Гунар Цирулис - Якорь в сердце

• Название: Якорь в сердце
• Автор: Гунар Цирулис
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1975

Гунар Цирулис — известный латышский прозаик, автор нескольких книг очерков — «Бушевало море в далях дальних…» (1958), «В лучах маяка» (1960), «С блокнотом в море» (1961) и «Такие, как ты и я» (1961), в которых рассказывает о моряках, рыбаках, наших современниках.

В настоящий сборник включены лучшие повести и рассказы писателя, которые дают представление о его своеобразном таланте, умении вести остросюжетные повествования с легким юмором. Для его произведений характерно патриотическое, партийное отношение к злободневным проблемам современности.

---

На танцевальном вечере, где Марина и Ингрида так печально отличились, был ответственный руководитель, обязанный смотреть за порядком, заботиться о всеобщем веселье. Им оказался перегруженный сверх меры работник двух домов отдыха на взморье. По субботам он подрабатывал: объявлял через каждые полчаса «дамский вальс». Естественно, что у него не было ни времени, ни желания заниматься проблемами воспитания.

Я говорил с одним из «подданных» королевства Ингриды. Это развитый юноша, комсомолец, работает и учится в вечерней школе. Он страдает от того, что сам называет «недостатком романтики».

— Когда мы что-нибудь натворим, — откровенно признался он, — хотя бы поволнуешься о последствиях. А вообще — неинтересно. Всю историю человечества понятие борьбы было связано с врагом. Герои боролись против чего-то. Но от нас, комсомольцев, вдруг требуют, чтобы мы боролись за что-то — за рост производительности труда, за увеличение удоев или за освоение новых методов. В лучшем случае нам предлагают померяться силами с врагом в нас самих, с так называемыми пережитками капитализма. Я этим не могу увлечься. Лучше уж я буду бороться с самим капитализмом, нежели с какими-то пережитками. Два раза я добровольно просился поехать во Вьетнам воевать против американских империалистов, чтобы защитить свободу, а в конце концов и свое собственное будущее… А мне посоветовали поехать в деревню и бороться за осушение болот.

Нельзя, конечно, во всем с ним согласиться, но нельзя не прислушаться к полным горечи словам. С особенным вниманием следовало бы проанализировать их руководству комсомола, которое само ищет новые формы деятельности, заменяя закостенелые схемы почерпнутыми из жизни опытом, находками, а заезженные лозунги — призывами, идущими от сердца и способными воздействовать на миллионы молодых сердец.

Я стоял у витрины кинотеатра «Айна», разглядывал кадры из немецкого фильма и размышлял, стоит ли брать билет. Насколько можно было судить по снимкам, фильм рассказывал о борьбе с преступностью несовершеннолетних. В конце концов я решил, что не стоит: чересчур уж прилизанными и картинными показались мне лица юношей на фотографиях, слишком уютным фон, на котором развертывалось действие: ухоженный сад с гипсовыми гномами, идиллический речной залив, празднично одетые прохожие. Не хотелось тратить время, глядя на события, залитые розовым лаком сантиментов. Насколько я успел узнать, такие происшествия на деле всегда приводят в движение массу страстей и своей трезвой жестокой простотой повергают в беду семьи и целые коллективы.

Я собрался было уходить, когда почувствовал над ухом горячее прерывистое дыхание и услышал хриплый от волнения голос:

— Подари двугривенный!

Как бы подчеркивая скрытую в этих словах угрозу, бесстыдный попрошайка всем своим весом навалился на мою спину. Из темных зеркальных стекол витрины, заслоняя фотогеничные улыбки немецких киноартистов, на меня смотрела неприглядная действительность — грязное лицо, обросшее щетиной недельной давности, мешки под бегающими глазками и глубокие складки, пролегшие от вздернутого мальчишеского носа к уголкам стиснутых в полоску губ.

Я не успел ответить, как стройный невысокий мужчина, стоявший тут же вместе со своим сыном, опустил руку в карман пальто и, вынув оттуда мелочь, протянул парню.

— Сколько тебе понадобилось? Двадцать? — Голос звучал спокойно, даже любезно.

Реакция попрошайки — ни в чем другом его нельзя было пока обвинить — была совершенно неожиданной. Он вдруг сник, словно получил сильную пощечину, и стал запинаться, как нашаливший первоклассник.

— Я обознался… Меня тут больше нет… Никогда больше этого не сделаю… Поверьте мне, товарищ Путан!

И исчез, словно подхваченный невидимой метлой.

Так я познакомился с капитаном милиции Джемсом Путаном, о котором мне успели наговорить много хорошего и его подчиненные, и начальники, и бывшие несовершеннолетние правонарушители.

— Возможно, вам покажется, что работнику милиции не следовало так поступать, — как бы извиняясь, сказал Путан, но озорная улыбка, вспыхнувшая за стеклами очков, говорила, что сам он рад произведенному эффекту. — Я, однако, убежден, что парень получил жестокий урок, — долгое время не будет приставать к людям, может быть, и вовсе бросит эти фокусы… Эх, если мы всегда вовремя могли бы вмешаться! По крайней мере, половина зарегистрированных преступлений не состоялась бы! — вздохнул Джемс Путан. — Нехватка хороших педагогов и психологов — вот что усложняет проблему.

Нельзя отрицать, проблема воспитания молодежи существует у нас так же, как во всем мире. Исследовать причины — это задача социологов. Хочется только отметить, что у юношей нашего времени гораздо больше «почему», чем у того поколения, которое, самоотверженно сражаясь с бесконечными лишениями, строило наше общество, защищало советский строй от нашествия врагов. Тогда все было ясно, великая цель временно оттеснила все остальное. Теперь, наоборот, ни одно «почему» не должно остаться без ответа. Отвечать должны родители, учителя, администраторы, все, кто связан с молодежью. И тут часто оказывается, что многим специалистам не хватает элементарных знаний в области педагогики и психологии.

— Что считать главным, когда принимаешь на работу нового учителя? — снова возвращается к наболевшей теме Путан, когда мы вновь встречаемся с ним. — Знание предмета или педагогические способности? Отзывчивое сердце? Заинтересованность? Мне кажется, что знания можно приобрести хотя бы на курсах усовершенствования, а педагогический талант нигде не добудешь. Не мешало бы также заведующему кадрами, работникам месткома, а может быть, даже всем руководителям предприятий познакомиться с основами психологии. Тогда они гораздо легче и быстрей находили бы общий язык с молодыми рабочими, сумели бы сплотить коллектив, а он способен творить чудеса.

Сам Джемс Путан никогда не изучал педагогики и психологии на специальных курсах. Лишь жизненный опыт да страстная привязанность к своему делу помогли ему завоевать доверие многочисленных «заблудших овец».

— Я не был беспризорником, никогда в жизни по-настоящему не дрался. И все-таки ребята чувствуют, что я их понимаю. Наверное, потому, что в свое время мне жилось тяжело, я знаю, как просто поддаться соблазну. Всегда вспоминаю об этом прежде, чем кого-либо осудить…

Действительно, жизнь Джемса была отнюдь не безоблачной. Отец и дед вручную тесали каменные глыбы в «Рижском граните», наверное, и ему пришлось бы провести жизнь за обтеской могильных плит, дышать тончайшей каменной пылью, если б советская власть не открыла ему путь к образованию. К большому удивлению мальчишки, обычно молчаливый отец как-то пришел домой в форме офицера милиции. Но тут началась война, и сыну не удалось услышать рассказов о том, как отец работал в подполье в годы буржуазной Латвии. Вскоре до далекого города, где жили эвакуированные, долетела весть, что политработник Латышской стрелковой дивизии Алоиз Путан пал в бою у Наро-Фоминска. Да, мало было вместе прожито, но светлый образ отца, который мать свято чтила, не дал Джемсу заблудиться, сбиться с пути и оказал влияние на выбор профессии. К концу войны они вернулись в Латвию, поселились в Риге, на окраине Болдераи, где Джемс кончал семилетнюю школу. В строительном техникуме парню не везло. Специальные предметы, особенно химия, никак не лезли в голову. Пятерки по гуманитарным дисциплинам не возмещали пробела, и вскоре всем стало ясно, что строитель из Джемса не выйдет. Не желая дольше оставаться на иждивении матери, юноша пошел работать учеником на ювелирную фабрику. Ежедневно через его руки плыли золото, драгоценности. Стоимость иной вещи во много раз превышала годовой оклад рабочего. При сварке обручальных колец к пальцам невольно прилипали кое-какие пылинки. Но Джемс приучил себя смывать их особенно тщательно, чтобы совесть его была чиста. Эту работу юноша рассматривал как средство, чтобы кончить вечернюю школу и подготовиться к экзаменам на юридический факультет Ленинградского университета.

Учение давалось ему легко; непривередливый с детских лет, он умел обходиться стипендией. Но когда женился, возникли осложнения с общежитием, надо было подумать и о будущем ребенке. Словом, судьба привела его обратно в Ригу, где можно было и работать и учиться заочно. Не желая терять времени на дорогу в центр и обратно, он нанялся разнорабочим на камвольный комбинат в Болдерае, где целый день таскал из цеха в цех семнадцатикилограммовые ящики с катушками. Но для заочников время дороже денег, и Джемс смирился с зарплатой, которая отнюдь не соответствовала физической нагрузке.

Позднее он работал комсоргом в ремесленном училище и только в последний год учебы смог осуществить давнишнюю мечту — пойти по стопам отца и стать следователем милиции. Вначале, правда, его назначили рядовым в бригаду, которая вела борьбу с карманными ворами.