Йицхак Ави-Давид - Рассказы израильских писателей

• Название: Рассказы израильских писателей
• Автор: Йицхак Ави-Давид
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1965

---

Когда они вошли в дом, дети схватили корзину и начали в ней рыться. Тщательно исследовав ее содержимое, они извлекли из корзины несколько помидоров, огурцов и кулек с чечевицей.

— Положите на место! — закричала на них Наама. — Это на ужин и на завтрак.

— Дай нам по полпомидора! — стали наперебой, жалостливыми голосами упрашивать ее дети.

— Нет, не сейчас. Обождите немного. Это на ужин. Каждый получит свою долю. А я еще сварю чечевицу. Я купила на рынке чечевицу.

— Пожалуйста, мамочка, по одной половинке, только по половинке, — настойчиво требовали дети. — Нам хочется сейчас.

Мать отрезала каждому из детей по ломтю хлеба и по половине помидора. Пока дети с аппетитом уплетали хлеб, она разожгла примус и поставила варить чечевицу. Потом зажгла лампу и стала собирать грязное белье, чтобы ночью, когда все уснут, заняться стиркой. Тем временем вернулась с работы ее старшая дочь, шестнадцатилетняя Румье.

— Хорошо, что ты пришла, доченька, — выпрямилась Наама, почувствовав, что у нее сильно ноет спина. — А то я уже совсем сбилась с ног. Как быть со стиркой? Взгляни только, какая груда! Я прямо полуживая, еле на ногах держусь. Когда мы успеем все это выстирать? Не иначе как ночью. Хорошо, что ты пришла, доченька. Ты мне поможешь?

— Хорошо, мама, я тебе помогу, — ответила Румье, окруженная ребятишками, с шумом и гамом цеплявшимися за ее платье. — Я понимаю, тебе тяжело. Но сейчас я должна идти в вечернюю школу.

— Ох, ты, горе мое! — Наама в отчаянии всплеснула руками. — Кто же мне поможет? Взгляни, какая груда!

— Но я сейчас должна идти на занятия. Вот когда вернусь из школы, обязательно помогу.

— Наверно, после того, как я подохну, ты придешь мне помогать?..

— Что же делать?

— Ладно, иди, тебе виднее. — Теперь в голосе матери звучали не только нотки укоризны, но и одобрения. Выговаривая дочери, она в то же время как бы оправдывала ее.

Румье с минуту постояла в нерешительности, раздумывая, за что ей взяться. Потом торопливо вышла во двор и принесла два ведра воды. После этого она быстро переоделась, подкрасила губы, посматривая в ручное зеркальце, и вышла из дому.

— Ну и проваливай, принцесса! — сердито закричала ей вслед Мазаль, может, из чувства зависти, а может, из-за обиды за мать. — Проваливай, ты нам не нужна!

— Заткнись! Хватит! — набросилась на нее Наама. — Вылей лучше помои и принеси еще воды!

Комната, где жила семья Циона, служила одновременно и кухней, и спальней, и столовой. Она была узкой и длинной. Почти всю комнату занимали кровати с разношерстными матрацами и одеялами. Сейчас комната была наполнена визгом и криком малышей. Заморив червячка, детвора была в отменном настроении, и в ожидании ужина каждый развлекался, как мог: одни громко спорили, пуская в ход кулачки и давая подножки, другие забирались под кровати, под стол и стулья, ползали, кувыркались, визжали. Для уставшей и истерзанной заботами матери этот шум был невыносим.

— Вы меня совсем доконаете! — закричала она, раздавая направо и налево подзатыльники. — И откуда эта напасть на мою голову! Пропади вы пропадом!

Тем временем пришел Цион. Лицо его было злым. Он не счел нужным даже поздороваться, давая всем почувствовать, что он здесь главный, муж своей жены, отец своих детей и все должны перед ним трепетать. Увидев отца, дети сразу притихли и забились в уголок.

Тем временем сварилась чечевица, вся семья собралась ужинать. Восседая во главе стола на самом почетном месте, Цион протянул руку к кастрюле. Но его опередила Наама: делая вид, что не замечает мужа, она разделила чечевицу на порции, но о муже, кажется, совсем забыла. И сразу же между супругами началась одна из тех стычек, которые давно стали в этом доме привычными и обыденными.

— Да сотрется твое имя среди отцов! — закричала Наама, побагровев от злости. — Ты только и знаешь пить да есть. И бессовестно жрешь все, что я готовлю детям.

— А ты что хотела, ведьма, чтоб я помер с голоду?

— Ну и подыхай! И откуда только ты взялся на мою голову? Детей-то ты умеешь делать, болячка тебе в бок, а вот позаботиться о них даже в голову не приходит!

— Что мне, идти воровать, что ли?

— Кабы искал, нашел бы работу! Было бы только желание! Как делают все люди? Достают хоть из-под земли, а домой приносят.

— Пошла ты ко всем чертям! Прямо злодейка какая-то!

— Сам ты злодей, если бросаешь на произвол судьбы собственных детей.

— А ты разве жена? Сука, да и только!

— Будь проклят тот день, когда я тебя увидела! — Наама вышла из-за стола и уселась на кровати; из глаз у нее полились слезы. — Никогда б не видеть твоей рожи! И какая мне от тебя польза? Я ведь работаю не ради тебя, а ради детей!..

Один за другим поднялись со своих мест дети и, угрюмые, с вытянутыми лицами, сбились в кучку возле матери. А самая маленькая, взобравшись на кровать, стала тормошить мать:

— Мам, а мам, зачем ты плачешь?

— Все из-за твоего отца, — ответила Наама, вытирая слезы.

— Она оплакивает живого папу, — уточнил со своего места Цион.

— Ну ладно, хватит! Марш по местам! И сразу же спать! — прикрикнула Наама на детей.

Мигом сбросив с себя жалкое тряпье, дети улеглись, встревоженные и возбужденные, не смея больше пикнуть.

Когда все уснули, Наама встала и занялась хозяйством. Она долго возилась вокруг жужжащего примуса, грела воду, что-то полоскала, мыла, терла, чистила. Груда грязного белья становилась меньше, а Румье все не возвращалась.

Наама погасила примус, задула лампу и легла на свое ложе между малышами. Несколько минут она ворочалась, и кровать под ней скрипела. Но вот она начала дремать. В это время к ней бесшумно подошел Цион и положил руку на ее высохшую грудь.

— Что тебе надо? — встрепенулась Наама, приподняв голову.

— Я только прикрыл тебя, — прошептал Цион, нагнувшись над ней.

— Ты с ума сошел! Убирайся к себе!

— А почему бы нам не побыть вместе?..

— Уходи! — повысила она голос. — Кобель!

— Ты разве не жена мне?

— Убирайся к черту! — оттолкнула она его ногой.

Ее голос разбудил детей, и Цион шмыгнул к себе под одеяло.

— Мам, а мам… — заговорила самая маленькая. — Что хотел папа?

— Он кобель! Он совсем с ума сошел! — вырвалось у нее.

— Он хотел тебя побить?

— Он сумасшедший. Спи, доченька, спи!

Наама и Румье были кормилицами всей семьи. К тому же на их плечах лежали все заботы о доме. Когда Румье была еще совсем маленькой — ей едва минуло девять лет, — мать уже впрягла ее в работу, сделав своей помощницей. Так она и выросла, зная лишь утомительный и однообразный труд.

Она росла, лишенная всех радостей детства: игрушек и игр, беззаботного смеха, шалостей и проказ, веселья, ласки, общества подруг — всего, что так мило чуткому детскому сердцу. Она была худощавой смуглянкой, с выразительным, будто вырезанным из камня, лицом и чуть раскосыми глазами, горевшими, как у молодой необъезженной лошади. Взгляд ее был смелым и привлекательным. Ее черные, пышные волосы густо нависали надо лбом и были коротко подстрижены сзади. Губы у нее были, пожалуй, слишком пухлые, но рельефно очерченные и какие-то манящие, будто опаленные знойным ветром.

Ее нельзя было причислить к красавицам. Во всяком случае, такая красота не ценилась в квартале йеменитов, где жила Румье. Но все в ней удивляло и поражало, как удивляет и поражает прекрасный цветок, выросший в пустыне. Весь облик ее заставлял почему-то вспоминать первозданный дикий мир на заре человеческой истории.

По натуре Румье была веселой, жизнерадостной и очень приветливой. Она любила шутку, острое слово, легко сходилась с людьми и тянулась ко всему, что доставляет радость. Сильная и неуемная жажда жизни била в ней ключом, изливаясь через край. Она была неистощима на выдумки и легкомысленные проказы. В часы досуга ее звонкий смех и задорные песенки звучали на всю улицу. Но счастливые минуты в ее жизни были очень редки. Непосильный труд, беспросветная нищета, отвратительные ссоры родителей надломили и ожесточили девушку, пригнули к земле ее голову, наложили неизгладимую печать грусти на выражение лица. Чаще всего она ходила хмурой и мрачной, подобно ненастному дню.

Не по годам рано Румье стала задумываться над разными жизненными проблемами и размышлять о таких вещах, которые были выше ее понимания. Ведь никто не учил ее, никто не наставлял, а она была девушкой наблюдательной и не могла не видеть, как много странного, непонятного и явно несправедливого происходит в мире.

Вот рядом два квартала. Они расположены на расстоянии десяти минут ходьбы друг от друга. Почему же так по-разному живут в них люди?[42]— размышляла девушка. Один — широкий, просторный, чистый, другой — узкий, грязный, тесный. В одном люди пьют и едят досыта, в другом терпят муки голода. В одном царят радость и веселье, в другом — печаль и страдание. Почему? В чем тут дело? Там — избранные, а здесь — отверженные? Там — образованные, а здесь — круглые невежды? Там — праведники, а здесь — грешники? Может быть, так происходит потому, что одних бог любит и милует, а других ненавидит и карает?..