Иван Дорба - Под опущенным забралом

• Название: Под опущенным забралом
• Автор: Иван Дорба
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 1985

В настоящем романе автор продолжает тему работы советской разведки в среде белой эмиграции на Балканах, начатую им в книге «Белые тени», вышедшей в «Молодой гвардии» в 1981 году.

Новый роман состоит из двух частей: «В чертополохе» и «Третья сила» — и посвящен деятельности советских разведчиков в Белграде, Бухаресте, Софии и Берлине в годы второй мировой войны.

---

— Мы должны быть нравственны в помыслах! А уж в делах — как потребуют обстоятельства. — Он грустно рассмеялся. — Через два дня мы отправляемся к германо-польской границе. Конечный пункт — станция Катовицы. Придумано по-дурацки: мы будем гулять по перрону и, словно у нас насморк, беспрерывно вытирать нос белым платком. Гулять до тех пор, пока не подойдет кто-то и не спросит: «Вы от Виктора Михайловича?», а мы ответим: «Да, мне нужно к Зое».

— Кто придумал? Сам Виктор Михайлович ради саморекламы?

— Черт его знает?! Встречающие перебросят нас через границу в генерал-губернаторство рейха, дадут пропуска. Сплошная конспирация.

— Я тебе завидую, будешь на Родине, встретишься с настоящими советскими людьми, увидишь свою землю! Ты рад?

— Там война, наверное, много страданий. И мне стыдно будет людям в глаза глядеть. Что прочту в них? «Продажная шкура, немецкий прихвостень!» Выдавать себя за советского совестно. Негоже, ступив на родную землю, с первых же шагов начинать с вранья.

— Все это сантименты! Ты дело делай, а русский народ тебя поймет, простит. Найдутся и такие, кто поверит.

И они опять долго молчали, и только у Зее Парк, глядя на чистые воды озера, нарушая тишину, Граков вдруг громко крикнул:

— Ау-у-у! Отзовитесь, русские люди-и-и-и!

Денисенко невольно огляделся — кругом было пусто и безлюдно, лишь белка, спустившись с могучего дуба, выбежала на дорогу и, став на задние лапки, вопросительно на них поглядела: «Не меня ли зовете?»

— Мне поручено премерзкое дело, — зло глядя вдаль, начал Граков. — Всех, кто останется в Берлине, зачислят в Восточное министерство. Немцы создают неподалеку от Берлина спецлагеря для советских военнопленных. Отбор в эти лагеря будут проводить особыми комиссиями в прифронтовых зонах из лиц со средним и высшим образованием, изъявивших желание работать по своей специальности на занятой немцами территории. Каждый военнопленный, признанный годным «для работы в пользу Германии», получит талон Восточного министерства. Нашей задачей будет пополнять свои ряды из военнопленных, делать их «солидаристами». Один лагерь разбит в Цитенгорсте. Оттуда «надежных», верней, продажную сволочь, направят в «свободный лагерь Вустраву», там всех разделят по национальным признакам: русские, украинцы, белорусы и восточные народности. В каждом блоке учебные группы. Третья, особая группа в блоке русских будет предоставлена нам, с тем, чтобы из них делать «своих пропагандистов». Байдалаков верит, что на оккупированной территории эти люди начнут бороться с партизанами, а в тылу Красной армии займутся шпионажем и диверсиями.

— Сволочи, конечно, найдутся. Но большинство, уверен, постараются уйти в партизаны или прорваться на родную землю. Родине нужны не пленные, а бойцы. Внезапная война породила известную растерянность, но теперь Россия приходит в себя. Да, многие бойцы и офицеры бегут из плена. К тому же в немецких лагерях сплошной ужас!

— Совершенно точно, — подхватил Граков. — При обработке пленных Байдалаков рекомендует говорить им, мол, Родина от вас отреклась!

— Сталин, подобно спартанцу Торге, вручил тем, кто в тяжелых условиях сражается с фашистами на фронтах, щит со словами: «С ним или на нем!»

— Молодец, Лесик, ты верно все объяснил. Только сильный человек, уверенный в своей правоте и в своей власти, победит… Я приму на вооружение твою логику!

Они долго еще бродили по парку и высказали друг другу очень много: тут был и обмен берлинскими впечатлениями, и вести с фронтов, и воспоминания о прошлом, и надежды на будущее. Многое они выражали в двух-трех словах, а порой и молчанием. Они понимали, что, возможно, никогда больше не увидятся, и, зная давно друг друга, не боялись открывать самые сокровенные тайны. Расстались, когда совсем стемнело.

* * *

На вокзале группу, в которой был и Денисенко, никто не провожал. Прямая дорога на Варшаву была перегружена, пришлось ехать с пересадками во Франкфурте-на-Одере и в Бреслау. В Катовицы поезд прибыл около четырех часов дня.

— Что-то мне неохота вытирать нос, а ты, тезка, что скажешь? — обратился Денисенко к Радзевичу.

Тот ухмыльнулся, потрогал небольшие, а-ля Гитлер усики и, глядя на Ару Ширинкину, пошутил:

— Придется поручить это самому опытному конспиратору, тебе, дорогая Ара. А мы с Лесиком выпьем по кружке пива. Тут, говорят, пиво не хуже, чем в Пльзене.

Ариадне Ширинкиной, недавно окончившей Белградскую женскую гимназию, было немногим больше двадцати лет. Она вступила в НТС еще в 1936 году, работала машинисткой в редакциях энтээсовских газет «За Россию» и «За Родину». Унаследовав от отца — уроженца Петербурга, окончившего Его Императорского Величества Пажеский корпус и завершившего свою военную службу в разведывательном отделе штаба Деникина в чине ротмистра, — любовь к легкой, бесшабашной жизни и бродяжничеству, Ара уехала по вызову Байдалакова в Берлин. Тут она связалась с отделом IV Главного управления имперской безопасности (гестапо). На это и намекал Радзевич.

Едва они опорожнили по кружке пива, как к ним подошла Ара. Она была не одна.

— Вот, познакомьтесь с двумя братцами! Станьте между ними и загадывайте желание, — обратилась Ара к красивой молодой девушке.

— Ванда! — улыбнулась та, протягивая руку. — Я загадаю, чтобы вы благополучно перешли границу.

— Спрашивать связного о чем-нибудь категорически запрещено, — восхищенно глядя на Ванду, проговорил Денисенко. — Но ответьте, где еще можно увидеть такую же красавицу?

— Вам мало одной, ловелас вы эдакий! — Ванда обратила внимание на вошедших в пивную двух немецких жандармов, подхватила Денисенко под руку, сделала знак Аре, чтоб та тоже повисла на Радзевиче, и они вчетвером двинулись из пивной.

— Не хочу, чтобы они взяли меня на заметку, — прошептала Ванда, — пойдемте к Зое в Сосновице, тут недалеко, всего километра три.

— Три? Это катастрофа! — в ужасе воскликнул Денисенко.

— А что такое? — переполошилась Ванда. — Вам трудно?

— Невозможно! Не триста, не тридцать даже, а только три…

Так они шли, шутя, смеясь, перекидываясь ничего не значащими словами, но взгляды их говорили, что они понравились друг другу, и жалели, что встреча мимолетна.

«А может быть, не навсегда? Может быть, когда-нибудь судьба сведет?» — думал каждый при прощании. Так хотелось надеяться на лучшее!

Вот и Сосновице. Это поселок неподалеку от границы, примерно в двадцати километрах от польского городка Глейвица, на радиостанцию которого 31 августа 1939 года было инсценировано нападение эсэсовцев, переодетых в польские мундиры.

Глубокой ночью два контрабандиста перевели Денисенко, Ару и Радзевича на польскую территорию. Пришлось переходить вброд речку, которая называлась не то Вартой, не то Брыницей, и брала начало на черневшей далеко слева Тарновской горе. Вода была холодная и достигала почти до пояса. Шли всю ночь, почти бежали, чтобы успеть на варшавский утренний поезд. Совсем уже выдохшиеся, они добрались до станции Заверцы за полчаса до отхода состава, уселись в вагон и только тут отдышались.

Вечером они прибыли в Варшаву, темную, неуютную и невеселую. Шел дождь, улицы были пустынны, приближался комендантский час. С вокзала нужно было попасть на Верейскую улицу, где в доме № 1 жил Александр Эмильевич Вюрглер, председатель польского отдела НТС и руководитель организационного отдела в «Русском комитете», который возглавляли Регенау-Смысловский, Вейцеховский и редактор «Часового» Орехов.

Вюрглер встретил их радостно.

— О! Нашего полку прибыло! Только медленно собираемся. Скоро падет Москва! Ждем известия со дня на день, а Байдалаков мешкает. Почему вас лишь трое?

— Сюда выезжает еще одна большая группа, человек тридцать. Так заверил Байдалаков, — сказал Радзевич, пожимая Вюрглеру руку.

— Тридцать — маловато! Нужно три тысячи! Наступает эпоха нашей идеологии! Солидаризма! — Вюрглер выпятил брюшко, приосанился.

— Где же людей возьмешь? У нас в союзе отродясь трех тысяч не было. — Денисенко пожал плечами. — Многие прячутся от войны.

— Радоваться тут нечему, Алексей, создается впечатление, будто вы в восторге? — подозрительно оглядел Денисенко Вюрглер. — Заходите, заходите, Ара. У меня вас всех ждут…

Ара вошла в квартиру первой и попала прямо в объятия Околова.

В большой столовой сидели Ольгский, Алферчик, Ганзюк и Гункин, встретившие их громкими возгласами, крепкими рукопожатиями и поцелуями.

На столе появилось еще три прибора, завязалась застольная, как всегда, сначала бестолковая беседа. Главной темой был предстоящий отъезд, положение на фронте; говорили и о том, как встретят их в Белоруссии и на Украине. Потом они долго рассматривали новенькие пистолеты-вальтеры, которые им раздал Вюрглер, и аусвайсы, выданные начальником «абверкоманды-203». Документы давали право задерживать и выяснять личность любого советского гражданина.