Джамиль Алибеков - Планета матери моей (Трилогия)

• Название: Планета матери моей (Трилогия)
• Автор: Джамиль Алибеков
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-265-00764-4

Мудрость народа, его лучшие жизнелюбивые черты воплощены в образе матери главного героя трилогии Джамиля Алибекова «Планета матери моей», женщины необыкновенно доброй и чуткой. Таким же она воспитала и своего сына Замина. Он борется против чуждой ему морали — стяжательской и накопительской.

---

— Хорошо, что признался. Знай на будущее: признание грехов всегда смягчает женское сердце!

Я протянул ей лоскут, который заменял мне фартук.

— Где же завязочки?

— Зачем? Я просто затыкал за пояс. И, каюсь, ни разу не простирнул.

— Тебе неприятно вспоминать о стирке? — Она слегка нахмурилась.

Я понял ее и вскричал:

— Халлы! Как ты могла подумать? Все, что мы пережили в юности, священно. Запах простого мыла до сих пор щемит душу. Помнишь? Детский дом… корыто в пене… Моя храбрая девочка! Ты работала тогда ради меня. Я никогда этого не забуду.

Опрометью бросившись в полумрак комнаты, я пошарил наугад между книгами, нащупал маленький узелок из носового платка.

Пока я отсутствовал, Мензер отрезала узкую полоску от фартука, продела ее в дырочки, и я восхитился, как ловко на ней сидит самодельный передник.

— Угадай, что у меня в руке?

— Мельничный жернов? — она потешалась от души.

— Именно так. — Я повертел перстеньком перед ее глазами. — Узнаешь?

— Узнаю. Думала, что ты его давным-давно затерял. Или с досады подарил кому-нибудь. А если даже и сохранил, то никогда больше не наденешь.

— Надену. И немедленно.

Я с трудом втиснул узенький ободок на мизинец. А ведь раньше кольцо болталось у меня даже на среднем пальце…

— Поздравляю тебя, Халлы. Вот и настал день нашей свадьбы! Ты согласна?

Она вспыхнула и молча потупилась.

— Отвечай. Согласна?

— Да.

Рука об руку мы вышли на балкон. Солнце садилось за крышами; весь горизонт пылал будто кузнечный горн.

Северяк-хазри, который уже несколько дней клонил к земле деревья, навевая близкую зиму, колокольцами караванов проникал сквозь плотно затворенные окна, вспенивал волны седого Каспия, древнего моря хазар. Теперь хазри задышал в наши разгоряченные лица. Мы смотрели вокруг, как зачарованные.

Проворный невидимка ветер собирал с гребней волн самоцветы вечерней зари, горстями пересыпал их с ладони на ладонь и вдруг, наскучив забавой, затевал другую: широко раскидывал алую шаль заката и тянул ее за края все выше и выше, пока она не охватывала собою половину неба.

— Подожди. Мне хочется рассказать тебе еще о своем докладе.

— Конечно. Я слушаю, дорогая.

— Представь, едва я кончила, как на меня посыпались нелепые упреки. Кто-то возмущался, что я не наказываю драчунов. Я отвечала: «А вы предпочли бы видеть своих сыновей слабаками и трусами?» Нельзя, чтобы мальчик шарахался от пустячной боли и не смел отстоять свою правоту. Некоторые боятся даже подойти к неоседланной лошади. И знаешь, кого я вспомнила при этом? Нашего Табунщика. Как он один управлялся с целым косяком. С лихостью скакал, бывало, во весь опор с вершины холма!

— Ты вспомнила бедного Фараджа? В те времена его мало ценили.

— Да, правда. А когда открывали музей в школе, его фронтовым медалям нашлось не последнее место.

Мы не могли наговориться, перескакивали с темы на тему. Я рассказал, какой бой выдержал некогда с Халимой при переселении их с Билалом в районный центр. Халима ни за что не хотела жить вместе со свекровью, а я убеждал ее, что присутствие в семье старших идет только на пользу, приучает к сдержанности и взаимным уступкам. Жить в мире и согласии с окружающими человек учится именно в семье.

Мензер заговорила об Икрамове:

— Твой друг чудесный человек. Такой простой и дальновидный. Знаешь, что он сказал, прочитав бумагу Сейранова? «Как-нибудь обойдемся без оплаты. Попробуем строить отношения города и деревни на коммунистических началах. Нужное колхозу железо доставим в лучшем виде, даже нарежем». Он просил, чтобы мы оба навестили его.

— Что ты ответила?

— Что обязательно придем.

Мы молча обменялись понимающим взглядом.

— А теперь, Замин, моя главная новость. Я получила новое назначение: буду заведовать кафедрой практического воспитания.

— Ты переедешь в Баку?

— Представь, нет. Филиал Педагогического института организуется в нашем районе.

— Значит, надо подыскать другого заведующего в районный отдел народного образования?

— Придется.

Внезапно она взглянула на часы и заторопилась:

— Опаздываю на поезд!

— А если я порву билет?

— Замин, дорогой, неужели ты думаешь, что, после того как мы побываем в загсе, наша жизнь станет проще? Нам всегда будет не хватать времени…

26

Минуло несколько лет. Вновь настал месяц май, который милостиво освобождает земледельца от части весенних хлопот: что надо, уже посеяно, скот поднят на яйлаги, ну, а обкосить овраги и бугры с дикорастущими травами — не велика работа! Правда, нынешняя весна выдалась ненастной. Многочисленные виноградные плантации густо заросли сорняками. Виноградарям стало не под силу справиться с этой напастью.

Дело в том, что площади колхозных и совхозных виноградников из года в год неуклонно увеличивались. За последние шесть лет только наш район по валу давал винограда больше, чем вся соседняя южная республика! Лоза уподобилась хищнице: спустилась с горных склонов и отнимала у хлебороба пахотные земли, оплетала собою фруктовые сады, огородные гряды, подползала вплотную к домам… Посевы зерновых сокращались, пастбища исчезали. Сельчанину некуда стало выпустить даже козу. Со слезами на глазах по селениям резали дойных коров.

А виноградники и этой весной снова удивили роскошными побегами. Ожидался баснословный урожай. Хотя уже в прошлом году мы не смогли собрать его полностью. Бросили на виноградную страду всех от мала до велика: что ни день на плантации спешили переполненные грузовики со служащими из учреждений, со школьниками и студентами… Между тем план району на текущий год был снова увеличен. О чем бы ни заходила речь на многочисленных совещаниях и семинарах — о сельских клубах, о политучебе, о местной промышленности, — каждый оратор привычно съезжал на заезженную «виноградную» дорожку. Иного критерия, другой оценки работы райкома просто не существовало.

Все явственнее выражали недовольство колхозники; они считали, что городским, когда те съезжались на сбор винограда и получали наличными, «шло из их кармана». В старину лозы вились сами собою по стволам деревьев; теперь куст формировали на шпалере, на невысоких столбиках. Собирать гроздья стало легче. Зато обрабатывать виноградники несравненно труднее. У предков в их небольших садах не было надобности ни окапывать лозы, ни бороться с вредителями: вольно взбираясь вверх по стволу, лоза обдувалась свежим ветром, была здорова и жизнеспособна. Да и места для ее произрастания проверены чуть ли не тысячелетним предыдущим опытом. Хозяин наведывался на свой виноградник два-три раза в году, чаще не было нужды.

Благодаря привычному представлению о возделывании лозы как о занятии легком, почти праздничном, лозунг о сплошном виноградарстве в районе сперва всеми приветствовался. Виноград казался намного предпочтительнее хлопка, из-за которого, кроме всего прочего, окрестность еще и отравляли распыляемыми с воздуха ядохимикатами. Случались дни, когда нечем было дышать! На добывание «белого золота» из его колючих коробочек райком мобилизовывал чуть не всех жителей поголовно; жизнь останавливалась. Если же кто-то из руководства пытался робко указать на ненормальность такого положения, к нему немедленно прикреплялся ярлык «противника хлопководства», равноценный «волчьему билету». В одночасье такой работник становился «бывшим руководящим», выпадал из номенклатуры и влачил дни с унылостью отщепенца. Никакие разумные резоны во внимание не принимались. Выполнить план через невозможное — именно эта установка породила раковую опухоль приписок…

Понятно, что переход на виноградарство был поначалу воспринят как избавление, выход из хлопкового тупика. Но ненадолго. В сущности, район просто попал из огня да в полымя.

Старики-садоводы, почтенные аксакалы, уже не раз осторожно предупреждали: «Перегрузишь почву — она надорвется, не снесет тяжести. Лозы перестанут плодоносить. У растения, как и у человека, есть предел выносливости. Люди разбегутся. Уже сейчас молодые парни, получившись в городе, не спешат вернуться под отчий кров. А бедные невесты-вековухи, подобно черному камню, засыхают по родительским углам».

Виноградная мания не раз становилась предлогом резких слов Билала, начальника научной опытной станции. Он вступал со мною в спор при каждой возможности, горячо доказывая абсурдность внедрения монокультуры как с социальной точки зрения (ропот населения), так и с агрономической (истощение почвы), и с экономической (в конечном итоге прямой убыток бюджету, так как сворачивается традиционное садоводство и гибнут посадки ореха на горных склонах). Исчерпав терпенье в разговорах один на один, однажды он бросил мне публичный вызов.