Лео Перуц - Шведский всадник. Парикмахер Тюрлюпэ. Маркиз Де Боливар. Рождение антихриста. Рассказы

• Название: Шведский всадник. Парикмахер Тюрлюпэ. Маркиз Де Боливар. Рождение антихриста. Рассказы
• Автор: Лео Перуц
• Жанр: Ужасы и Мистика

Австрийского писателя Лео Перуца (1882–1957) обычно классифицируют как экспрессиониста или представителя «магической литературы». Черезвычайно популярный на родине, за пределами немецкоязычных стран Перуц стал известен благодаря восторженным отзывам Л. Х. Борхеса, неустанно помещавшем его новеллы в антологии фантастического рассказа, а романы — в детективные серии.

Для широкого круга читателей.

Содержание:

ШВЕДСКИЙ ВСАДНИК (роман),

ПАРИКМАХЕР ТЮРЛЮПЭН (роман),

МАРКИЗ ДЕ БОЛИВАР (роман),

РОЖДЕНИЕ АНТИХРИСТА (повесть),

РАССКАЗЫ:

— Вторник, 12 октября 1916 года,

— Гостиница «У картечи»,

— День без вечера,

— Достаточно нажать на кнопку,

— Охота на луну,

— Разговор с солдатом,

— Смерть мастера Лоренцо Барди.

---

— Господин капитан был так добр ко мне, — говорила в это время девушка, — что я охотно расскажу ему обо всем. Мой суженый — шведский дворянин, друг моего детства. Еще тогда я обещала ему мою руку и сердце. У него на пальце мое кольцо, а я ношу полученное от него. Но от него уже давно не было вестей, и я со страхом думаю: а вдруг он забыл меня? Но я его никогда не забуду! Его зовут Христиан фон Торнефельд, он крестник моего отца и мой кузен со стороны мамы.

«Господи, да может ли это быть?! — подумал бродяга в безграничном смятении чувств. — Она говорит о том щенке с мельницы. Я не хочу этому верить! Она отдала свое сердце этому дворянскому выродку, этому суслику, который бахвалится, когда сидит в тепле, и пускает слюни, когда у него мерзнут уши. И этому высокородному мышонку она хранит верность? Вот она, земная справедливость! А он-то и не думает о ней. Хочет удрать на войну к своему возлюбленному Карлу, да только с места двинуться не может без теплой шубы, расписного кафтана, повозки и лошадей. А еще ему нужно побольше денег, шелковых чулок и еще Бог знает чего… Тафту и атлас подавай ему, чтобы сопливый нос утирать!»

А капитан тем временем во все глаза глядел на него.

— Что вы говорите, мадемуазель? — вне себя от удивления спросил он. — У вашего отца есть крестный сын? Неужели этот проходимец и впрямь не врет? Я его и привел-то к вам как раз по этому поводу. А ну-ка, иди сюда, висельник! Поклонись госпоже хозяйке и скажи, кто тебя послал сюда!

Бродяга подошел и поклонился, но при этом постарался встать таким образом, чтобы его лицо осталось в тени.

«Я не должен говорить! — лихорадочно думал он. — Я не скажу ей ни слова об этом щенке!»

Однако, несмотря на всю свою решимость молчать, в ту минуту он еще и сам не сознавал, почему он должен скрывать от хозяйки то, что пославший его Торнефельд в данную минуту сидит на мельнице в трех милях отсюда.

— Ну, что ты стоишь и смотришь, как мавр на ледяную глыбу? — насмешливо спросил барон. — Говори, кто тебя послал!

«Нет, нет и нет! — билось в мозгу у бродяги. — Она не должна знать об этом! Она ведь побежит и продаст все, что у нее осталось — платья из шкафов, застежки с рубашек, молитвенник, чтобы одеть его в атлас и шелковые чулки! Нет, она ничего не узнает!»

Он отвел глаза в сторону и тихо промолвил:

— Никто меня не посылал.

— Так! Теперь уже никто не посылал? — презрительно бросил капитан. — Ты же только что говорил мне, что ты здесь по поручению господина из дворян, крестника здешнего господина!

— Я солгал, — ответил бродяга и судорожно перевел дыхание.

— Другого я от тебя и не ждал! — проворчал Барон Палачей. — Ты просто хотел враньем спасти свою шею от веревки.

Девушка медленно подошла к бродяге и остановилась перед ним. Он отвернул лицо в сторону, чтобы не глядеть ей в глаза.

— Бедняга, откуда же ты пришел? — ласково спросила она. — У тебя вид человека, который уже давно бродит по дорогам. У тебя такое изможденное лицо. Ты, наверное, сильно голодаешь? Иди-ка скорее на кухню, пусть тебе дадут супу и побольше хлеба. Но сперва скажи мне, правда ли, что Христиан Торнефельд послал тебя? Если да, то где же он и почему не приходит сам?

«Если я ей скажу, она тотчас помчится к нему, — пронеслось в голове у бродяги. — Не дай ей коляски и лошадей — пешком побежит по снегу!»

И ему привиделось смеющееся лицо Торнефельда, сжимающего девушку в объятиях, как он сам хотел бы обнять ее в эту безумную минуту.

Глядя в пол, он через силу выдавил:

— Я не знаю этого господина и ничего о нем не слыхал.

— А я вам что говорил! Какое отношение может иметь такой оборванец к благородному господину! — вновь высказался капитан. — Он наверняка один из людей Ибица, или я недостоин моего честного имени. Эй, парень! — зарычал он на бродягу. — Признавайся, чего тебе было нужно в этом доме и как ты сюда забрался?

Бродяга почувствовал, как у него по лицу покатился холодный пот. Он уже видел перед собою свой смертный час, и все же ни уговоры, ни дыба не смогли бы заставить его сказать правду.

— Я хотел украсть какой-нибудь еды, — сказал он.

— Что ж, виселица получит то, что ей причитается по чести и закону, — резюмировал капитан. — Молись Богу, парень, я прикажу тебя повесить!

— Не надо его вешать! — воскликнула девушка. — Он такой несчастный и бедный! У него, наверное, за всю жизнь не бывало хорошего дня.

— Это уж точно! Он выглядит как самый настоящий безбожник и мерзавец, от какого можно ждать любых гнусных делишек! — нахмурив брови, отрезал капитан. — Мадемуазель, я лучше вас знаю, как надо поступать с такой мразью!

— Не надо его казнить! — почти плача, попросила девушка. — Он пока еще не сделал ничего дурного. Он всего лишь беден и голоден. Ради Бога… Ради меня, помилуйте его, господин капитан!

Бродяга был потрясен до глубины души. Ни разу в жизни он не слыхал, чтобы о нем говорили такое. Сколько он себя помнил, его унижал и бил каждый встречный. Ему угрожали палками и виселицей, а дети на улицах кидали в него камнями. Но эта высокородная девочка проявила к нему милосердие… Он не раз смотрел в глаза смерти, но теперь его пронзило новое, ни разу не испытанное им чувство. У него щемило в груди, першило в горле, лицо налилось багрянцем. Он бы чем угодно отблагодарил девушку за спасение жизни, но вот сказать, что на мельнице ее ждет Торнефельд, он не мог.

— Барышня знает, что я ничего не желаю более ревностно, как услужить ей, — сказал Барон Палачей с улыбкой, за которой пытался скрыть досаду. — Конечно, от этого парня хорошего не дождешься, но, раз барышня настаивает, я обязан подчиниться. Эй ты, висельник, тем, что ты избежал петли, ты обязан милосердию госпожи!

Со двора донесся жалобный собачий вой.

— О, я так признательна господину капитану, я никогда вас не забуду! — торопливо сказала девушка. — Но слышите — во дворе воет Ясон! Он тоскует, потому что наверняка уже догадался, что его с Дианой уведут со двора. Я должна попрощаться с моими любимыми друзьями.

С этими словами она выскочила из комнаты и сбежала вниз по лестнице. Барон Палачей хмуро последовал за ней, но в дверях остановился и еще раз посмотрел на бродягу.

— Я готов сожрать свиную щетину с солью и перцем, если этот молодчик не из банды Ибица! — со злостью обронил он. — Вот что, оборванец, от петли тебя отпросили, но уж палок-то ты у меня отведаешь. Взять его и разрисовать ему шкуру! Двадцать пять горячих! А потом пусть бежит к своему атаману и сообщит ему, что ловушка захлопнулась и завтра я приду с огнем и мечом и устрою веселую охоту в их лисьих угодьях!

* * *

Бродяга стоял во дворе, лицом к ограде. Два драгуна держали его за руки, а третий полосовал ему голую спину толстым прутом. В то время как все новые удары обжигали его лопатки, в сотне шагов от него бедная хозяйка дома прощалась со своими любимцами. Одной рукой она обняла лошадь, а другой гладила собаку, которая, жалобно скуля и взлаивая, прыгала ей на грудь.

— Прощай, моя Диана! — с печалью и нежностью говорила девушка. — Я всегда любила тебя. Храни тебя Бог, мой Ясон! Как жаль, что нам приходится расстаться!

А бородач молча сидел в санях, бил кулаком о кулак и злился. Прощание казалось ему слишком долгим.

Бродяга не мог видеть трогательной сцены расставания, но отчетливо слышал взлаивание собаки и ржание лошади. Прут зловеще свистел в воздухе, но бродяга никак не реагировал на удары.

— Бейте, бейте! — шипел он сквозь сжатые зубы. — Я не благородных кровей, но я зато никогда не был подлым вымогателем! Бейте! Бейте, черт с вами! Я низкого звания, но я не отбираю у несчастных девушек ни коней, ни собак, ни колясок! Бейте! Что там ваши дворянские молодчики — этот бородач, что сбежал от шпаги капитана, или Торнефельд, который хочет на войну, но боится застудить пальчики, — куда им до меня! Лупите, сволочи! Я из другой породы, но мог бы вас всех поучить и чести, и благородству!

И тут в его воспаленном мозгу родилась невероятная мысль: ему показалось, что он не бродяга и вор, а прирожденный дворянин, которого честь обязывала вернуться и навести порядок в этом поместье, разобраться со слугами и двором, ибо все это будет принадлежать ему: и девушка, и дом, и двор, и поля. Все это должно было перейти к нему в собственность… «Слишком долго сидел я за столом нищих! — твердил он про себя. — Теперь я хочу сидеть за господским столом!» Эта рожденная от жгучей боли и леденящей стужи мысль преобразила его, и последние удары палки жгли уже не тело, а душу. Жгли огнем гнева.

Драгун отшвырнул окровавленный прут в снег, и бродяга понял, что экзекуция закончилась. Второй драгун накинул на него рубаху с курткой и дал глотнуть водки из своей фляжки.