Леонид Кокоулин - Колымский котлован. Из записок гидростроителя

• Название: Колымский котлован. Из записок гидростроителя
• Автор: Леонид Кокоулин
• Издательство: Профиздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1980

Большая трудовая жизнь автора нашла правдивое отражение в первой крупной его книге. В ней в художественной форме рассказывается о первопроходцах сибирской тайги, строителях линии электропередачи на Алдане, самой северной в нашей стране ГЭС — Колымской. Поэтично изображая трудовые будни людей, автор вместе с тем ставит злободневные вопросы организации труда, методов управления.

За книгу «Колымский котлован» Леонид Кокоулин удостоен премии Всесоюзного конкурса ВЦСПС и СП СССР на лучшее произведение художественной прозы о современном советском рабочем классе.

---

Василий Андреевич помолчал.

— А ты знаешь, моя Александра Григорьевна уже на пенсии, — перешел он на другое без всякой связи с предыдущим. — Дети уже взрослые. Людмила замужем, да муж чего-то бузит, надо бы съездить попроведать. Нина и Анатолий работают и учатся, ими доволен, свою линию имеют. Но правду говорят: большие детки — большие бедки. Да и притомился я, совсем разучился по-человечески спать. Все на трассе. Лес вот возил для ЛЭП, верст по девятьсот в один конец. Иной раз приткнешься в вагончике у ребят на трассе, опять же боишься, чтобы машина не заглохла, не разморозить бы. Слушаешь всю ночь. Так и коротал зиму. Думаю, помотался, хватит. Присмотрю местечко где-нибудь и брошу якорь. Деньжонки есть, хватит. Не осуждаешь? — он резко повернулся ко мне. — Поди, скажешь, завел деньжонки и успокоился, а где совесть? Так знай: я не хватал, не хапал, не скаредничал, а за свой труд, за всякие лишения свои, если и скопилась какая копейка, считай, это кровная, трудовая. Лодчонка, ружьишко, удочки — много нам надо. Собаку отсюда прихвачу, лайка толковая. Домишко сварганю, обоснуюсь. Заезжать будешь, вместе веселее. Утром зарядочку по росе босиком. А восход встречать где-нибудь у излучины, знаешь, с удочкой… Тихо, только камыши будто дребезжат. Мечта, а?

Тем временем ветер стих. Поярков расчистил ветровое стекло, и мы стали пробиваться вперед. Как только машина одолела перевал, вышли из кабины. Из распадка тянуло наледью. Развели у ручья костерок. Василий Андреевич пробил лед, зачерпнул воды и подвесил котелок на приготовленный мною таган. Присели к огоньку, хорошо дымком пахнет.

— Картошечки бы сейчас печеной заделать… А помнишь, Антон, как ездили на козогон, еще коза чуть не стоптала?

Как не помнить. Про этот случай мы не решились тогда рассказать товарищам по охоте, а то не быть бы нам больше стрелками, разжаловали бы в гонщики. А было это Октябрьскими праздниками. Собралось нас человек пятнадцать при полной амуниции, бортовая машина, все честь по чести. За городом подбросили в кузов соломы, едем себе, анекдоты травим. К месту добрались уже в двенадцать ночи. Вздремнули, пока капитан команды с разводящими обсуждали, какие места брать под гон. Подговорили еще и деревенских ребят. Перед рассветом сыграли подъем. Провели жеребьевку, каждый стрелок вытянул номер, на котором будет стоять во время гона. Нам с Василием Поярковым подфартило по соседству быть.

Разводящий развел стрелков. Я пристроился под крутым взлобком, Василий Андреевич — чуть поодаль, на трухлявом мягком пне, как раз на рогатке небольших распадков. Сижу тихонечко, вслушиваюсь. Вот-вот начнется. Слышу — кто-то сзади меня топчется. Даже немного оробел. Обернулся — Василий.

— Что-нибудь случилось?

— Да ну ее к богу, эту выстойку, скучно стало, к тебе пришел.

— Да ты с ума спятил, а вдруг на тебя выйдет?

— Ну и пусть…

Поярков улыбнулся, достал из-за пазухи стаканчик, алюминиевую фляжку, положил на пень нарезанное сало и хлеб и сам стал на колени.

— Молиться будешь? — уже сержусь я.

— Помолимся, тут как в храме — красота какая, воздух! Ты только посмотри вокруг, природа, одним словом.

Ну, что делать? Выпили по стаканчику, сидим, закусываем. Где-то далеко горланят гонщики.

— Пусть голос развивают, — комментирует Поярков.

Вскинул я глаза и онемел. Над нами, на самом взлобке, метрах в двадцати — коза! Даже вижу, как под заиндевевшей шкурой сердце у нее трепещет. В больших круглых глазах с длинными ресницами застыло удивление. Только ушами поводит, а ноги — струны натянутые, вся начеку — вот унесется.

Хватаюсь за ружье. Тут и Василий ее увидел, глаз не оторвет, не дышит, не шевелится, как завороженный. Тихо поймал мою руку, придавил стволы к земле и сидит. Тут и коза сориентировалась, взвилась — только ее и видели. Как не было!

— Ну, братец, вот это коза, словно выточенная, как природа умеет, ты видел? — долго восхищался Василий Андреевич.

Пока вспоминали охоту, чай в котелке весело забулькал. Василий Андреевич бросил щедрую щепоть заварки, потянул носом — хорош чаек! Оставил котелок, прикрыл его шапкой и хлопнул меня своей ладонью-лопатой по спине:

— Сбегаем, как бывало?

— Ну что ж, давай, вспомним старину!

Выходим на дорогу. Он отмеряет сто шагов, и мы, как двадцать пять лет назад, припадаем на колено. Раз, два, три… Рванули вдоль дороги, благо никто не видит. Обошел он меня и на этот раз, доволен!

— Вот что я тебе скажу, братец, бросай эту самую штуку, — он щелкнул себя по горлу. — Чисти зубы, занимайся гимнастикой. Купайся в холодной воде обязательно, а то встретимся еще лет через двадцать пять — опять обставлю, как пить дать, вот увидишь! Эх, Антон, давай я тебя разок двину, а то, может, больше и не свидимся. Приедешь, а?

— Рано об этом, ты лучше про себя расскажи, какими ты судьбами в этом краю?

— Да-а, — отмахнулся Василий Андреевич и сразу погрустнел, — долго рассказывать. — А если коротко — Ромашкин упек. Был у нас такой начальник автобазы — Ромашкин Роман Ксенофонтович. Деляга, карьерист. И что самое печальное: все об этом знали, но он ходил в деловых людях. Правда, потом все же погорел на махинациях.

Мне стало не по себе. Может, однофамилец?

— Какой-то Ромашкин тут на стройке работает и благополучно в начальниках ходит.

— Да ну? — удивился Поярков. — Тогда слушай.

Вытерли котелок, завернули в газету остатки еды и залезли в машину. Василий Андреевич прибавил обороты, погрел немного двигатель, включил скорость. Машина набрала ход. Его могучие руки спокойно и властно держали баранку.

Шофер Поярков

— Так вот, было это еще позапрошлой осенью, — начал свой рассказ Василий Андреевич. — Жил я тогда с семьей в Ангарске. Как-то вечером подсел к телевизору. Шел репортаж со строительства одной из северных ГЭС.

— Здорово работают ребята, — позавидовал я. — Тряхнуть бы стариной напоследок, а? Оно бы и пенсия сходная получилась.

— Сиди уж, — замахала руками моя Александра Георгиевна, — это только по телевизору так кажут, а на самом деле, поди…

— Ей-богу, поеду, погляжу, приноровлюсь.

— Люди едут на курорт, взял бы путевку. Посмотрел теплые края, а он вздумал на север, невидаль какая, — завздыхала моя половина.

Но опять же, каждая десятка в хозяйстве не лишняя. Повздыхала, подумала и смирилась. Уложил чемодан. Присели перед дорогой, помолчали. Пообещал ей все доподлинно изложить письмом и улетел в Заполярный на стройку.

Прямо из порта, чемоданчик оставил в камере хранения, отправился на основные сооружения. Вот это да! Машин сколько, шум, грохот, люди снуют. Отвык уже от такого. Через день-два попривык, присмотрелся. Решил твердо — остаюсь. С жильем устроюсь — дам вызов семье. Одному не с руки — не на день, не на два приехал. К начальнику автобазы шел уверенно: шоферы нужны.

Начальник вежливый — стул предложил, себя назвал.

— Ромашкин Роман Ксенофонтович, будем знакомы, — говорит.

— Поярков. — Я положил на стол трудовую книжку, в ней все сказано. — С ребятами разговаривал, здешние условия для меня подходят. Прошу оформить шофером.

Роман Ксенофонтович полистает трудовую: там у меня благодарности, поощрения, премии, зыркнет на меня, опять полистает. А я как министр, да и только: шляпа, остроносые по последней моде ботинки, брюки тоже заужены, тоненький галстук. Через плечо на коричневом ремешке «Зоркий-4». Потом уж я узнал — был у них один такой «фотомотокорреспондент». Они от него еле избавились. И работал парень хорошо, но скандалист. Чуть что — на пленку, в рамку, на стенку. Одним словом, не ко двору эти глазастые. То за простои гони монету, то придумал комплексное обслуживание машин, зачем-то ему понадобилось заинтересовывать слесарей. Лозунгами стал говорить: «Один за всех — все за одного». Морока. Это я потом узнал, а тут он меня как обухом по голове: «Заполнено все до отказа, дорогой товарищ! Заходите, наведывайтесь, рады будем».

Делать нечего. Поплелся в аэропорт. Шоферы, по слухам, нужны, а не взяли. Видать, годы подкачали… Так вот, сижу на деревянном настиле возле взлетной полосы. Осень уже сожгла листья и хвою, и склоны гор словно бы пересыпаны охрой. А далеко внизу, через редколесье лиственниц. Просматривался Вилюй. Пожалел, что ружьишко не прихватил: денек бы пошатался. И так стало жаль уезжать.

Только уж под вечер на горизонте жучком повис «Антон», и тут я спохватился и пошел за билетом. В маленьком зале народу набилось полным-полно — еще каких-нибудь полчаса назад было свободно. Тут кто-то взял меня за плечо.

— Василий, ты?

Оглянулся — Бакенщиков, начальник стройки. Вот неожиданность! Признал ведь. Вместе Иркутскую ГЭС строили. Вышли на улицу, Бакенщиков не дал мне договорить. Сразу решение. Знаешь, он ведь не рассусоливает.