за стола, горячо пожал руку, попросил сесть. Первая их встреча, состоявшаяся две недели назад, была такой недолгой. Кэлиману, выезжавший в Кишинев, лишь на несколько минут зашел в статуправленне, — и Мога не успел составить о нем представления. Значит, сказал он себе, их положение в этом смысле одинаково.

Вот почему Мога с искренним удивлением взглянул на первого секретаря, услышав, что тот знает его давно. Максим пытался вспомнить — когда он еще мог встретиться с этим человеком, лет на десять моложе его, среднего роста, с несколько удлиненным смуглым лицом, с пытливым взглядом карих глаз. Нет, кроме как в статуправлении, они не могли нигде встретиться. Может быть, в прошлом, в доме Нэстицы? Он опять вопросительно посмотрел на Кэлиману.

— Прошу прощения, Александр Степанович, не могу никак вспомнить, где мы с вами знакомились, — извинился Мога. — Подводит память.

— Память тут ни при чем, — поспешил прояснить дело секретарь. — Его величество время — вот кто во всем виновен. Я видел впервые вас в сорок восьмом году, на бюро райкома комсомола. Мне было тогда четырнадцать. Был взволнован и счастлив, как никогда. Меня приняли в комсомол! И сам первый секретарь, товарищ Максим Мога, уважаемый и любимый молодежью всего района, поздравил меня, пожал мне руку! Вскоре после этого вы уехали из Пояны. Так вот, искренне говоря, я от души рад, что вы вернулись. — Первый секретарь почти незаметно перешел на более официальный тон — воспоминания юности отошли на подобающее им место.

Слушая его, Мога чувствовал, как секретарь отдаляется от него, отчуждается, точнее — отчуждается прежний Кэлиману, тот взволнованный паренек, которому Мога когда-то, поздравляя, пожимал руку; и, чтобы совсем не прервалась связь, не найдя еще ответа на вопрос, тревоживший его с самого приезда, Максим внезапно вставил: