Кэтрин Валенте - Города монет и пряностей

• Название: Города монет и пряностей
• Автор: Кэтрин Валенте
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-088659-3

Вновь встречаются в Саду рассказчица волшебных историй и её верный принц, и всё новые сказки обретают плоть и кровь. Постепенно за ними проступает грандиозный узор, что все это время плела безымянная сирота с татуировками на веках. А нить повествования ведет читателя в обитель бессмысленного богатства, где делают деньги самым ужасным способом в мире; в край дождей из стекла и ящериц с пророчествами на спинах; на далёкий остров, куда мрачный паромщик, что когда-то умел летать, отвозит тени умерших Звёзд; в город пряностей, который вечно умирает, но никак не умрёт…

Иллюстрированный художником Майклом Калутой, этот завораживающий роман сочетает сказочность Нила Геймана с непредсказуемостью Джорджа Мартина, невероятные пейзажи Чайны Мьевиля с лиричностью Питера Бигла. С изысканным мастерством Кэтрин М. Валенте сплетает воедино фольклор, персонажей классических сказок, созданий своего собственного воображения и создает новую и увлекательную мифологию, способную очаровать любого читателя.

---

Мои яблоки хрустели на сотнях сотен зубов; нефритовые, ониксовые и гранатовые идолы трижды себя окупали: медведи, змеи, пауки, аисты, слоны, вороны и бесконечная вереница гротескных Звёзд. Какая удача! Я умащала мои волосы, венец красоты, самым дорогим эфирным маслом изумруда. Выжимать масло из драгоценных камней нелегко, но когда-то мы, местные обитатели, умели это делать. Моя шевелюра блистала зелёным и чёрным, шея была коротка, бёдра – округлы. Я даже была слегка полновата, чего в Асааде избежать нелегко: здесь на каждый вкус приходится дюжина ещё более утончённых вкусов. В те дни я предпочитала змей, фаршированных финиками и сбрызнутых розовой сахарной глазурью. Сок посыпанных перцем сонь и растёртых с мёдом улиточных раковин, превращённых в пыль тоньше алмазной, бежал по подбородкам моих сестёр. Маленькие певчие птички с малиновым сиропом и крылышки пчёл делали клейкими пальцы моих братьев. В квартале торговцев фруктами кожуру гранатов набивали мельчайшими съедобными рубинами, такими маленькими, что они таяли на языке, точно кубики сахара. Сложнейший процесс превращения богатства в еду мы освоили в те дни, когда знали всё на свете. Однажды я ела топаз размером с кулак моего отца, и его кожица трескалась под зубами, как мои собственные яблоки. Солнце в тот день было таким тёплым, что казалось, будто оно светит сквозь тело. Отец нежно меня подбодрил, приблизил золотую штуковину к моим губам. Вкус у неё был как у свежеиспечённого хлеба и бледнейшего из персиков.

В Асааде мы ели всё, что могли купить, а купить могли что угодно. Ничто не утоляло наш голод, и у всего была цена.

Впервые я услышала об этом во время третьей обеденной паузы – весь рынок не мог закрыться из-за того, что мы успевали проголодаться в середине дня. Мы ели посменно, чтобы торговля не замирала ни на миг. В тот день я лежала на красном диванчике под фиолетовым навесом, украшенным серебряными полумесяцами, и попивала пряный шоколад из чаши чистого золота. Я была молода, и больше мне ничего не требовалось. В моём напитке плавала кожура цитрина; я поддела её длинным ногтем, покрытым морозными узорами, и вдруг торговка айвой прошептала:

– Вы слышали? Оно уже добралось до лавок Рукмини.

Один особенно тучный торговец, несколько лет назад сумевший получить потрясающий и популярный гибрид сливы и аметиста, зевнул и смахнул со своей чаши переливчатых синих мух.

– И что? Улицу отгородят, и мы продолжим заниматься своими делами. Рукмини в любом случае был трущобой рыботорговцев. Старое дынное сусло, бледная и неполная тень Асаада… Я бы сказал, что это благословение. Больше никому не придётся пыхтеть, переступая через лужи кальмаровых чернил и куски замороженной тресковой крови.

Согласно последней моде, которая заключалась в приращении чужеродных частей к собственному телу, серое лицо сливовода медленно превращалось в небольшой слоновий хобот, нависавший над усами. Он гордился маленьким отростком и старался оповестить весь Асаад, что к концу сезона тот станет намного больше. Ведь он сам, как ни крути, был человеком мощной комплекции.

– Что произошло? – с любопытством спросила я и убрала со лба мерцающую прядь волос – от жары пот и драгоценное масло перемешались, и несколько зелёных струек щекотали мне шею.

Торговка айвой повернулась ко мне, кольца в её носу заблестели.

– Он исчез, – с триумфом заявила она. – Весь Рукмини.

Со спросом на наши товары может поспорить лишь спрос на слухи, а с этим ассортиментом у торговки явно не было проблем. Её короткие волосы блестели от гранатового масла (она совсем не потела).

– Исчез?

Я не любила болтать.

– Ну, – вмешался сливовод, поглаживая покрытые ляпис-лазурью усы большим пальцем, а хоботок – указательным, – не совсем. Часть осталась и летает где-то поблизости. Но я осмелюсь заявить, что в ближайшем будущем там никто не будет разбивать осьминожьи черепа.

Наверное, я разинула рот. А кто бы поступил иначе? Мои татуированные агатом зубы (ещё одно искусство в городе, познавшем все возможные виды искусства) показались под густо накрашенными губами. Я увидела в глазах сливовода неприкрытый расчёт: он пытался определить, не обыграли ли мои зубы его хобот в иерархии богатства, которая менялась и перестраивалась всякий раз, когда на Асааде появлялся новый процесс, алхимия или меканика. Поразмыслив, он решил, что превосходство его серого отростка неоспоримо и ему ничто не угрожает.

– Отчего бы вам не прогуляться до Рукмини и не поглядеть собственными глазами? Я попрошу своих мальчиков присмотреть за вашей тележкой; они честны, как лисий выводок, то есть не особенно, но продавать умеют не хуже, чем воровать. Что ещё требовать от молодёжи?

Я нахмурилась. Конечно, они меня обворуют, но у его сыновей языки были хорошо подвешены, а я была достаточно молода, чтобы интересоваться городом за пределами навесов и думать, будто вонючий переулок, полный пустых крабовых клешней и сварливых чаек, прилетевших с реки, стоит потери нескольких яблок и голяшек.

Одним словом, я пошла. А кто бы не пошел?

В Саду

Мальчик поёжился.

– Не нравится мне эта история, – прошептал он. Тихий ветер пронёсся по Саду, взметнув похожие на танцующих дервишей вихри из опавших цветов и простучав среди ветвей. – Та, что о пиратах, была лучше.

Девочка пожала плечами.

– Я не могу изменить написанное на моей коже, как не могу сменить саму кожу.

Вечер был туманным и синим. Казалось, что по тропинкам Сада шагают солдаты, облачённые в звёздный свет. Девочка поковыряла глубокий мох и посмотрела в сторону Дворца, который как всегда был полон света и голосов. Кончики её пальцев были бесцветными. Она заговорила словно издалека, из-за стены мрамора и стекла:

– Если бы на мне не было этих отметин и я не была бы демоном-енотом, который бродит по Саду, кутаясь в лохмотья, меня могли бы звать Динарзад. В моих волосах светились бы жемчуга, и я бы вышла замуж за владельца золотых петухов. Очень странно об этом думать…

Мальчик нахмурил свой безупречный лоб.

– Не думаю, что тебе понравился бы человек с петухами.

Девочка широко улыбнулась, как заяц, спасшийся от погони.

– Я не дурочка. И большую часть времени рада, что меня зовут не Динарзад. Но иногда я почти умираю от холода, и начинает казаться, что это не так и плохо.

Мальчик уставился на неё, словно молодой кот, впервые схвативший мышь.

– А как тебя зовут, подруга? Мне стыдно, что я раньше не спросил об этом!

Девочка посмотрела на мох и свою замерзающую руку, которая на зелёном фоне выглядела точно болячка. Она заставила своё лицо застыть – как застывает вода и звёзды, чтобы он не увидел её горечи, крепкой словно кора боярышника.

– Откуда мне знать своё имя? Кто мог звать меня по имени, а не демоном, отродьем, енотом? Если у меня и было имя, сейчас его нет… Кто-то сложил его и спрятал в какой-нибудь странный кошель: мои глаза его больше не увидят.

Огорчённый, мальчик стал смотреть на Дворец, как и она. Некоторое время они сидели молча. Ему показалось неправильным называть ей своё имя, раз она не могла ничего дать взамен. Мальчик не хотел снова показывать, что ему принадлежат вещи, которых у девочки нет.

Первые мёртвые листья оторвались от ветвей, бесшумно и плавно опустились на влажные камни. Девочка слышала, как за её спиной медленно колышутся волны пруда, в котором мальчик застал её за купанием под луной. Вокруг нагромождения камней росли низкие кусты шиповника. Дождь и ветер обесцветили их лепестки, и теперь они лежали у ног детей, погубленные словно вырванные из книги страницы.

– Если хочешь, чтобы я перестала…

– Нет! – тотчас воскликнул мальчик, широко распахнув глаза. – Мне не нравится эта история, но я не могу не выслушать её до конца. Расскажи о том ужасном месте.

Девочка подняла руку к глазам и коснулась того чёрного мягкого места, где давным-давно были записаны все истории. Не в первый раз ей показалось, что она чувствует, как буквы впиваются в кожу. Наконец она заговорила, и среди зелёных камней родилось эхо, точно её голос был водой, которую лили в пустой колодец.

– Вуммим, поедательница драгоценностей, отправилась на старый рыбный рынок. Там пахло старыми гребешками и битыми раковинами.

Сказка Надзирательницы (продолжение)

Рукмини, полный звона серебряных колотушек, разбивающих крабовые клешни, и пощёлкивания зеленоватых омаров, сидящих в алмазных чанах, был по-своему красив. Над ним простирались навесы из шкур нарвала – синие, как свежие чернила, а по нему ездили тележки с колёсами из китового уса. На рынке имелась маленькая ниша, где желающие могли попробовать морскую воду из каждого океана в мире, чтобы узнать, чем один солёный прилив отличается на вкус от другого.

И вот он исчез… Хотя нет, не исчез – обветшал.