Владимир Югов - Человек в круге

• Название: Человек в круге
• Автор: Владимир Югов
• Издательство: Альтерпресс
• Жанр: Детектив
• Год: 1996

Детективные произведения В. Югова отличаются не только динамичным, лихо закрученным сюжетом, но и правдивыми, узнаваемыми образами героев с их неоднозначным отношением, к общечеловеческим ценностям. В эту книгу вошли роман «Человек в круге» и повести «Одиночество волка», «Место, которого нет», «Сорт вечности».

---

Об этом письме спрашивал меня по междугороднему телефону некоторое время спустя Железновский. Нет ли о нем лично чего-нибудь в этом письме?

— Все о тебе, — со злостью сказал я. — Каждая строчка.

— Да? И я упоминаюсь полностью? С фамилией, именем?

— Ты боишься этого?

— Я ни в чем не виноват. Мне и бояться нечего. Но просто не хочется лишний раз оправдываться.

— Оправдываться придется. Особенно, когда пойдет речь о Соломии Яковлевне Зудько и ее муже, майоре интендантской службы Соловьеве.

— Чудак! — нервно засмеялся Железновский, и я представил, как он смеется: снисходительно, через губы — кривит их в усмешечке, издеваясь над собеседником. — Мы — исполнители. Только — исполнители.

— Слепые исполнители! Ах, прекрасно… Как молодцы — фашисты в прошлой войне!

— Ну ты, знаешь! Ты поосторожнее на поворотах! За это и ответить можно!

— Мне, как и другим, читали письмо о твоем шефе. Лично ты ему сапоги чистил? Лично ты свою любимую женщину водил к нему? Тогда, там? Водил?

— Дурачок! Да это был вовсе не он. Понимаешь, не он. Был двойник…

6

Личная встреча с генералом С.

Как «крутилось» дело сержантов заставы.

О причастности Шугова к похищению Боевого Устава.

Как любовь превращалась в трагедию.

Я был ранее неточен: Шаруйко рассказывает…

И вновь Железновский, но в новом качестве.

Кто довольно часто был в седле и поездил по байрам, адырам, видел барханы не в кино, а каждодневно, каждочасно, для кого после песчаных пустынь, идущих один за другим холмов, радостный глаз вырывает на краю оазиса вдруг веселый кусочек богары; кто наблюдал в течение многих лет, как вдали — или рядом — друг за другом, как говорят, хвост в хвост, идут кони, а на них люди в панамах и с винтовками, тот поймет их, как я. Это они так жили шесть лет. И это они потом шли рядом по этапам. Шугов, полковник Шугов — они ненавидели его. И я за них поначалу ненавидел тоже его. Но он, Шугов, вечно стоял перед глазами, и мне всегда казалось, когда я узнавал о новых и новых деталях, так стремительно приведших его к измене Родины, — у него есть что-то, что должно свидетельствовать о снисхождении к нему. Человек, конечно, и в системе, неимоверно коверкающей судьбу, должен оставаться человеком. И все же… Трагедия Шугова, сотканная из множества нитей, как покрывало, обволакивало его, и он все последние годы жил, чтобы она, эта трагедия, свершилась.

Вконец измотавшись с документами по поводу сержантского состава той заставы, где перешел границу Шугов, то и дело возвращающихся ко мне короткими или в пол-листика отписками, уже не веря в освобождение ребят, я было опустил руки. Тем более, я уже демобилизовался, работал теперь в большой газете Центрального Комитета, мне не хотелось отставать от других: одно дело — тематика военная, другое — гражданская; работы было много и работа, как казалось тогда, да и кажется теперь, была не бесполезной.

Я решил: не пробьешь стену.

Именно в тот период и получил я письмо от Дмитрия Васильевича Шмаринова. Как ни странно, жил он теперь в городе, в котором я родился и из которого был призван в армию. Оказывается, в нашем городе он работает теперь директором фабрики по изготовлению женской одежды. Все у него в порядке, — сообщал Шмаринов. — Демобилизация произошла сразу после смерти И.В.Сталина. Вышла с фронтовыми неплохая пенсия, но в райкоме партии сказали, что надо поднимать производство, и хотя он, Шмаринов, мало что смыслит в таком производстве, пошел и, смеет заверить теперь, через год, показатели выросли, на радость его, Шмаринова, и на радость тех, кто его рекомендовал.

«О чем я пишу тебе? — говорилось в конце письма. — Недавно, проездом, был в Москве. И хочу сказать несколько слов, утешительных слов, в наш общий адрес. Помнишь генерала С.? Я, по-моему, тебе как-то о нем обмолвился. Это тот самый С., который много виноват в деле известного нам обоим Шугова. Я понял по тем публикациям твоим, что в Москве ты бываешь часто. Вот и зашел бы к доступному нам теперь С. Он живет после демобилизации уединенно, стал прост, как все. Это он, если уж говорить о первопричине, сделал первый пробный выстрел в Шугова и в твою несравненную Даму — Елену Мещерскую. В общем, у С. кое-что узнаешь»…

Шмаринов расписал, как найти С.

Я через день вылетел в Москву. Нашел я С. легко. Что значит — толково объяснить. Разведчик Шмаринов это мог.

Появился на даче примерно в шестом часу. На дворе стояло «бабье лето». Такой теплый и сухой погоды в конце сентября я даже в своей украинской столице давно не видел. Теплый воздух несло откуда-то из-за леса. Дача была даже лучше, чем у Мещерских. Два волкодава охраняли ее. И когда С. вышел на крыльцо, они кинулись к калитке, точно понукаемые хозяином, с громким лаем.

С. их остановил. Он подошел к калитке, проверил мое удостоверение, как на проходной, наверное, его бывшего заведения.

— Я с вами разговаривал, — каким-то извиняющимся голосом проговорил я и не знал, как вести себя в дальнейшем.

— Да, да, — пробурчал С.

Он был, нельзя сказать, красив. Это был высокий, худощавый и крепко сбитый мужчина за шестьдесят лет, у него оставалась гордой осанка, голова седая — этакая шапка седых, ухоженных волос. Одет С. в бухарский халат красного цвета, на ногах легкие мягкие туфли с дырочками вверху.

— Идите со мной, — словно приказал этот все-таки броский мужчина, генерал в отставке С.

Я поплелся следом. Шаг у него был широкий, мощный, стремительный. Так ходят не разочаровавшиеся в обстоятельствах люди.

Мы вошли в приемную дачи.

— Повесьте свою сумку тут. — С. показал на оленьи рога, прибитые на желтых, отполированных досках.

Вообще, тут было все желто, отполировано, к месту: встроенный в стену шкаф для одежды, стулья и стол под общий тон, два кресла, светильники, дорогие картины — темные, старинные. Слева от оленьих рогов, куда я повесил свою сумку под внимательным руководящим взглядом С., увешанная звериными шкурами стена была похожа на стену старого процветающего замка где-нибудь в Англии.

Я не знал, куда идти.

— Здесь садитесь, — опять почти приказал С.

И показал на кресло — чуть ниже своего. Он сел первым в свое кресло. На столике, перед нами, появилась всякая снедь: буженина, нарезанная аккуратными ломтиками, лососевая икра в красивых чашечках, молоко, кофе. Снедь принесла женщина лет пятидесяти, невидная лицом, но еще стройная. С. ей кивнул головой, что означало, как я понял, спасибо и она может удалиться.

— Как вы там живете? Как Никита Сергеевич Хрущев?

Я пожал плечами. Хрущев только что приезжал к нам в город проводить какое-то широкое совещание по сельскому хозяйству.

— Вы-то его лицезрели?

Я кивнул головой.

— Берите, берите! Вы же с дороги… Вы сразу по приезде мне позвонили?

— Да. — Я стал намазывать икру на ломтики сдобного красивого батона. Что-то все было похожим. Я подумал о даче Мещерских. Сейчас там Лена. Где же она еще может быть? Когда я после письма позвонил Шмаринову из своей редакции, он мне об этом сказал. Лена Мещерская теперь хозяйкой живет на даче родителей. Они все на нее молятся. У нее действительно хрупкое здоровье. И это здоровье не от нее зависит.

Шмаринов, руководя своей фабрикой в небольшом городе, на краю Киргизии, знал все и теперь. Ему надо все это знать. Я решил, что со службы его выперли не без помощи Железновского. Еще тогда грозился новоиспеченный полковник, что если Шмаринов не «приведет меня в порядок», сам будет виноват. Доколе буду я строчить во все концы фитюли по поводу железнодорожников и пограничников?

— Как же все-таки Никита Сергеевич? Стукал лаптем у вас по столу на трудовое крестьянство, ставшее после раскрепощения работать менее усердно?

Для чего я рассказал С. о следующем: мне, как собственному корреспонденту газеты, уважаемой в верхах, было поручено написать «Вечернее интервью» с одним из руководителей, сопровождающих Хрущева в поездке по нашей республике. Я отправился вечером в ЦК и встретил там Никиту Сергеевича… в болотных сапогах. Окружению подхалимов Никита Сергеевич в коридоре рассказывал о том, как первый секретарь ЦК нашей республики из винтовки завалил пришедшего на ужин кабана.

— Полез на гору, схватился за телефон и кричит: «Рятуйте!»

Тут захихикали, не зная наперед, чем все кончится, — ведь речь шла о первом лице. Те же, кто хихикал, донесут, почему улыбались от рассказа Хрущева другие. «И полез, и орет: „Рятуйте!“» — Хрущев прошагал в болотных сапогах в кабинет первого, и оттуда послышался вскоре взрыв хохота.

— В болотных сапогах? — переспросил серьезно С. — Что, просто не успел снять после охоты? Или — бравировал?

Я по привычке своей пожал плечами: дескать, на это не могу ответить.

— Вот была бы у нас свобода печати… Ты бы и написал, как в болотных сапогах решается проблема насущная — проблема сельского хозяйства. Но не напишешь же?