Михаил Клименко - Ледяной телескоп. Повести и рассказы

• Название: Ледяной телескоп. Повести и рассказы
• Автор: Михаил Клименко
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1978

Книга челябинского писателя Михаила Клименко названа по повести «Ледяной телескоп», в которой рассказывается о разоблачении группы злоумышленников, использовавших в своих целях оставленные на Земле инопланетянами технические устройства. В сборник вошла также повесть «Отчего бывает радуга», герой которой зрительно распознавал эмоциональные состояния окружающих. Своеобразны проникнутые юмором рассказы фантаста.

Иллюстрации Роберта Авотина.

---

Я ехал на фабрику, чтоб сегодня же, в понедельник, уволиться или перейти на другую работу.

Наконец-то автобус останавливается. Здесь выходят почти все. Дальше еще две остановки — и конечная. Около фабрики шофер постоит чуть подольше. Пока пассажиры выходят, шофер, как всегда, по репродуктору объявляет:

— Фабрика ЭФОТ. Билеты в автобусе на пол просьба не бросать… — и закуривает, это я вижу, обходя автобус.

То, что это фабрика, и без него все знают. И правильней было бы сказать: «Остановка ЭФОТ», потому что ЭФОТ — это значит «Экспериментальная фабрика особых тканей». И никакого отношения к фотографии, как думают многие, не имеет. Это название старое. Теперь официально она называется иначе: «Экспериментальная художественная фабрика праздничных и особых тканей». Но все привыкли к короткому старому слову, и никого уж не переучишь.

С заявлением об увольнении мне надо было зайти к директору. Я прошел через проходную. Во дворе фабрики через траншею был перекинут узкий мостик, сколоченный из свежих серых досок. Недалеко справа, над этой же глубокой траншеей с выброшенным на стороны темно-серым грунтом, над новыми водопроводными трубами, был перекинут другой такой же мостик. По одному люди шли в одну сторону, по другому — обратно.

И вдруг за тем мостком, в дальней стороне двора, куда только что вдоль высокого забора, гремя пустыми флягами, укатил грузовик, я увидел яркое цветное пятно — одно-единственное во всем, что меня окружало. Нечто слепящее фиолетово-розовое…

Там, слева от проезжей части дороги, под развесистыми тау-цветными акациями, у кучи выброшенного грунта стояли трое. Двое из них были цвета тау и почти сливались с такого же цвета деревьями и травой. Я бы на них никогда и внимания не обратил. А вот третий среди нейтрального, безразличного для меня тау-цвета, на фоне черно-серого грунта светился яркой сиренево-фиолетовой кляксой.

Я стоял на мостике, словно коряга на быстрине. Люди спешили. Кто выражал недовольство, кто шутил: «Ну, приятель, нашел где досыпать!..»

Я боялся, что далекое цветное пятно вдруг расплывется и тогда я не смогу узнать, кто там из троих и почему такого яркого фиолетового цвета. Не отрывая от кляксы взгляда, я сошел с мостика и побежал по правой стороне траншеи. И чем ближе к ним подбегал, тем интенсивней, ярче становился цвет того человека.

Запыхавшись, я взлетел и остановился на склоне глиняной кучи. Трое мужчин стояли на краю большой квадратной ямы и не спеша обсуждали какой-то вопрос, похоже, касающийся прокладки труб, которые из этой ямы расходились по разным направлениям.

Когда я, тяжело дыша, остановился на куче высохшего грунта, все трое с удивлением повернулись ко мне. Один из них был директор фабрики Павел Иванович. Другой — мой тезка, Костя-автогенщик. Он был в брезентовой робе, стоял с горелкой в руках, от которой к баллонам тянулись черные шланги.

А этот, третий, в длинном фиолетово-сиреневом макинтоше, стоявший на разлапистой задвижке на краю ямы, был не кто иной, как Ниготков, замдиректора по хозяйственной части. И не только его длиннущий макинтош вызывающе переливался розовато-фиолетовыми разводами, но и руки, лицо, шляпа, туфли — все светилось яркими ядовито-сиреневыми оттенками.

— Ну что, товарищ Ниготков?! — не глядя под ноги, соскальзывая с сухих комьев, громко спросил я его. А сам продолжал взбираться по склону серой глиняной кучи. — Как дела? Как самочувствие?.. Ничего такого, Демид Велимирович, не чувствуете у себя за спиной? И никакого такого беспокойства нету, а?..

Все трое снизу, с края ямы, в недоумении глядели на меня.

Территориальный грузовичок с коротким кузовом пропылил между забором и траншеей в сторону проходной. В красильный цех повезли фляги с краской…

— В чем дело, товарищ Дымкин? — так и не опустив удивленно поднятых мохнатых бровей, спросил меня директор, когда грузовик проехал и стало тихо.

Как бы краем сознания я поймал себя на мысли, что мою необъяснимую неприязнь, этот горячечный наскок никакой логикой не оправдать. Здравый смысл будто нашептывал мне издалека, подсказывал: очнись, остановись-ка… Но я почему-то был в таком взвинченном состоянии, что руководить своими эмоциями не мог. А для того чтоб сдержаться, не хватало самой малости. Взять бы себя в руки да чуть поразмыслить, взглянуть на себя со стороны…

— Он что?.. — тихо спросил Ниготков директора. — Видно, из драмкружка парень?..

Ярко-сиреневый, весь в фиолетовых и розовых разводах (будто какой диковинный попугай), Ниготков сел на задвижку и, чуть склонившись, стал внимательно разглядывать переплетение труб в яме.

Да, действительно, странная картина была перед моими глазами. Если не считать того, что нейтрального цвета тау были деревья да директор с Костей-автогенщиком, — все остальное вокруг было белое, черное и серое. И лишь один Ниготков тут такой цветной. Этакий гранат, багровый фурункул или, может, кочан цветной капусты сидит на краю ямы и разглядывает трубы! Я сразу заметил, что от моих слов вся его попугайски сиреневая расцветка подернулась тенями, омрачилась сливяно-сизыми потеками…

Он вдруг поднялся. Стоял, топтался в ярко-сиреневом длинном своем пыльнике, в начищенных, с утра зловеще поблескивающих черно-пурпурных туфлях. На голове его слегка набекрень сидела ярко-фиолетовая шляпа. Его лицо теперь было с насыщенным синевато-металлическим оттенком, словно покрытое гибкими пластинами свежей окалины. Такого же цвета были и его руки.

Директор глядел на меня, я — на Ниготкова.

Конечно, я был чересчур взволнован и поэтому не отдавал себе отчета в том, что веду себя не очень-то разумно. Они и представить себе не могли, что я вижу, а тем более, почему фиолетовый цвет, эта клякса Ниготков до такой степени вывел меня из равновесия.

Костя-автогенщик, не обращая на нас внимания, открыл краник горелки. Из горелки закапал, струйкой полился на железный лист керосин. Костя чиркнул и швырнул спичку в растекшуюся по листу жидкость. Вспыхнуло, сильно зашипело широкое бесцветное пламя.

— Ничего такого, — стараясь перекричать шипение, громко спросил я Ниготкова, — ничего такого не можете, товарищ Ниготков, вспомнить про свои подходы, про свое штукарство? А?..

— Это что же такое?.. — повернувшись к директору, недоуменно спросил Ниготков. — В чем дело? — приподнял он свои прямые плечи.

— Послушайте! — развел директор руками. — Что наконец происходит? Вы, Дымкин, переходите все границы!

— Еще не перешел, — сказал я. — Может, и перейду.

— Дымкин, — повысил голос директор, — вы почему не приступаете к работе? Объяснитесь!.. Что вы мне, понимаете, здесь утренний спектакль устраиваете?

— Молодой человек того… — снисходительно улыбнувшись, сказал Ниготков и выразительно покрутил у своей фиолетовой шляпы синевато-свинцовыми растопыренными пальцами. — Недоспал. Молодежь! Прогуляют, а потом бесятся!..

Он повернулся к бензорезчику и дружески засмеялся. Тот никак ему не ответил, лишь улыбнулся чему-то своему и по трапу стал спускаться в котлован.

— Вообще-то, Павел Иванович, нарушение техники безопасности: с горящей горелкой спускается, — сказал Ниготков директору о Косте-бензорезчике. — Не следим за людьми. Не беспокоимся.

— Вы, товарищ Демид Ниготков, — крикнул я, — лучше бы за собой последили! Побеспокоились бы о себе, а?!.

— Константин Дымкин, стыдитесь! — закричал на меня директор. — Имейте в виду, за опоздание, за недозволенное поведение в рабочее время получите выговор. Вам ясно? Чего вы не в свое дело вмешиваетесь? Идите! А за оскорбление в служебное время Диомида Велимировича ответите сполна.

Я слушал слова директора, кивал головой, а сам не отрывал глаз от Ниготкова. Когда я сказал, чтоб он лучше за собой последил, его лицо стало таким же пурпурно-черным, какими были его зловеще поблескивающие туфли.

— Посмотрите, какое у него лицо! — сказал я. — Посмотрите, что происходит с этим фиолетовым человеком! А потом говорите.

— Что значит фиолетовый?! Вам дурно, Диомид Велимирович? — участливо спросил Ниготкова директор. — Что с вами? Ну, я это так не оставлю. Не-ет!..

— Все-таки это такое оскорбление, Павел Иванович, — садясь на разлапистую задвижку, качая головой, проговорил Ниготков. Фиолетовым платком он вытер черно-пурпурный взмокший лоб. — Да, мне действительно стало дурно… Потому что вот такие наскоки молодых хулиганов меня всегда пугали. Своей необузданностью, недомыслием!..

Костя-автогенщик погасил тонкое, словно свечное, отлаженное пламя. Горелка хлопнула, чуть задымила. Костя из ямы уставился на нас, улыбчиво глядя то на меня, то на директора и Ниготкова.

— Имейте в виду, Дымкин, — очень строго сказал директор, — вызовем специально врача и проверим вас на трезвость. А там посмотрим.

Мне и самому стало как-то неприятно из-за этого почти бессмысленного наскока: с чего это, действительно, налетел вдруг на человека? Какие-то там ассоциации? Ну и что из этого?..