Пётр Алешковский - Владимир Чигринцев

• Название: Владимир Чигринцев
• Автор: Пётр Алешковский
• Жанр: Современная проза
• Год: 1997
• ISBN: 5-7027-0477-0

Петр Алешковский (1957) называет себя «прозаиком постперестроечного поколения» и, судя по успеху своих книг и журнальных публикаций (дважды попадал в «шестерку» финалистов премии Букера), занимает в ряду своих собратьев по перу далеко не последнее место. В книге «Владимир Чигринцев» присутствуют все атрибуты «готического» романа — оборотень, клад, зарытый в старинном дворянском имении. И вместе с тем — это произведение о сегодняшнем дне, хотя литературные типы и сюжетные линии заставляют вспомнить о классической русской словесности нынешнего и прошедшего столетий.

---

— Ладно, бычка в другой раз возьмешь, иди-ка ко мне. — Тетка вертела в руках шитый бисером кошелек, старинный, перемотанный ниткой. — На, ты же любитель рухляди. Екатерина Вторая им капитана Владимира Николаевича Чигринцева за участие в Кучук-Кайнарджийском посольстве одарила. Разглядывать после станешь — устала. Целуй.

Воля ласково обнял ее, поцеловал, засунул кошелек в карман.

— Про клад забудь — много дураков искало попусту. Устал, поезжай хоть в Бобры, Дербетевы там сейчас не живут. Голову прочистишь, продышишься — больше после наработаешь.

Ступай, провожать не стану, захлопни аккуратно. И приходи к старухе, тоже, чай, родня.

Старенькая, нахохлившаяся, сидела она в кресле, закутавшись в неизменный клетчатый плед, моргала глазом, как столетняя ворона, недоставало только Тишки рядом на коврике — несуразной мохнатой дворняги, многие годы красившей ей одиночество.

В машине Чигринцев достал кошелек, сорвал нитку. Внутри лежали николаевские червонцы — восемь золотых целковых, с давних времен хранимых на черный день. Не в кошельке, выходит, екатерининском было дело — старуха его провела. Вспомнилось, как Тишка купался в снегу, что строго запрещалось. Посмотрит: никто не подглядывает — вывозится, пропашет спиной, боками борозду в грязном городском снегу и вдруг в середине игры встряхнется, вскочит на ноги, смущенно отвернет морду, сознавая вину за плебейское свое дело, тявкнет голосисто и озорно, все тут же позабыв, и пустится скакать кругами, кругами — домой, к подъезду.

— Тишка, Тишка… — пробормотал Чигринцев. Оглянулся. На улице — никого, можно было выезжать. — Все равно поеду за кладом! — прошептал упрямо, повернул ключ и рванул с места.

5

Уже подъезжая к дому, Воля вдруг резко свернул в сторону. Несколько раз на дню пытался прозвониться к Аристову — тот не брал трубку. Дважды Виктор крепко запивал. От Профессора держали в тайне, но, кажется, князь догадывался, хотя ничем не выказывал своей осведомленности. Бывало, только грозно бросал за столом: «Хватит пьянствовать!», — и Татьяна незамедлительно убирала бутылку. Вчера Виктор нагрузился крепко, Воля обязан был его проведать, давешняя истерика могла опять привести к запою.

Аристов оказался дома, сам открыл, и хотя был навеселе, но именно навеселе — вчерашней безысходности, казалось, и след простыл. Но что-то в его поведении настораживало — слишком суетен, слишком, пожалуй, весел был Витюня, слишком мел хвостом.

— Волька, братец, входи, — загомонил он громко, — не отпущу, ко мне родня со Щебетова накатила. Мы тут по маленькой, по-родственному, присоединяйся. — Но прятал глаза, подлец, как та кошка, что знает, чья мясо съела.

Воля решил быть с ним строгим:

— Я на машине. Ехал мимо, решил проинспектировать. Ты хоть помнишь, что вчера нес?

— Тут помню, тут не помню. — Клоунским жестом Аристов постучал кулаком по голове. — Какая разница, Волька, впервой нам разве?

— Ясное дело.

— С этими, что ль, напиваться? — грубо буркнул Аристов и, смутившись, опять затараторил, толкая Волю по коридору.

Узенькая кухонька утопала в папиросном дыму. Свободное пространство заняли два здоровенных мужика, расположившихся на кухонных табуретах. Встретили Волю настороженными кивками. Аристов завопил, представляя пришедшего:

— Художник, наш художник пришел, проверяет меня, ясно?

Мужики, слегка расслабившись, протянули руки.

Приехали на ЗИЛ пробивать в колхоз грузовики. Навезли, как водится, гостинцев — плату за постой — и по-холостяцки с утра уже зарядились как следует. Рыжий, что помоложе и побойчее, протянул Воле стакан, но Чигринцев отказался.

— Как хочешь, а мы с ребятами выпьем, — хихикнул Аристов.

Они и выпили. Закусили, но таращились на Волю по-прежнему, пришлось их разговаривать специально. На кухне Аристов засуетился, подавал реплики к месту и не к месту, старался угодить и Чигринцеву и мужикам и, кажется, сам себе становился противен: морщил губы и крутил головой. Оттого только упрямо прибавлял темп и сыпал словами — вставить в его монолог фразу было не просто.

Один из приехавших, сильно пьяный уже Валентин, грузный, в теплой байковой рубахе, сопревший от духоты, весь плачущий потом, от вынужденного молчания отключился и пал на скрещенные на столе руки. Второй, рыжий Николай — аристовский троюродный, блюдя права родственника, кое-как разговор поддерживал.

«Что он им тут наплел?» — подумал Чигринцев, наблюдая за аристовским концертом. Тот же неутомимо «блистал» перед «деревней», и дешевенькое, и ничтожное это желание выставиться порождало только одну общую неловкость.

— А я тебя знаю, Вовка, ты к ученому в Бобры наезжал! — вдруг невпопад, перебив тираду Аристова насчет его великих в Москве связей, выпалил Николай.

— Случалось, — ответил Чигринцев сдержанно.

— К нам снова не собираешься? А то махнем! Получим машины и махнем! Охотишься?

— Еще как, у него ружье знатное, — ввернул Аристов.

— Так за чем дело стало, давай!

— А он, может, и собирается, у него там дела есть семейные, кроме охоты, — начал Аристов, но осекся, поймав гневный Волин взгляд. — Это он меня вчера транспортировал, — с ходу умело переключился и гордо ткнул в Волю пальцем. — Вообще, мужики, не смотрите, что художник, он наш человек, а не пьет, так, значит, не может!

Не понятно, кого Аристов больше стеснялся — своих или его, Чигринцева, именно стеснялся, а потому никак не мог сказать попросту, естественно.

— Да пошел ты, Витька, что ты липнешь как банный лист к заднему месту, мы с мужиками и без твоего суфлерства договоримся.

В глазах Николая блеснули поддержка и понимание.

— Ты вот что, вали кулем, не порти песню, заехал — спасибо, — грубовато-товарищески отмахнулся пристыженный Аристов и сник было, но на секунду — так и лезла, так и рвалась из него «хмарь», как выразился вчерашний шофер. — Кстати, чтоб не забыть, Княжнин звонил утром, пробил он дело — дипломат согласен, впрочем, он Княжнину должен.

По Николаевым глазам Воля уловил, что и этот вопрос здесь обсуждался.

— Одного не пойму, — Воля не сдержал досады, — какой со всего этого Княжнину навар?

— Э-э, братец, а Ларри? Невелика шишка, но круг, круг общения совсем иной, чем тот, что Княжнин в Америке имеет. Связи в гуманитарно-культурных сферах!

— Во, сукин сын, не упустит своего! — восхищенно воскликнул Воля.

— Большого полета человек, вот увидишь, — блаженно улыбнулся Аристов.

— А что, связи — великое дело, — вставил рыжий Николай, — выходит, и в Америке связи все решают, так я понял?

— А в Америке что — нелюди живут? — очнулся вдруг Валентин (выходит, внимательно слушал), поднял свою тяжелую голову и произнес, как вердикт огласил: — Были б у нас связи на ЗИЛе, мы б тут сидели? Ха! Сегодня бы назад катили! — И, почувствовав, что сказал слишком резко, слишком обидно для насулившего им златые горы болтуна хозяина, многозначительно поднял стакан: — Большое дело! Пьем, значит, чтоб вас обоих соблазнить на поездку — клад искать! — Ухмыльнувшись, он выпил, уверенный, что принятие стакана — лучший способ загасить неловкость.

— Рассказал? — вырвалось у Воли.

— Ты что, и правда сдурел — какой там клад? — запричитал, оправдываясь, Аристов. — Спроси у мужиков, они все места как свои пять пальцев знают, ничего, никогда, ни за что!

— Слушай сюда, Вова, нет там, в Пылаихе, никакого клада и не было никогда, моя бабка б знала, — подтвердил рыжий серьезно, опорожнив стакан.

— Его бабка бы знала, — медленно и с трудом поддакнул грузный Валентин, — знающая старуха.

— Веришь, — не отставал рыжий, — бабка бы знала, факт говорю, она у меня колдунья.

— Ну вас, пойду я от греха. — Воля встал и повернулся к двери.

— Эт мы не принуждаем — сам хозяин, а захочешь, всегда приезжай запросто, на него не смотри, его к нам калачом не заманишь.

— Не принуждаем, — промычал грузный Валентин и бережно опустил на стол тяжелую голову, как бы завершая разговор.

— Волька, не обижайся, Бога ради, — Аристов прилип к нему в коридоре, стремясь загладить вину, — мужики свои… — Глаза его округлились, что у побитой собаки.

— Да не обижаюсь я.

— Нет, прямо смотри. А? Вижу, теперь вижу, не обижаешься, хорошо — я тебе, братец, благодарен за вчерашнее, — шепнул он вдогон уже серьезно и вдруг горячо приник к Чигринцеву.

Из-за спины его возник пошатывающийся рыжий:

— Что, мужики, заметано? Приезжайте хоть порознь, хоть вместе, берите ружьишки, захватите патронов, у нас с порохом туго, и вперед — самое время наступает. Давай пять!

Пожали руки.

— Ты это, — вдруг заспотыкался языком Николай, — если что не так, извини, мы по-простому, сам знаешь, по-крестьянски.

Стандартная фраза, всегдашняя, обязательная при расставании, как, впрочем, и обычно, легла на сердце, все расставила по местам и отвела скопившуюся желчь. Заобнимались теперь все втроем, Воля кое-как выпутался и поскакал по лестнице, весело насвистывая. Один раз оглянулся: в дверном проеме стояли обнявшись родичи — Аристов и рыжий Николай, чем-то схожие на лицо, абсолютно чужие, но в этот момент любящие друг друга не понарошку.