Симон Бельский - Лаборатория великих разрушений

• Название: Лаборатория великих разрушений
• Автор: Симон Бельский
• Издательство: Salamandra P.V.V.
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2016

В первый том избранных сочинений журналиста, путешественника и писателя-фантаста начала XX в. С. Ф. Бельского вошли небольшие научно-фантастические повести «Между небом и землей» и «Лаборатория великих разрушений» — мрачные фантазии о судьбе гениальных открытий.

---

— Я боюсь, что мы опоздали! — сказал он. — Если бы вы сделали это вчера!

Он начал отдавать торопливые приказания: в несколько минут поставил на ноги всех рабочих и вместе с инженерами послал их отвести в горевшую галерею воду из прудов и ручьев Рансома. Но было уже поздно. Подземные своды, охваченные пламенем, начали заметно уступать давлению огромной массы железа и камня; почва под «Левиафаном» колебалась, с страшным грохотом рушились связи и скрепы, и корпус судна дрожал и раскачивался, словно охваченный бурей.

Подземные своды, охваченные пламенем, начали заметно уступать давлению огромной массы железа и камня…

Каждое его движение сопровождалось криками огромной толпы зрителей, собравшихся на другом конце Рансома. Никто, не исключая и самых трусливых, собиравшихся недавно бежать в Шарлеруа, не мог отвести глаз от этого зрелища медленной гибели стального чудовища, озаренного первыми лучами восходившего солнца. И вдруг вся эта толпа, среди которой стояли Ида, ее дядя и Менгер, замерла от ужаса. К «Левиафану» бежали четыре человека, — Скляров, Лебрен, агитатор Витстон и Шавет.

— Мы еще успеем пустить в ход машину! — крикнул Скляров, — там целая Ниагара энергии, — и отведем ее в безопасное место! Скорей!

Все они через несколько минут исчезли в облаках дыма и долго спустя, — промежуток этот показался зрителям целой вечностью, — появились на розовой от лучей солнца поверхности гигантского ящера.

— Смотрите, вот Мальяр! — сказала Ида, схватив за руку Менгера и глазами указывая на высокую фигуру слепого рудокопа. Он стоял так, что солнце било прямо в его лицо, и с высоко поднятой головой к чему-то прислушивался.

— Я знаю, чего он ждет, — сказал Менгер.

В это мгновенье оглушительный взрыв потряс весь Рансом. Волна подземного прибоя прокатилась под равниной и разбилась под верфью. Толпа, бросившаяся бежать в разные стороны, увидела, как «Левиафан» рванулся в высь, куда стремилась его направить воля человека, и, наклонившись, тяжело рухнул на землю, исчезнув среди горы обломков и клубов дыма.

ЛАБОРАТОРИЯ ВЕЛИКИХ РАЗРУШЕНИЙ

I. Из дневника русского журналиста в Париже

В начале 1913 года я жил в Париже на Rue de la Paix в небольшом отеле, почти совершенно пустом в это глухое время года, когда зимний сезон оканчивается, а весенний еще не начинается. Моим соседом был богатый купец из Руана, страдавший множеством болезней, которые он днем лечил у парижских знаменитостей при помощи радия, электричества и световых лучей, а ночью — в кафе на площади Оперы, усердно глотая коньяк, абсент и ликеры. Этот маленький толстый человек с красным лицом, на котором отчетливо проступала тонкая сеть фиолетовых жилок, и длинными седыми бровями, представлял настоящую энциклопедию медицинских наук или, правильнее говоря, полунаучных, полушарлатанских способов лечения. Он перепробовал все патентованные средства, проглотил такое количество всевозможных микстур, настоек, чудесных экстрактов и отваров целебных трав, что было совершенно непонятно, как он перенес такое лечение и остался жив. Господин Ферульяк повсюду носил с собой запах аптеки, смешанный с пьяными ароматами крепких и дорогих вин. Гарсон, прислуживавший в нашем коридоре, называл приторную, тошнотворную атмосферу, окружавшую самого руанского капиталиста и все его вещи, «букетом господина Ферульяка».

Ко мне в комнату Ферульяк всегда входил с какой-нибудь банкой или коробкой с пилюлями и облатками, и настойчиво предлагал попробовать новое чудодейственное средство.

— Берите, берите! — повторял он, видя мою нерешительность. — Я, слава Богу, имею достаточно денег, чтобы угощать такими вещами всех своих знакомых.

— А вы скажите прежде, что это такое?

Ферульяку только и надобно было услышать подобный вопрос. Он садился в кресло, бесцеремонно отодвигал мои бумаги и с манерами извозчика, — мой сосед, впрочем, не скрывал, что он в молодости быль кучером и погонщиком скота, — начинал излагать неистощимый запас своих медицинских познаний. Он говорил о женьшене, о рогах изюбра, о броун-секаровской жидкости, о гомеопатии, о фиолетовых и красных лучах, о тибетских травах и китайском способе лечения земляными червями, отваром пауков и вытяжками из гусениц шелкопряда. Был только один способ прекратить словоизвержение Ферульяка, прерываемое хриплым кашлем, от которого звенели хрустальные подвески в лампах, — это встать и решительно заявить, что вы должны идти, что вам некогда слушать лекцию о каком-нибудь индийском бальзаме, но и после этого бывший кучер сдавался не сразу. Он загораживал двери своим коротким тучным телом, удерживал меня за пуговицы сюртука толстыми пальцами, украшенными перстнями с целебными камнями, и продолжал говорить, пока вдруг не вспоминал, что ему пора бежать в какой-нибудь кабинет металлотерапии или принимать световую ванну. Другим моим соседом был опереточный артист, носивший отделанный мехом камзол фантастического покроя, яркий бархатный жилет с черными и красными разводами и голубые лайковые перчатки. Мосье Тремьер, хорошо известный посетителям веселых ночных уголков Парижа, желал быть оригинальным и неподражаемым во всем, начиная с внешности. Ему действительно удалось добиться этой трудной цели, казалось бы, превосходившей силы пустого и ограниченного малого, каким он был. Булавку в галстуке Тремьера украшал искусственный брильянт, отшлифованный в виде чечевицы, смотря в которую, можно было увидеть панораму Неаполитанского залива; его черная тяжелая палка заканчивалась серебряным черепом, глаза которого светились в темноте; кошелек был из настоящей человеческой кожи, — так, по крайней мере, уверял сам актер, — а материалом для часовой цепочки послужили пепельные, каштановые, черные и золотистые волосы, подаренные на память этому поистине необыкновенному человеку его старыми и новыми приятельницами. Но самое изумительное из его оригинальных свойств заключалось в той манере, с какой он снимал и клал свой цилиндр, стягивал с пальцев и бросал перчатки.

— Искусство снимать шляпу — величайшее искусство, — говорил мне Тремьер, искренне удивляясь той небрежной манере, с какой я проделывал необходимые для этого движения. — Тут все должно быть обдумано и рассчитано, потому что очень часто, например, на прогулке в Булонском лесу или на скачках, вы при помощи шляпы и головы можете завязать новые, полезные и ценные знакомства или расстроить старые. Есть сорок семь способов кланяться, но я изобрел еще сорок восьмой и сорок девятый. Я снимаю цилиндр не спереди, а сзади, что позволяет не закрывать лица. Теперь перчатки. При помощи десяти пальцев, затянутых в лайковую кожу, вы можете разыгрывать целые симфонии, не произнося пи одного слова, выражать самые разнообразные чувства.

В то время, когда я жил на Rue de la Paix, артист не имел ангажемента и занимался тем, что показывал туристам, с которыми он повсюду заводил знакомства, «самое интересное» в Париже, неизменно начиная эти обзоры с Версаля и заканчивая их… Но кто же сумеет сказать, где и перед чем остановится господин Тремьер, располагающий туго набитым кошельком скучающего иностранца или провинциала.

В одно ненастное утро, когда хлопья мокрого снега залепляли зеркальные окна модных магазинов против отеля, в мою комнату, не постучавшись, ворвался толстый Ферульяк. Он был еще не одет и явился в ночной рубашке и ковровых туфлях, волоча за собою голубые подтяжки.

— Слышали? Вот так история! — кричал он. — В нашем коридоре поселился еще один жилец. И знаете, кто? Пусть я лопну, если это не сам Дюфур! Вот она штука-то какая!..

Разбогатевший погонщик скота сиял от восторга, как будто приезд этого Дюфура был одним из самых счастливых событий в его жизни.

— А кто он такой, этот Дюфур? — спросил я, продолжая умываться.

— Как, вы не знаете? Ну — так я вас сейчас заправлю. Дюфур, знаменитый ученый: он изобрел или изобретает аппарат для соединения лучей радия, которые испускает земля; понимаете, что из этого может произойти? Я куплю такую штуку и у себя в Руане буду собирать эти лучи, как дождевую воду. Все, кто пожелает лечиться, пожалуйте к Ферульяку, который ни с кого не возьмет ни одного сантима. А если кто-нибудь не пожелает исцелиться добровольно, тому я устрою радийную ванну в его собственном доме! Ха-ха-ха!.. Вот будет потеха: никто не отвертится. Хочешь, не хочешь, а лечись! Повернул стекла, зеркала, нажал кнопку и закатывай через стену радиоактивные души. Сейчас одеваюсь и иду к Дюфуру! Я предложу ему за аппарат самую высокую цену. Туго набитый бумажник действует иногда сильнее радия.

Закончив свою болтовню этой плоской остротой, Ферульяк убрался в свою комнату доканчивать туалет, а я мог приняться за чтение газеты. Просматривая «Temps», я увидел в отделе хроники небольшую заметку о профессоре Дюфуре.