Виктор Зиновьев - Теплый ветер с сопок

• Название: Теплый ветер с сопок
• Автор: Виктор Зиновьев
• Издательство: Магаданское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1983

Первая книга молодого прозаика-магаданца посвящена людям труда — гидростроителям, рабочим золотых приисков, шоферам. Она проникнута любовью к Колыме, ее природе, к тем, кто связал свою судьбу с судьбой края.

---

Когда он рысцой забежал в общежитие, его схватил за рукав Плешков, электрослесарь из ремгруппы:

— Иваныч, рублишко не подбросишь? Не рассчитал до получки.

— Что-то ты каждый месяц не рассчитываешь. Меньше на книжку класть надо, — сказал Василий, отдавая бумажку позамусоленнее.

— Айда к нам, Серега сегодня отвальную дает!

— Чего не летом?

— Кто ж его в самый промывочный сезон отпустит? Летом его на промывку ставят.

Значит, не уважают, отметил Василий. Кого уважают, тому летом отпуск дают, хоть и со скрипом. А отвальная — обычай хороший. Не в том дело, что с отпускных тысяч пары сотен не жалко. Просто дружба здесь, на Севере, особая. Сегодня он тебя из наледи вытащил, а завтра ты его по увалам искать поедешь — вот Колыма обоих и подружила. Перед отпуском все вспоминается — и как в болоте вместе завязли, и как морозной ночью в моторе голыми руками ковырялись. Ты на жаркий песочек едешь, а они здесь, на вечной мерзлоте, остаются, — вот и хочется уважить всех как следует, по русскому обычаю.

У Сереги в комнате дым стоял, хоть портянки на него клади и суши. Глаза у него уже были кучерявые, но Василия он разглядел.

— Старая гвардия о нас вспомнила! Прими-ка с морозца, инициатор…

Василий отхлебнул немного из протянутого стакана — чтобы не обидеть — и закусил селедкой. Пока Маша не пришла, он хотел посидеть. Совсем перестал заходить к дружкам, а сколько вместе полигонов вскрыто! Был случай, и крепко выручил его Серега. После дождя однажды разлился Холодный — колымские дожди не шутка, здесь вся вода с сопок сразу собирается в одном ручье. Затопило долину, и он остался на том берегу без еды, без папирос. Сейчас просто — сбросили с вертолета мешок или трап спустили. А тогда самая мощная техника была — трактор «семьдесятпятка», и отвечали за него головой. Серега один отважился — вода у него через пол в кабине хлещет, а он знай на газа жмет. Доставил что надо, потом вместе неделю ждали, пока вода спадет. «Сложный Серега человек, — подумал Василий. — В заиленный ручей ему легче броситься, чем водочку пить перестать. Видно, один на один с собой труднее подвиги свершать, чем у людей на глазах».

— За три года берешь? — спросил Василий.

— Считай, больше. Сам помнишь, за «горбатого» все бился. А вот поеду, — Серега близко наклонился к Василию, — возьму и женюсь! Ты, старый кот, нашел себе, а у меня, кроме стажа для пенсии да книжки, — ничего. Забыл уже, где что у бабы находится. Одинокая скромненькая в такую даль с материка не поедет, правильно? Значит, надо мне самому…

— Ты мне про материк не пой, я там жил, — поднял голову от стола парень, волосы у которого были засаленные, но с пробором. — У нас обеспечение, а там что?

— Вот после войны здесь снабжали, — прищелкнул языком Серега. — Мясо — любое! Колбаса — пяти сортов! Икру в нагрузку давали, понял?!

— Покупать некому было, вот и давали, — сказал Василий. — Кто на Колыме после войны работал?

— А в Астрахани у нас? — не унимался Серега. — Бывало, убежишь на базар с казенной простыней — глаза разбегаются. На гривенник старыми втроем наедались — в детдоме-то каша надоела, — да еще в карман насуешь. У меня брезентовый карман на штанах был, здоровый…

— А у нас в деревне, тоже на Волге, колбасы не видели. И хлеб сами пекли, — сказал Василий. — У тебя три костюма в чемодане, а ты по штанам брезентовым соскучился.

Василий снова вспомнил о том, что если масляные фильтры с автоскрепера кое-где поджать да кое-что с них убрать, то можно попробовать и к «горбатому» приспособить. И насчет генераторов он хотел к главмеху зайти, а то ведь так и будет реле гореть. Опять не успел. С «горбатого» в постель, с постели снова на бульдозер — обо всем на свете забудешь. Но и начальство понять можно — если в смену по восемь часов работать, как ни крути, полтора часа на туда-обратно уйдет. «Горбатый» в это время не работает, а час простоя его в полсотни рублей обходится. Пока к полигонам хороших дорог не проложат — по одиннадцать часов смена, выходит, выгоднее.

— Ты где сейчас работаешь? — спросил он парня с пробором, которого не знал.

— На ХТЗ, слышал? Хрен ты что заработаешь, значит.

— Стараться надо. И на «сотке» можно заработать… — жене на песца, — пошутил Василий.

— Заработать! — взвился парень, будто ему на мозоль наступили. — Хоть ты разбейся, больше двух кубов он не берет. А бабы подарков не стоят — им ведь образованных, подавай, с дипломчиком. Все они как одна!

— Молодой ты еще. Это у тебя пройдет, — сказал Василий.

— Твоя, что ли, лучше? — уперся в Василия мутными глазами парень. — Давай, объявляй инициативы, она тебе подстроит!

Не поймешь, мутные они у него от дури или от водки, подумал Василий. Жена, наверное, ушла, вот и бесится. Ущемленные всегда злы как собаки и всем на свете недовольны — зарплатой, работой, людьми, — это уж закон жизни. Только не легче от того, что этот закон знаешь, — собака ведь и укусить может.

Чтобы не завестись, Василий встал, пожал на прощанье руку Сереге и вышел. Никто и не заметил, как он ушел.

Тарелки дома стояли немытые, и Василий этому удивился, Кастрюля с супом была на столе, а не на окне. Раздумывать Василий не стал — значит, не успела, — а воткнул вилку электроплитки и выбрал из кучи банок с тушенкой одну с иностранными буквами — в тех, что шли на экспорт, жира было поменьше. Он вывалил банку в кастрюлю и начал умываться. Здесь ему в глаза бросилась одна вещь — гнездо рядом с его зубной щеткой было пустым. Он перевел взгляд на стул — кофточек и платьев там не было. Василий заглянул в шкаф — чемодан Маши исчез, исчезли с вешалки ее вещи.

Василий сел на кровать. Проволочки, которыми он подвязывал панцирь, чтоб не провисал, занудливо и тоскливо застонали. Он не знал, что теперь делать, и сидел, свесив руки с колен. Потом бросился к полке посмотреть, там ли сережка. Неделю назад Маша обронила сережку, а вторую положила на полку. Но и эта сережка исчезла вместе со всеми флакончиками и коробочками. Может быть, думал Василий, если он найдет сережку, Маша вернется. Он встряхнул одеяло, отодвинул стол и шкаф, обшарил каждую щель, но сережка потерялась окончательно. И только тогда дошло — Маша ушла от него.

Все на свете взаимосвязано. Последние два дня она перегладила вещи Василия. Когда утром он уходил, она не спала, хотя ей на работу позже идти, а смотрела на него. И если сережку ненужную забрала, значит, давно собиралась и обдумывала. Хотела бы остаться, поругалась бы, но дала бы себя уговорить. Не верила, что женится? Или другого нашла, пообразованнее?

— А ну спой «пока я дышать умею», тогда и стопарь получишь! Задаром кто ж тебя поить будет? Ну, давай! — услышал Василий за дверью.

В конце коридора посредине потолка темнело пятно, похожее на букву «х», — с крыши натекло. Сколько его ни заштукатуривали, после первого же дождя снова появлялось.

Как рад под пятном Плешков и парень с пробором зажали старика по прозвищу Здоровеньки Булы. Старик тянулся к стакану, а Плешков отталкивал его руки и приговаривал:

— Видал, каков!

Если в человеке вовремя не подавишь злобу, она рано или поздно родит подлость. Василий ничего не говорил, он стоял и смотрел. Плешков забеспокоился и отступил за парня. Тот, будто не замечая Василия, взял у Плешкова стакан и стал тоненькой струйкой лить на пол. Здоровеньки Булы бросился к парню, но тот ухмыльнулся и толкнул его в грудь. Василий взял парня за кисть и сжал ее. Стакан упал на пол и разлетелся вдребезги, парень скрипел зубами, но молчал.

— Против лома нет приема, — сказал Василий.

— Против лома нет приема, если нет другого лома, — хихикнул Плешков.

Василий позвал с собой Здоровеньки Булы, но Плешков догнал его возле двери и протянул мокрую руку:

— Не нам с тобой ссориться, Иваныч. Я тут ни при чем, этот завлек! Ну, заскок — так у кого их не бывает, все мы человеки… — Держи кардан!

К злой подлости всегда когда-нибудь пристраивается трусливая, чтобы и перед собой и перед другими оправдаться — я, мол, хороший, это меня случайно вовлекли, а когда со мной по-справедливому, и я за правду. Такие слизняки еще хуже злых. У тех хоть злость в работу направить можно, они за себя постоят. А эта плесень…

— Брысь обратно, — сказал Василий.

Здоровеньки Булы жил в общежитии с незапамятных времен. На какие средства он жил — никто не знал. Каждое утро он будил всех ударами в чью-нибудь дверь и грозным криком: «А ну открывай… всех сейчас сукиных сынов поразгоняю!» А когда дверь распахнулась, сдержанно произносил, дыша перегаром: «Здоровеньки булы, хлопчики! Пустые бутылки имеются?» Если заход был холостой, он, вздыхая, начинал мести коридор, потом двор, потом чистил мусорный ящик — все это по доброй воле, бесплатно. Но к вечеру обыкновенно изловчался набраться так, что уже не ворочал языком. Его не гнали — подкарауливали, угощали папиросами, отдавали старые ботинки.