Роберт Кондратенко - Манзовская война. Дальний восток. 1868 г.

• Название: Манзовская война. Дальний восток. 1868 г.
• Автор: Роберт Кондратенко
• Издательство: ОСТРОВ
• Жанр: История
• Год: 2004
• ISBN: 5-94500-025-6

Вторая книга серии «Неизвестные войны XIX века» рассказывает о боевых действиях русских войск против так называемых манз, выходцев из Китая, в 1860-е годы пытавшихся хозяйничать в Уссурийском крае.

---

За этим демаршем последовала ещё одна уклончивая отписка: амбань признал мангугайских манз разбойниками, но заявил, что никого из них, равно как и золотоискателей с Аскольда, в Хунчуне нет. Его утверждение, конечно, не соответствовало действительности, и Пфингстен получил приказание требовать выдачи беглецов более решительным тоном. Занятую Тихменёвым в этом вопросе позицию вполне разделял контр-адмирал Фуругельм. Однако прибывший к началу июня в Камень-Рыболов генерал-губернатор Корсаков не поддержал подчинённых. Толкуя трактаты в ущерб интересам собственной страны, он предписал Фуругельму передать манз, взятых с оружием в руках, а также подозреваемых в пособничестве им, китайскому правительству.

Учитывая слабость цинских властей, не способных, да и не стремившихся контролировать границу с Россией, по меньшей мере странно звучало указание Корсакова настаивать в переписке с ними на запрещении дальнейшего въезда высылаемым из Южно-Уссурийского края преступникам. Столь же мало оснований имела надежда на суровое наказание коноводов бунта. И уж совсем неуместным было предписанное генерал-губернатором обращение к хунчунскому амбаню с просьбой выяснить, откуда именно прибыли причинившие немало бед хунхузы. Однако спорить с Корсаковым не приходилось, и Тихменёв поневоле отказался от своих требований, «потеряв лицо» в глазах китайских нойонов. Переписка, как и следовало ожидать, оказалась бесполезной. А спустя несколько недель, ближе ознакомившись с вопросом, и сам генерал-губернатор переменил свой взгляд на права поселившихся в крае манз. Впрочем, случилось это уже после окончательного их усмирения, и многие из репрессивных мер были осуществлены местным командованием лишь потому, что указания Корсакова неизменно запаздывали.

Рассылая отряды по разным направлениям, Тихменёв требовал беспощадного истребления манз, оказывающих сопротивление с оружием в руках. Отдельно стоящие фанзы должны были сжигаться. Вместе с ними уничтожались и все те припасы, воспользоваться которыми не представлялось возможным. Так же предписывалось поступать и с урожаем, за исключением полей, находившихся вблизи от русских деревень. Этим полковник надеялся лишить опоры не только действовавших разбойников, но и предполагаемых, тем самым предотвращая их появление. Подобные инструкции получали и командиры, отправившиеся первыми, преимущественно по торным дорогам, и последовавшие за ними, но уже в глухие, отдалённые чащобы и горные урочища.

Подполковник Марков, по непонятной причине давший своим людям после боя 29 мая целые сутки отдыха, 31-го вступил в Никольскую. Потеряв соприкосновение с манзами, он предположил, что разбитая шайка ушла к верховьям Суйфуна, и, переправившись через реку верстах в 85 от границы, двинулся в сопки. Там его отряд 4 июня встретил и атаковал группу из 40 манз, гнавших скот, уложив на месте пятерых. Спустя день в пограничной фанзе солдаты нашли ещё несколько десятков китайцев. После стычки, в которой Марков потерял одного человека убитым, они бежали, оставив 15 пленных. На границе 7 июня к подполковнику присоединился Рейтерн.

Получив подкрепление, Марков решил двигаться к Турьему Рогу. С этой целью он разделил свой отряд на две части, вверив одну из них подпоручику Дубинину. Её Марков направил лугами вдоль подножия горного хребта, а с другой собирался пройти по самой пограничной линии, переваливая через вершины. 50 человек под командой фельдфебеля Милютина были отправлены в Никольскую за провиантом. После пополнения запасов им предстояло вернуться, занять пограничную фанзу и не пропускать разбойников в Маньчжурию. Исполнить эти планы не удалось: Маркова подвела любовь к продолжительному отдыху. Только Дубинин, выступивший 9 июня, успел дойти до Камня-Рыболова, где и остановился. Самого же подполковника, задержавшегося на биваке, 10 числа догнал нарочный с приказанием идти на станок Утёсный. Отряд Милютина был оставлен Тихменёвым в Никольской.

В Утёсном Маркову 15 июня передали приказ о роспуске казаков на льготу, в виду полного очищения приханкайских земель от хунхузов. Так окончилась первая боевая служба уссурийцев. Согласно дальнейшим распоряжениям Тихменёва, Марков должен был как можно скорее восстановить почтовое сообщение по камень-рыболовскому тракту и наладить его охрану, сменив расставленных по станкам солдат сводного стрелкового батальона линейцами 3-го, из состава своего расформированного отряда.

Отряд капитана Баранова 3 июня вышел со станции Тихменёвой, но, двигаясь исключительно трудным маршрутом, лишь 14 июня прибыл на Лефу. Близ устья этой реки он попал в болота, из которых едва выбрался, и был вынужден повернуть обратно. Возвращаясь, Баранов сжёг все найденные им, к тому времени пустовавшие фанзы, вместе с хранившимися там запасами хлеба.

Хорунжий Бянкин, отправившийся в поход с 4-го сунгачинского поста, 7 июня достиг Лоренцовой, взяв по дороге в разных фанзах 25 пленных, а также оружие, порох и припасы. Некоторые из манз оказывали ему ожесточённое сопротивление. Спустя несколько дней Бянкин получил приказание пройти вдоль Даубихэ в станицу Буссе, истребляя то манзовское имущество, которое не могли использовать русские крестьяне, а затем отпустить казаков на льготу.

Капитан Флоренский, исполнив предписание Тихменёва, благополучно прибыл на Утёсный, откуда, по смене его отряда людьми Маркова, перешёл в Никольскую. Отряды Каблукова, Шелихе и Садовникова, с которым следовал штабс-капитан Пржевальский, соединились под общим начальством последнего в деревне Пинсоу на Сучане. По пути туда Каблуков наблюдал картины полного разорения: все фанзы были сожжены, всюду стадами бродили беспризорные домашние свиньи. Однако раскинувшиеся на обширных пространствах поля, засеянные просом, бобами и другими зерновыми, уцелели. Часть урожая с них позднее собрали солдаты, часть — крестьяне. Переправа через нижнее течение рек, впадающих в Уссурийский залив, стоила обременённому артиллерией отряду Каблукова немалых трудов. Один из солдат при этом даже утонул. У самого устья Цымухэ отряд обнаружил партию манз, открывших огонь сперва по возвращавшимся на своё пепелище крестьянам деревни Шкотовой, а затем и по высланному поручиком дозору. В перестрелке несколько китайцев было убито, некоторые утонули, остальные бежали в горы, бросив на берегу лодки, которые тут же были уничтожены солдатами.

О действиях отрядов Шелихе и Садовникова Пржевальский писал в донесении Тихменёву: «6-го июня вечером присоединился ко мне отряд Садовникова, и я, дав отдохнуть один день, утром 7-го числа выступил из В [ерхне-] Романовой вверх по Дауби и Сучану. Чуть заметная тропинка вилась сначала по открытой, постепенно суживавшейся долине и, пройдя таким образом верст 35, вступила, наконец, в дремучую первобытную тайгу. Густые заросли папоротника и различных кустарников, громадные деревья, теснившиеся сплошною непроницаемою стеною и во многих местах до того заграждавшие дорогу, что надо было делать просеку для вьючных лошадей, наконец, частые переправы через извилистую, хотя и не глубокую, но чрезвычайно быструю Дауби, — всё это сильно затрудняло наше следование. Трудности увеличивались по мере приближения к вершине Сихотэ-Алиня, где, не доходя вёрст трёх до главного перевала, нужно было идти узким каменистым ущельем с крутым подъёмом и почти отвесными боками. На самой вершине перевала я нашёл 8 шалашей, в которых недавно жило человек 50 китайцев; дня за три до нашего прихода эти китайцы ушли на Сучан, и теперь не было здесь ни одного человека.

Спуск с хребта к долине Сучана был несравненно легче, так как тропинка здесь была хорошо протоптана, вероятно, китайцами, возившими продовольствие. 11-го июня вечером я был уже в Пинсау, сделав в течение пяти дней, т.е. со дня выступления из Романовой до прихода на Сучан, 130 вёрст. При том один из этих 5 дней был употреблён на розыски около одной подозрительной фанзы (в верховьях Дауби), которую я велел сжечь. Придя в Пинсау, я нашёл там около 150 человек манзовской милиции как с Сучана, так и с p.p. Пхусун, Та-ухэ, Суду-хэ. Впрочем, это были уже только остатки той милиции, которая разошлась по домам за несколько дней перед моим приходом, и цифра которой простиралась, по уверениям здешнего старшины, до 800 человек. Замечательно, что в этой милиции было 300 человек маньчжур из Хун-Чуна и других частей Маньчжурии, ловивших капусту в море и вышедших на берег с ружьями при известии о хунхузах; с неделю тому назад все эти маньчжуры ушли обратно в море.

Первым моим делом по прибытии в Пинсау было обезоружение китайской милиции, которой я велел разойтись по домам. Отобранные ружья возьму с собой и доставлю в Находку. Трёх предводителей манзовской милиции с p.p. Пхусун, Та-ухэ и Суду-хэ, а равно и старшину в Пинсау я арестовал за то, что они, вопреки приказаний лейтенанта Старицкого, казнили трёх пойманных хунхузов и в том числе одного атамана. Мне кажется, что это они сделали для того, чтобы пленные хунхузы при допросе не показали чего-нибудь предосудительного о сучанских манзах, как то уже сделал один из таких пленных в Находке. ... Сегодня, т.е. 13-го утром, ко мне присоединился отряд Шелихе, который пришёл из Лоренцовой по p.p. Май-хэ и Циму-хэ. На всех этих реках, так недавно густо населённых, отряд наш не встретил ни одной души человеческой, ни одной целой фанзы; всё было разграблено, сожжено и уничтожено хунхузами»91.