Laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)

• Название: Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)
• Автор: laventadorn
• Жанр: Драма

Категория: гет, Рейтинг: R, Размер: Макси, Саммари: После смерти Северус просыпается, ожидая от загробной жизни чего угодно – но только не того, что ему снова будет шестнадцать. Да что же это за фокусы такие?! Но погодите – Лили тоже вернулась... из 1981 года? Возможно, это второй шанс – вот только на что?

---

Он вскинул глаза, заметив у дверей какое-то движение; волшебная палочка была уже в рукаве — на случай, если там окажутся молокососы-Пожиратели или же их зеркальные двойники, эти блядские Мародеры, но это была всего лишь Лили...

— Так вот ты где! Ну наконец-то!.. И это ты называешь "занять купе поближе"? Да мы тебя уже час по всему поезду ищем!

...вот только вслед за ней появился Люпин. Который выглядел так, словно луна прошлой ночью свалилась с неба и хорошенько треснула его по голове; когда же он обнаружил, что по каким-то неведомым причинам Лили свернула в купе к кошмарному Сопливусу, лицо его приобрело озадаченное и слегка смущенное выражение.

А может быть, Люпин смутился оттого, что Лили практически заползла — другим словом это назвать было нельзя — на тот диванчик, который занимал Северус.

— Сев, ты же не возражаешь, что я привела с собой Ремуса? Блэк и... Поттер, — она запнулась на этом имени, и Северус почувствовал, как сжимаются его пальцы — на волшебной палочке, на записной книжке, — как раз устраивают какой-то салют — судя по тому, что мы слышали, когда проходили мимо — а Ремус сейчас вырубится. Как и я.

И с этими словами она положила голову Северусу на колени. От шока он едва не подпрыгнул до потолка — еле удержался, чтобы не уронить ее на пол; чтобы как-то отвлечься, уставился на Люпина, который был явно столь же ошарашен таким приступом внезапного безумия.

— Марш на сиденье! И прекрати запускать сюда чертов сквозняк! — рявкнул Северус, и Люпин повиновался с тем же проворством, что и остальные студенты: почти что влетел в купе и приземлился на свободный диванчик напротив — и только тогда моргнул, словно не мог сообразить, как именно туда попал. Будь Северус в силах сосредоточиться — он бы наверняка ухмыльнулся, но по коленям у него рассыпались темно-рыжие волосы Лили, и от этого зрелища все его мысли хором объявили выходной.

— Сев, — пробормотала полусонная Лили, — тебе надо больше есть. Ты слишком костлявый...

— Тогда найди себе другую подушку, — сказал он, но махнул волшебной палочкой в сторону стоявшего наверху сундука — крышка распахнулась, и выскользнувшая из-под нее школьная мантия спланировала вниз. Северус сложил ее и заставил Лили приподнять голову, чтобы подсунуть туда получившийся кривой четырехугольник; к тому же — или даже в первую очередь? — такая подушка позволила бы утаить определенные... постыдные реакции. Конечно, он мог сослаться на то, что семнадцатилетнее тело — это ад кромешный, но подозревал, что сделал бы своему самообладанию незаслуженный комплимент, если бы предположил, что дело тут в одном только возрасте.

Решив эту проблему, Северус пришел в подходящее расположение духа, чтобы как следует запугать Люпина — весь в испарине, тот казался ослабевшим и настолько растерянным, насколько полудохлый оборотень вообще способен растеряться.

— В чем дело, Люпин? — поинтересовался Северус, сощурившись для пущего эффекта. — Тебе тоже нужна подушка?

На влажном лбу выступили новые бисеринки пота — Северус наслаждался этим зрелищем. Невозмутимее взрослого Люпина был только Альбус. Невозможная сволочь. То есть сволочи.

— Мне и так неплохо, — сказал Люпин, вполне сносно имитируя нормальную интонацию.

Лили, похоже, уже спала. У Северуса сердце ушло в пятки — спасли только шпионские навыки — когда она вдруг взяла его за руку, заставляя коснуться ее волос. Он мог только смотреть — на то, как его ладонь покоится на шелковистых мягких локонах, а пальцы легонько трогают лоб, теплый, но не лихорадочно горячий.

Северус перевел взгляд на противоположное сиденье. Он слишком обомлел, чтобы съязвить, или презрительно фыркнуть, или придумать что-то обидное — чтобы сделать что угодно, кроме как просто уставиться на Люпина. Тот был по-прежнему покрыт испариной, но из растерянного и слегка напуганного стал задумчивым. Будь на его месте кто-то еще, Северус решил бы, что тот что-то просчитывает.

— Ложись, Люпин, пока совсем не отрубился. Я ничего тебе не сделаю... скорее всего.

— Я бы все равно все проспал, — очень медленно он залез на сиденье с ногами и все так же медленно откинулся назад, то и дело морщась от боли. Опустившись наконец на диванчик, он весь обмяк, словно растекся по обивке. Северус узнал этот вздох: так бывает, когда боль бесконечна, и ты забываешь, что это такое — больше ее не испытывать, и все, на что ты можешь надеяться — недолгое облегчение, мгновение, когда она не так сильна, как во все остальное время.

Под ладонью Северуса Лили что-то пробормотала, глубже зарылась в свою подушку и подсунула руку под голову, пряча ладонь в складках ткани. Он провел пальцами по ее волосам, не мешая мелким прядкам забиваться под ногти; Лили довольно вздохнула, словно так же расслабилась на его жестких коленях, как Люпин — на мягком диване.

Северус за ним наблюдал — поначалу исподтишка, потом перестал таиться, когда осознал, что тот все равно ничего не замечает. Оказывается, превращения уже в то время давались оборотню весьма нелегко; Северус не припоминал ничего подобного... должно быть, потому, что не стремился сокращать дистанцию, как в прямом, так и в переносном смысле слова. Да и вообще плевать хотел на Люпина — тот был одним из них, и как бы этот поганый оборотень ни страдал, ничего иного он не заслуживал.

Той ночью Люпин погиб. Под стенами Хогвартса, от проклятия в спину — Северус видел это незадолго до собственной смерти. Долохов, вероятнее всего; в Темных искусствах тот зашел куда дальше большинства Пожирателей, но оборотня можно убить только серебром и огнем, и даже темная магия бессильна с ним справиться... Наверное, Долохов создал у него в пищеводе серебряный слиток... но нет, если хватило способностей, то, скорее, превратил кровь в жидкое серебро — что было бы вполне в духе этого садиста. В любом случае, смерть Люпина была чудовищной. Невообразимо страшной... по сравнению с ней тот треклятый змеиный укус — все равно что любовный засос...

Северус осознал, что шевельнувшееся у него в груди странное чувство — это жалость к оборотню. Помнится, Беллатрикс вроде бы говорила — ну не совсем, конечно, говорила, в тот момент она сходила с ума от ярости, — что у Люпина с Нимфадорой был ребенок?.. Когда Северус увидел, что они оба принимают участие в битве, он решил, что с их отпрыском что-то случилось... хотя, конечно, это было бы как раз в духе той парочки — гриффиндорца и ебанутой на всю голову хаффлпаффки... С них бы сталось поставить свои идеалы превыше всего, даже будущего их мелкого отродья. Нет чтоб подхватить своего щенка под мышку да удрать куда подальше — какие же идиоты... Если Беллатрикс нашла той ночью племянницу, то Нимфадора тоже погибла, в этом Северус был уверен. Скорее всего, от проклятия Кипящей крови — для такого случая Беллатрикс бы сочла его самым подходящим... она собиралась им воспользоваться после измены Регулуса, но не смогла до него добраться — тот успел исчезнуть...

Северусу стало холодно — словно задул арктический ветер. Может, где-то в поезде дементор? Но нет, к чему ему дементор; прошлое и так всегда рядом, под тонким слоем поверхностных мыслей. Лили могла сколько угодно рассуждать о прощении, но для Северуса покой приходил только с изоляцией от эмоций. Будь он не самим собой, а кем-нибудь другим — только прирожденным легилиментом, что скользит по краешку чужих мыслей и взмывает на гребне чужих переживаний, как обломки, подхваченные приливом — тогда, возможно, он бы обошелся без окклюменции... мог бы вспомнить и почувствовать что-то, кроме злости, страха, недовольства и отвращения. Но если бы желания что-то значили, его ждало бы посмертие с видом на океан, и никаких воспоминаний о гибели, и он был бы лучшим человеком, чем когда-либо при жизни, и — хотелось бы надеяться — более счастливым.

Но даже магия не способна исполнить такие желания.

Он отложил записную книжку в сторону и отлевитировал ее назад в сундук. Защелки клацнули, закрываясь. Люпин открыл глаза, и Северус понял, что тот вовсе не засыпал — но подросток ничего не сказал, только молча смотрел в потолок. Заострившиеся черты лица, утомленный и невидящий взгляд; все это говорило о глубинной усталости, проникшей до мозга костей. Как он прожил с этим проклятием больше тридцати лет, если стал таким уже к шестнадцати?

— Люпин, — услышал Северус собственный голос, — ты слышал об Аконитовом зелье?

"Что-что?" — удивился он про себя.

Не поднимаясь с сиденья, Люпин повернул к нему голову. Серо-голубые глаза моргнули.

— О каком зелье? — вопрос прозвучал устало. — Если там содержится аконит, вряд ли оно мне подходит.

— В этом-то весь и смысл. При трансформации оно подавляет безумие, и человеческий разум сохраняет необходимый контроль.

Люпин замер в полной неподвижности, будто потерял сознание — и жизнь вместе с ним. Закрыл глаза, снова их открыл — неспешно, вдумчиво; затем приподнялся на локте и уставился на Северуса с выражением, напомнившим ему о волке — впервые за все годы их знакомства. На лице Люпина читалась настороженность, но лишь внутренним отзвуком, как будто его предостерегал инстинкт; на поверхности же, как отражение на оконном стекле, лежали человеческие эмоции — подозрительность и отчаянно-опасливая надежда.