Рейнолдс Прайс - Земная оболочка

• Название: Земная оболочка
• Автор: Рейнолдс Прайс
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1980

Роман американского писателя Рейнольдса Прайса «Земная оболочка» вышел в 1973 году. В книге подробно и достоверно воссоздана атмосфера глухих южных городков. На этом фоне — история двух южных семей, Кендалов и Мейфилдов. Главная тема романа — отчуждение личности, слабеющие связи между людьми. Для книги характерен большой хронологический размах: первая сцена — май 1903 года, последняя — июнь 1944 года.

---

— Если когда разбогатеете — пошлите мне доллар-другой.

— А как я тебя найду?

— Через мисс Полли; она будет знать, где я.

— Она тоже собирается уезжать, — сказал Роб. — В сиделки наняться. Мне это неприятно, но она от меня помощи не хочет принимать.

Грейси пропустила его слова мимо ушей. — Ну тогда пошлите Христу. Он меня не забывает. — Она рассмеялась и долго не умолкала, как будто обнаружила в груди запас свежей воды, о котором и не подозревала прежде.

Роб сказал: — Обязательно. Мне он тоже не чужой. — И пошел к крыльцу. — Если будешь завтра в наших краях, заходи. Ты же еще не видела Хатча. Знаешь, как он вырос.

Грейси осталась стоять на месте. — Ладно, зайду. Я его не видела — господи ты боже мой! — да уже шесть лет. — Фонарик лежал на полу рядом с качалкой, но она не подняла его и приблизилась к Робу в темноте. — Нет, — сказала она, — не приду и не ждите. Близко к этому парию не подойду.

Несколько озадаченный Роб сказал: — Он ведь хороший мальчишка. Он Грейнджеру ничего не расскажет.

— Сама знаю, что хороший, — сказала она. — И пусть рассказывает Грейнджеру на здоровье все, что увидит. Просто я себя берегу. Наконец-то взялась за ум. И вам бы посоветовала. По возможности стараюсь не смотреть на детей. А то посмотришь, а потом сердце кровью обливается.

Роб тронул ее за локоть — тугой и горячий, обтянутый сухой гладкой кожей. — Не исчезай с нашего горизонта, ладно? Держись Полли, в твоих силах ей помочь.

Грейси кивнула: — Она не пропадет… — и осторожно высвободила руку.

Роб спустился с крыльца и пошел к машине. Взявшись за дверцу, он обернулся и сказал: — Благодарю!

— Приятно, когда хоть кто-то тебя поблагодарит.

Она больше не была видна ему, заслоненная балконными столбиками и кустами, посаженными ее двоюродной сестрой, но тут он вдруг вспомнил что-то. — А как же насчет дыни? Она еще не согрелась. Вместо аспирина, а?

— Нет, не пойдет, — сказала Грейси. — Слишком поздно — еще кошмары будут сниться. — Она повернулась и вошла в дом; он услышал лишь скрипучий звук открываемой и закрываемой двери, накидываемого крючка.

Тогда Роб нагнулся, достал дыню — все еще холодную (как он и обещал Грейси), по которой змейками бежали темно-зеленые полосы, — и положил ее на выставленный на улицу стул. Она увидит ее завтра, может, сумеет выменять на глоток виски; или ее сестра, возвращаясь на рассвете, найдет дыню, или кто-нибудь из детей, вставших спозаранку: подарок, свалившийся с неба.

10

Полли пошла к себе в семь часов, сказав Хатчу, что нет никакого смысла изнурять себя ожиданием, которое может продлиться до завтрашнего утра (она помнила, как после смерти Рейчел случалось вот так же ждать Форресту и Грейнджеру). Хатч сказал, что посидит в кабинете и почитает, пока не захочет спать, и читал до часу «Мартина Идена». Но сон так и не сморил его, и мысль о темной комнате и постели казалась мало соблазнительной. Он подумал, однако, что и возвращение отца не сулит ничего хорошего, и, тихонько потушив свет везде, кроме веранды, поднялся к себе в спальню.

Ему казалось, что он не спит. Однако он уснул, и даже довольно скоро, непрочным сном, провалился в пучину неясных видений, страха, угроз и конечного одиночества. Он успел вогнать себя в самое настоящее отчаяние, — неясное, неоформившееся, мыслями порожденное, но тем не менее гнетущее, — когда Роб разбудил его, со скрежетом повернув в замке ключ, Роб, или кто-то, подосланный Робом, или кто-то, убивший Роба и ввалившийся к ним а дом. Хатч прикинул все эти возможности. Он приподнялся на локтях и стал напряженно прислушиваться. Дверь не закрылась.

Сперва он ничего не слышал, кроме дыхания спящей Полли, доносившегося из полуотворенной двери ее спальни, — она не проснулась даже сейчас: тоже своего рода отрешение. Хатч хотел посмотреть на часы — нет, слишком темно, за окнами непроглядная ночь. Затем он услышал, как входная дверь наконец с шумом захлопнулась я в коридоре раздались шаги (скорее всего, не Роба; для него они были слишком торопливыми и тяжелыми), затем в кабинете громко щелкнул медный выключатель.

Руки у Хатча, напряженно ждавшего, что же будет дальше, стали ватными. Долгое время он не замечал, что они затекли. Но по мере того как минута сменяла минуту и ничем не потревоженная тишина продолжала подниматься снизу и расплываться по их этажу, он снова повалился на кровать и почувствовал, как застывшая кровь потекла по жилам, покалывая и обжигая. Всю жизнь он знал о срывах отца — из обрывков невнятных фраз, сказанных Сильви и Грейнджером, некоторыми знакомыми, но видеть никогда не видел. До сих пор что-то всегда защищало его: теперь ему было очевидно, что его защищенности пришел конец. Он должен встать, спуститься вниз и посмотреть — кто или что ждет его там. Ничто в прошлом не подготовило его к этому: ни уход из жизни матери, ни разговоры негров о том, что неизбежно подстерегает каждого человека, ни война, бушевавшая в Европе и Азии с тех пор, как ему исполнилось девять лет, поглощавшая в качестве пищи и топлива огромное количество детей, ничем не хуже его и также заслуживающих милосердия.

Он встал и как был, в пижаме и босиком, пошел ощупью вниз.

11

Кабинет показался ему унылым ограниченным пространством, залитым горячим белесым светом потолочной лампы — на первый взгляд, после его ухода два часа назад, в нем решительно ничего не изменилось — та же мебель, тот же свет, тот же въедливый запах, идущий от плесневевших в жару книг. Единственным человеком здесь была забытая на кровати фигурка, вырезанная из коры его прадедом. Хатч решил посидеть на кровати и подождать еще.

На маленьком неосвещенном пространстве между столом и кроватью лежал еще один человек — в спущенных штанах, скрюченный, как эмбрион, и совершенно безгласный.

Хатч перепугался от неожиданности и застыл в одном шаге от человека, но в бегство не обратился. В голову один за другим полезли вопросы. Кто это, Роб? Жив ли он? А может, это притаился кто-то чужой, готовый броситься на него? Хатч окликнул: «Роб!» — шепотом, чтобы не разбудить Полли. Ответа не последовало, человек даже не пошевельнулся. Хатч сделал еще шаг и присел на корточки рядом с ним, моля бога, чтобы это оказался кто угодно, только не отец. Человек обмочил одежду, поверх которой лежал.

Светло-коричневые брюки, без сомнения, принадлежали Робу, и ноги были его, сильные, с волосистыми икрами, тогда как у большинства мужчин к этому возрасту все волосы уже выпадают.

Хатч нагнулся, задерживая дыхание, чтобы не чувствовать запаха, и потряс его за худое бедро. — Роб!

Человек лежал неподвижно, и только грудная клетка чуть поднималась и опускалась.

Хатч изо всех сил уперся в бедро и перевернул лежащего на спину, чтобы заглянуть в лицо.

Глаза Роба были приоткрыты, хотя он спал. Он заснул, еще не успев улечься, собственно, и улегся-то для того, чтобы облегчить сну проникновение в мозг, в глаза.

Хатч сказал: — Погоди. Я схожу за Грейнджером, — от потрясения и страха он забыл, где находится, решил, что они дома, что вдвоем с Грейнджером они смогут поднять его.

Роб промычал: — Не то мне надо, понятно тебе, — фраза из сна. Вид его нагого тела был совершенно непристоен.

«Куда уж понятней», — подумал Хатч. Он встал и вышел.

12

Очутившись снова в своей комнате, он тихонько закрыл дверь и включил лампу на ночном столике. Сел на краешек кровати и стал ковырять загрубевшие за лето пятки. Когда на простыне рядом с ним выросла кучка омертвелой кожи и из правой пятки пошла кровь, он наконец понял, что ему делать. Подошел к раскрытому чемодану и вытащил этюдник. На одном из последних чистых листков, следующих за неоконченными портретами Шопена и Листа, он быстро написал:

13 июня 1944 г.

«Дорогой Грейнджер!

Сейчас половина четвертого утра, и я все еще в Ричмонде. Твое письмо я получил вчера после ужина. До этого я ничего не знал о золотой монете, а то, конечно, уже поблагодарил бы тебя, Роб забыл сказать мне. Я поставил ему это на вид, а он ушел и, как я понимаю, напился; сейчас лежит внизу в кабинете на полу, совсем голый, и спит. От моей помощи он отказался.

Поэтому я прямо сейчас уезжаю. Поеду навестить своего дедушку Хатчинса, пока он еще жив. Я получил от него поздравление ко дню рождения: он пишет, что был бы рад повидать меня. Кроме того, мне хочется и еще кое-что там посмотреть. Попробую доехать туда на автобусе. У меня есть двенадцать долларов, что сам накопил да бабушка дала. Если не хватит, есть теперь еще твоя золотая монета; в случае необходимости я ее разменяю. Через пять минут я уезжаю и, значит, сегодня где-то вечером буду в Гошене — это на случай, если тебе понадобится написать мне. Своей поездки от Роба я скрывать не собираюсь. Оставлю ему записку. Ну, а в Фонтейне не говори о ней никому.