Борис Алмазов - Святой Илья из Мурома

• Название: Святой Илья из Мурома
• Автор: Борис Алмазов
• Издательство: Яуза-пресс, Эксмо, Лепта Книга
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-903339-66-2

В Киево-Печерской лавре покоятся мощи святого Илии.

Народная молва утверждает, что это тот самый Илья, известный под прозванием Муромец, — величайший богатырь Русской земли, герой былин и сказаний, па склоне лет принявший постриг и закончивший дни в Печерском монастыре.

Так ли это? Был ли Илья Муромец реальным историческим лицом, отличавшимся невиданной силой и прославившимся воинскими подвигами, или героем легенд, наделённым народной молвой сказочными способностями?

Увлекательная, основанная на реальных литературно-исторических документах реконструкция судьбы былинного героя возвращает читателя на несколько веков назад — во времена становления Русского государства, обескровленного набегами и усобицами; времена, когда открытая для всех народов, принимавшая всех равно вера православная бескровно и неспешно завоёвывала души и скрепляла разные племена Руси в единый народ.

---

Князь и старший воевода долго сидели молча, пока князь не сказал:

   — Буйку! Я не знаю, что про этого человека думать. Я таких не встречал прежде.

   — А таких, должно, прежде и не было, — сказал Добрыня. — Это какой-то во всём новый человек явился. Я дольше твоего землю топчу, а и то таких не видывал ни разу.

Они стали рассуждать об Илье. Явился на службу сам! Вона какую услугу сделал: разбойника поймал и в самый сложный момент убил. Полгода в заточении пробыл, а не озлобился и служить не передумал!

   — Что у него на уме? — крепко ступая по дубовым половицам, вышагивая по горнице, говорил князь. — Чего от него ждать можно? Какой крамолы? Либо измены?

Добрыня долго молчал и сказал нечто вовсе для князя неожиданное:

   — И так и сяк прикидываю, а не вижу в нём умысла никакого. В том его сила: он всё, что думает, то и говорит и умысла никакого не имеет.

   — Нет таких людей, чтобы корысти ни в чём не видели! Вызнай, в чём его корысть? Чего он желает? Глаз с него не спускай! Чует моё сердце, скоро славнее его в Киеве никого не будет, ибо тут дураков — хоть пруд пруди. Вот он им вождём и станет!

   — Не похоже... — почёсывая задумчиво затылок, сказал Добрыня,— Не похоже.

   — Гляди за ним! — приказал князь. — А то варягов сплавили, а этот хуже варягов оказаться может.

Илья знал, что о нём будет князь с первым воеводой разговаривать, и это его нисколько не тревожило. С той минуты, как он исцелился, уверенность, что Господь избрал его для какой-то особой миссии, в нём только укреплялась. Полугодовое заточение, в котором он неминуемо должен был погибнуть от голода, но не погиб и не замёрз зимою, ещё более его в этом укрепило. Хотя сам он никакого чуда (в отличие от чуда исцеления) в том, что выжил в заточении, не видел.

Завалив горою земли дверь в его подземелье, охрану убрали, и оконце в каменной кладке стало для него спасением. Мать Владимира, Малуша, и маленький княжич свято выполняли обещанное и носили Илье пищи вдоволь. После нескольких недель, без пищи и воды проведённых, месяца через два он оправился и обустроился в погребе, превратив его из подземелья в келью.

Он вывел крыс — заделал их лазы, собрал все кости и всю старую солому, что была в погребе, и, выпросив у Малуши заступ, клятвенно ей пообещав, что откапываться и бежать не подумает, закопал останки умученных.

Постепенно он расширил погреб, сделал в нём несколько помещений, в том числе и отхожее место, чтобы не жить как свинье. О том, что он жив, прознали несколько воев-христиан. Тайком они приносили ему чистые рубахи. На Рождество к оконцу прильнул греческий священник: Илья исповедался и причастился Святых Таин. Он привык к холоду сухого и просторного погреба. Да можно ли это холодом считать, если даже изморози на стенах не было и погреб не промерзал? А в земле он привык жить и прежде, поскольку в землянках жили и в Карачарове.

Однако произошло с ним и то, что самому Илье было незаметно. Постоянно пребывая в состоянии молитвенном, он не замечал времени и не тосковал.

Стоя на коленях перед самодельным аналоем и глядя на изображение креста, сделанное им на восточной стене погреба, он беседовал со святыми, и однажды, как ему показалось, сама Богородица пришла и отёрла его лицо от слёз, потому что о детях своих и о домашних своих он не мог молиться без слёз.

Являлся ему и святой Георгий, победивший змея словом Божиим. И другие воины Христовы — Димитрий Солунский, Фёдор Стратилат... Они говорили с ним и утешали его, укрепляя в сознании избранности и правоты. Он знал, что выйдет из погреба живым и невредимым, потому что здесь сама мати-земля сохраняет его в утробе своей, как ребёнка, до срока, и должен выйти он отсюда новым человеком.

Поэтому, когда застучали торопливые заступы, открывая ему выход в мир Божий, он не удивился, а поцеловав стены в своём узилище, прочитал отходную молитву всем погребённым и без страха вышел на волю, зная, что не на муку, но на службу новую призывают его.

Князь показался ему вздорным мальчишкой, но что-то подсказывало: этот князь тоже избран к служению, но не знает ещё пути своего. Потому и с ним, и с дядькой его он разговаривал спокойно. И обид за своё заточение на них, совершенно искренне, не держал. Единственное, что волновало его: куда делись его оруженосцы и гридень, ведший их, где кони и Бурушка косматенький?

Потому, прямо от князя вышед, испросил он в конюшне княжеской лошадь и поехал искать своих. Гридни княжеские — то ли приказ имели всё ему дозволять и во всём споспешествовать, то ли Илья был таков, что возражать ему никто не смел, — всё выполнили.

Он приходил и просил, что ему нужно, и ему тут же это давали.

Ещё полгода назад он бы и сам удивился сему. Но после заточения удивляться перестал, потому что как бы жил в двух измерениях: земном — человеческом и особом — молитвенном. Ещё там, в погребе, стало казаться ему, что он постоянно слышит церковную службу. Она непрерывно шла в его сознании.

Поседлав неказистого, но крепенького коника, который безропотно принял на спину сильно похудевшего и полегчавшего Илью, богатырь поехал Киевом, который и рассмотреть-то в первый день своего пребывания не успел. Усмехнувшись, что вот, мол, в Киеве больше чем полгода, а Киева не видал — хоть загадку такую детишкам загадывай, — поехал он по узким улицам к Днепру, к перевозу, где стояли крик и гомон, где толпились всякого звания и разных племён люди, где можно было всё узнать и обо всём расспросить встречных.

Не ведал Илья, правда, что следовали за ним соглядатаи княжеские и о каждом его шаге доносили Добры не. Вот и сейчас не успел он подъехать к перевозу, а в Вышгород, Добрыне, донесли: Илья своих отроков разыскивает.

   — А где они? — спросил князь. — И что он про них знает?

   — Да пытались их рассовать по разным заставам, но они кучкой держатся, — доложил старший гридень. — Так их вместе под Черниговский шлях услали. Они сейчас там, чтобы с Ильёй никак соотноситься не могли.

   — А что же они из города не шли? — удивился князь. — Ведь на Илью тут опала была — могла их коснуться. Что ж они не боялись?

   — Не знаю, — ответил гридень. — Их и гнали, и в дружину не брали. Они, всё потратив, меж дворов волочась и милостынею питаясь, не уходили. Ждали своего набольшего.

   — Так ведь он умереть должон давно!

   — Всё едино! Говорили: «Пока тела Ильи не получим, восвояси не пойдём».

   — Это не варяжское упорство, — сказал Владимир Добрыне. — Это что-то новое.

   — Они славяне-вятичи, — подтвердил гридень.

   — Ну и что вы с ними сотворили? — спросил Добрыня.

   — А что ж по нынешнему времени можно сотворить? — прикидываясь простодушным, ответил гридень. — Дружина нынче мала. Варяги за море в Царьград подались — нужно же кому-то Киев-град от набегов боронить. А они при конях, вои изрядные и храбры. Взяли их в заставы. Пущай дозорами ходят по степи. И от Киева не близко, и толк от них.

   — Не побоялись, что к печенегам уйдут?

   — Куда они уйдут, когда их набольший здесь?

   — В чём замечены?

   — Да ни в чём, — докладывал бестрепетно гридень. — Сказывают, только к монахам печорским ездили. Да ведь кто к ним только не ездит?

   — С варягами, греками, хазарами дружество не водят?

   — Нет.

   — Ступай.

   — Вот тебе ещё загадка, — сказал Добрыне Владимир. — Видать, не один Илья таков — пенёк упрямый, и вои его таковы же есть!

   — Да таких-то нонче полный Киев! — не удивился Добрыня. — Тут со всего свету люди беглые. Разных языков и состояний. Киев всем приют даёт.

   — Да чьи же это люди?

   — А ничьи, — сказал Добрыня. — Разных родов. Кто из полона, кто так пришёл. Они и есть народ киевский. — Он помолчал и добавил, глядя на прохаживающегося по горнице князя: — Сумеешь — твои будут. А люди они верные, судьбой намучены, бедой научены. Им жизнь недорога!

   — А что же им дорого?

   — Воля.

   — Воля — удел высокородных.

   — Они, как мне мои дружинники толковали, в ином волю видят. Они в воле Божией ходят, и потому несть для них ни князя, ни раба, но все — сыны Божии...

   — Христиане?

   — Так.

Князь долго молчал, прохаживаясь перед Добрыней и зябко потирая красивые, все в перстнях, руки.

   — Вот смотри, — сказал он Добрыне, что горой сидел на лавке в проёме больших теремных окон, остеклённых разноцветным византийским стеклом. — Вот смотри. Ярополк руку Царьграда и христиан держал — его варяги убили и мне престол отцовский вернуть помогли. Но как я варяжской руки держаться начинаю — всё в разор идёт!

   — Ярополк был слаб, — сказал Добрыня.

   — Ярополк был слаб, — перебил его князь, — а союзников выбирать умел! Царьграда надо держаться. А Царьград — христианский удел! Видишь, как выходит!