Леонид Корнюшин - На распутье

• Название: На распутье
• Автор: Леонид Корнюшин
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-7632-0232-5

Новый роман известного писателя Леонида Корнюшина рассказывает о Смутном времени на Руси в начале XVII века. Одной из центральных фигур романа является Лжедмитрий II.

---

Леонид Георгиевич Корнюшин{1}

НА РАСПУТЬЕ (Исторический роман)

Часть первая Царствование Шубника

I

Развеяв прах коварного лжеца{2}, Московское государство оставалось сиротою; на выборном царе, на Борисе, при всем его недюжинном государственном уме, порядком-таки обожглись, а монах — проходимец Гришка Отрепьев подлил такого масла в огонь, что никак не могли очухаться. Дело было худое. Не обожглись бы на Борисе — не пахло бы и самозванцем. Рыжий проходимец чуть было не натворил таких бед, что России для отмывания грехов хватило бы на век. Но Господь не попустил, не испепелил, не завалил до конца государство: оно лишь чувствительно похилилось набок и как-то пористо поползло. Станового хребта сатана-Гришка, однако, не сломал.

Князь Василий Иванович Шуйский{3} после гибели Отрепьева и разгрома поляков в Кремле вернулся в свой дом, однако беспокойный и хмурый. До сего дня ему не приходило и в голову — самому примерить Мономахову шапку. Он так говорил своим ближним. И Василий Иванович не кривил душой. Когда Шуйский вместе с заговорщиками ворвался в Кремль и самозванец со сломанной ногой лежал под стеной, а его верный друг Басманов, исколотый мечами, лежал, уже бездыханный, около крыльца, когда задуманное удалось — сам Шуйский горел только одним желанием: покончить с расстригой и выгнать из Москвы поляков. То было великое благо для России — единственное, что удалось Василию Ивановичу за свою жизнь.

Княжна Мария Буйносова-Ростовская, на которую Василий Иванович имел виды, находясь на положении невесты, приехала в каптане[1] из родительского дома следом за ним. О том, что произошло в Кремле, толком она еще ничего не знала. Мария, в цветущих юных летах, имела породистую осанку, так что отец говорил:

— Как ей не быть такой: мы-то, чай, от древнего рода князья — не чета теперешним выскочкам.

Рослая, полногрудая, с овсяным снопом волос, с глазами, подернутыми дымкой, княжна мало подходила невысокому, не по годам старому, с рябоватым бабьеобразным лицом, да вдобавок подслеповатому Шуйскому. Но мать, отец и ближняя родня делали все ради того, чтобы они соединились. Знатный род Шуйских со всем их богатством и возвышение Василия Ивановича зело прельщали семейство Буйносовых-Ростовских. Красавицу княжну в сенях встретила тетка Шуйского, смотревшая на брак царя с этой необъезженной кобылицей, как она ее называла, не иначе как на злосчастный, но, зная отношение Василия Ивановича, помалкивала, не говоря ничего против.

— Кажись, все обошлось, — шепнула тетка Шуйского.

— Так это правда, что князь Василий поднял на него бояр? — буркнула старая, не желая беседовать с девицей.

Лицо Василия Ивановича сразу просияло, едва он увидел в дверях Марию.

— Славно, что ты приехала, а то я уж хотел посылать за тобою.

— Самозванец убит? — Мария казалась испуганной.

— Этот польский холуй получил то, что заслуживал.

— А что же дальше? — спросила тетка.

Слова услышал вошедший брат Шуйского Дмитрий.

— А дальше настала пора Шуйских. — Тонкое лицо Дмитрия с аккуратно подстриженными усами и ухоженной бородкой выражало энергичное нетерпение.

— Ты об чем? — Василий Иванович поднял глаза на брата.

— Об том, что, окромя тебя, корону брать некому. Литвину, князю Мстиславскому{4}, мы ее не отдадим. Голицыну — тоже.

По лицу Шуйского пробежало сомнение.

— Я повел бояр бить расстригу не ради того, чтоб сесть самому.

— А нешто не твоя заслуга, что с самозванцем покончено? — спросила тетка. — Ты рисковал головой! Что ж, пущай Голицын взлезет на трон? Или Федор Мстиславский?

— Я… об таком… повороте не думал. — Василий Иванович опустил веки, однако сладкая истома подступила к его сердцу, довольная улыбка тронула его губы. То заметила наблюдательная тетка.

— Князь Василий Иваныч имеет право по родству, — ответила дева Буйносова-Ростовская. — Ить он — Рюрикович!

Все замолчали, Шуйский стал на колени пред Иверской Божией Матерью и долго молился, а когда кончил, увидел неслышно вошедших князей Трубецкого и Голицына. Атаман Трубецкой весь клокотал, короткая борода его дергалась, он подступил к Шуйскому:

— Сегодня, князь, упустишь, завтра будет поздно. Земля горит! Немедля иди на Красную площадь, там много наших. Они тебя, Василий Иваныч, выкликнут царем.

— Надо идти, — кивнул Василий Голицын, — не то выползет новый проходимец!

Шуйский, не отвечая, думал… Он не верил двурушному Голицыну.

Рябины на его лице стали медными; искуситель, однако, уже вполз в душу — Василий Иванович почувствовал себя царем. Его охватил какой-то сладостный трепет.

— Ступайте все на Красную площадь, — повелел, ни на кого не глядя. — И уповаю я не на то, чтоб выкликнули, а на то, чтоб избрать всей землей.

— Не мешкай, князь! — наказал, выходя, Трубецкой.

Когда гости ушли, Василий Иванович выпил серебряную чарку аликанта, закусил семужкой и, помолившись, опоясался кушаком, затем накинул опашень[2] цвета бычьей крови.

— Иди, князь, венец тебе уготован по праву, — напутствовала тетка, осеняя его крестом, — храни тебя Господь!

— Ведуны рекли чего обо мне… не знаешь? — осведомился Шуйский.

— Все, Василий Иваныч, в твою пользу. Иди! — солгала тетка — ведуны предсказали Шуйскому скверный конец.

На Красной площади густела не шибко большая толпа. От торговых рядов по мосту из Замоскворечья и снизу, от Неглинки, поспешали в одиночку и кучками посадские люди. «Чо идут? Какого беса?» — «Не знаешь чо? Царя выбирать!» — «А каво?» — «А ляд знает. Егория юродивого, кажися», — слышалось в толпе. Егорий с кровавым кусищем мяса в руке, заливаясь слезами в три ручья, показался на паперти церкви Покрова. Все ахнули — по площади прокатился гул. Народ стал с ужасом креститься. Загудели колокола, однако понять было нельзя: как при сполохе или звали посады на торжество…

— Блаженный-то, гляньте, с кусьмищем мяса, весь в крови!

— Пахнет бедою! — метнулось по толпе.

Шуйский, прищурясь, видел, как шныряли в толпе верные его люди, спешили преданные ему бояре.

— Василий Иванович Шуйский — по Рюриковой крови тоже наследный царь! — кричал Богдан Бельский.

— Хотим Шуйского в цари! — гаркнули в несколько глоток.

Князь Мстиславский, надменный и напыженный, блистая бриллиантами, взглянул на Шуйского: «Я не менее тебя родовит». Шуйский, усмехнувшись, величаво кивнул ему.

Старатели наддали:

— Шуйского — на царство!

— Хотим Шуйского!

Какой-то боярский сын, взлезши на Лобное место, перекрывая шум, горласто крикнул на всю площадь:

— Да здравствует государь Василий Иваныч!

На том дело и порешилось. Блаженный Егорий трясся в слезах. А на посадах говорили:

— Как бы нонешний праздник не кончился панихидою… Божьему-то человеку ведомо. Быть крови!

…Князь Василий Иванович Шуйский, объявленный своими приверженцами царем, ходил по дворцу, озираясь по углам… Высока власть, да как удержаться?! В разосланной по городам государства грамоте говорилось:

«Целую крест на том, что мне ни над кем не делать ничего дурного без собору, а которая была мне грубость при царе Борисе, то никому за нее мстить не буду».

Шуйский шел по той же темной, кривой дороге, что и Годунов. Как Борис сулил, покупая поротых людишек, разорвать пополам свою нательную рубаху, так и Шуйский клялся, что без бояр-де не мыслит сидения на престоле и не сделает и шага без собора. Василий Шуйский затеял страшную игру с народом, так же, как и Борис, раздавая подачки…

Другая грамота — о воре-расстриге — вызвала в глубинах народных глухой ропот; говорили, что в Кремле дело нечисто.

Грамота Марфы Нагой{5} подлила масла в огонь, она писала о самозванце:

«А я для его угрозы объявить в народе его воровство явно не смела».

Но люди-то знали, как Марфа вела свою лживую игру в Тайнинском, исполняя роль любящей матери, встречающей сына, и это ее объяснение вызвало, как и грамота Шуйского, недоверие и злобу.

— Вишь ты, хитра вдова, да нас на мякине не проведешь, — говорили на посадах.

Следом за грамотой Шуйского по его указу ближние бояре разослали по областям другую. В ней говорилось, что после вора Гришки Отрепьева на престол законно взошел избранный всей землею князь Василий Иванович Шуйский.

— Ране у царей суд был один — по своему хотению. А Шуйский, вона, обещает истинный, праведный суд.