Джамиль Алибеков - Планета матери моей (Трилогия)

• Название: Планета матери моей (Трилогия)
• Автор: Джамиль Алибеков
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-265-00764-4

Мудрость народа, его лучшие жизнелюбивые черты воплощены в образе матери главного героя трилогии Джамиля Алибекова «Планета матери моей», женщины необыкновенно доброй и чуткой. Таким же она воспитала и своего сына Замина. Он борется против чуждой ему морали — стяжательской и накопительской.

---

Сейранов сидел не шелохнувшись перед чистым листом бумаги. Никаких пометок он пока не сделал.

— По-моему, пора выявить по району всех, кто уклоняется от общественно полезного труда. А также бедолаг, которые ради пропитания вынуждены продавать рабочие руки замаскированным кулакам.

— Товарищ Вагабзаде, мне хотелось уяснить: материал готовить для бюро райкома? Или мы передадим его в милицию?

— Ни то и ни другое. Вынесем его на всеобщее обсуждение. Подключим все виды пропаганды: районную газету, радио, агитаторов-комсомольцев…

— Простите, еще вопрос. На райком тогда ляжет трудоустройство. Вы представляете всю сложность проблемы?

— Не будем полагаться только на свой ум. Посоветуемся с широким кругом людей, создадим проверочные бригады. Сопоставим мнения. Конечно, если нынешнюю образованную молодежь не заинтересовать работой, то она ее бросит, хоть возле каждого ставь милиционера!

— Торопиться нельзя, товарищ секретарь. Сперва надо создать базу…

— Затягивать? Ни в коем случае! Рабочие руки всюду нужны.

— В нашем районе?

— И в нашем тоже. Если вывести на чистую воду торгашей, которые обмеривают и обвешивают покупателей, почему бы не заменить их теми, кто сейчас томится за рыночным прилавком над корзиной деревенских яблок? Практика у них есть, а размах дадим!

Краем глаза я уловил улыбку на губах помощника. То ли его развеселила моя неопытность… То ли порадовал боевой задор… Обычно замкнутое лицо со сросшимися бровями стало более простым и располагающим.

— Не создадим ли мы всего лишь дублеров группам народного контроля?

— Вернее, удвоим силы общественности. Дела всем хватит. Придется ведь одних работников заменять, отвечать за других, лично рекомендованных.

— Как? Вы хотите, чтобы проверяющие бригады распоряжались кадрами?

— Ну да.

— А райком?

— Разве райком раньше назначал подавальщицу или продавца?

— Конечно, — в голосе Сейранова прозвучала даже некоторая гордость. Последующие слова вполне объяснили ее: — Мы не пускали бытовые нужды трудящихся на самотек. Держали их под постоянным партийным контролем.

Мне не захотелось отвечать в том же духе — газетной обкатанной фразой, которая удобна тем, что не нуждается в расшифровке, но зато и сила ее воздействия равна нулю. Ограничился коротким возражением: контроль общественности и партийный контроль дополняют друг друга, в них нет противоречия.

— Сознаюсь, — добавил я, — для меня это все новые вопросы. Я не был готов к ним. Неужели интересовались каждой подавальщицей? Как вы только успевали?

— Выполняли свой долг, — приосанившись, ответствовал он.

Я медленно проговорил, с сомнением покачивая головой:

— Нет… не согласен с вами. Не в том партийный долг, чтобы погрязать в мелочах. На все не хватит времени, если даже проводить в райкоме бессонные ночи. Останутся без внимания более важные дела. Надо строить школы, клубы… Нельзя оставлять втуне сокровища природы, то же озеро Айналы… А кто, кроме нас, будет искоренять в человеческих сердцах ростки ядовитых пороков?

Сейранов аккуратно положил чистый лист обратно в коробку для чистой бумаги и приподнялся, давая понять, что готов в любую минуту удалиться.

— Наверно, я не смогу здесь работать, — сказал он без всякой горечи, скорее благожелательно. — Что поделать, товарищ секретарь, не сам напросился на это место и, поверьте, не держусь за него. — Голос у него неожиданно осип. Кашлянув, он пересек кабинет, приблизился к круглому столику, на котором стоял графин с водой, отпил из стакана. Сдержанно продолжал: — Совесть моя чиста, я ни разу не поступился ею ради корысти или из-за чьих-то угроз…

Я досадливо прервал его:

— Не торопитесь, товарищ Сейранов. Наши с вами обязательства перед партией еще не исчерпаны. Рано уходить на покой.

Скрывая волнение, он молча вышел.

Но не прошло и нескольких минут, как он снова распахнул дверь:

— Уважаемый Замин! Только что арестован Ибиш! Мне позвонили из села. Там брожение, недовольство… Сельские между собой связаны родством, свойством, сами знаете. И как еще взглянут на это сверху?..

— Почему вдруг такая спешка? Решение бюро имело в виду пока передать излишки скота у Ибиша колхозу.

Сняв телефонную трубку, я набрал номер прокурора. Не застав его, стал звонить начальнику милиции. Тот узнал меня по голосу.

— Взяли мы этого хитрюгу, товарищ секретарь!

— Какого именно? — намеренно буднично переспросил я.

— Ну… который совесть потерял. Ибиша!

— Товарищ Шамсиев, если бы ты вдумался в смысл собственных слов, то осознал бы Их нелепость. Под арест берут преступника, после того как предъявят обвинение. Хитрость же и потеря совести не уголовные деяния. Уразумел? Не говоря уже о том, что одним Ибишем дело не кончается. Нам надлежит выявить обстоятельства, при которых стали возможны подобные злоупотребления. Понятно?

Когда я положил трубку, в глаза бросилось возбуждение Сейранова. Тот даже не мог усидеть спокойно на месте.

— Отчего Шамсиев так заторопился, не знаете? — спросил я. — Ему кто-нибудь дал указание?

— Понятия не имею. Видимо, основывался на ваших словах на бюро: «Нужно вывести на чистую воду всех, кто…» Решил проявить активность, чтоб вы его не числили в разинях. Политической зрелости ему, конечно, не хватает, — закончил Сейранов.

Я понял, что ничего путного от него не добьюсь, и переменил разговор.

— А что, правда, будто Латифзаде выпускает домашнюю стенгазету?

— Уже наслышаны? Поистине, у земли есть уши.

Сейранов рассказал почти анекдотическую историю со всеми подробностями.

Однажды Латифзаде вел семинар районных пропагандистов и, когда речь зашла о действенности стенной печати, развернул листок, который его семья заполняет в домашнем обиходе.

— Вы серьезно или шутите? — изумился я, давясь от смеха.

— Справьтесь у него сами. Он даже хотел писать статью в республиканскую газету, поделиться опытом. Еле отговорили.

— Латифзаде не похож на чудака. Видимо, искренне верит в свою правоту?

— В этом нет сомнения. Он во всеуслышание заявляет, будто домашняя стенгазета помогает ему воспитывать детей: школьные учителя ни разу-де с дурными вестями калитку его дома не открывали. Живут они скромно, но в долг не берут. На чужую копейку не зарятся…

Я снова снял трубку.

— Хотите позвонить Латифзаде?

— Да.

— Не упоминайте о нашем разговоре. Он человек мнительный. Почувствует к вам доверие — сам расскажет.

— Вот что хотел добавить, — сказал я в трубку. — Как только появятся первые факты проверки, необходимо довести их до сведения пропагандистов, а затем разбирать в каждом учреждении, на каждом производстве. Вы согласны со мною? Вот и отлично.

Сейранов доверительно добавил:

— Латифзаде человек честный, это кто угодно подтвердит. Хотя порой несносен своим буквоедством!

9

Интересно, что лестное мнение о Латифзаде в тот же самый день высказала и моя мать, хотя она в глаза его не видала.

Последнее время я приходил усталым, и мать не заводила пространных разговоров о былом. Старалась быть ближе к моим сегодняшним заботам. Из деликатности она не приступала с прямыми расспросами, а искусно направляла разговор так, чтобы мне самому захотелось поделиться своими докуками.

Вот и в тот вечер она как бы между прочим проговорила:

— Обращать внимание на пустые пересуды — все равно что раздувать пламя пожара. Поговорят и угомонятся. Народ со временем поймет справедливость твоих помыслов, сынок. А на миру даже грозный ангел смерти Азраил не страшен! У тебя на работе есть такие, что не согласны?

Я несколько оторопел от неожиданности:

— С чем не согласны, нене?

— С тобой. Те, кто идут против тебя?

— Но я ведь не сам по себе. Это не мои личные мысли, а линия партии.

Ответив так, я все-таки глубоко задумался над ее простодушным вопросом. Захотелось облегчить душу, рассказать о недавней досаде.

— Есть один упрямец. Не то чтобы человек глупый или зловредный, но все время противоречит, выражает сомнение. Однажды при всех ввел меня в конфуз. Он сущий сухарь! Говорит — будто рапортует. По-газетному. Его трудно сбить.

Мать по старой привычке пригладила волосы, разделенные ровным пробором.

— Хорошо, что нашелся занозистый человек! Ты его не отпускай от себя нипочем, сынок. Он всегда встанет поперек скоропалительному решению: хоть и не примешь его слов, а задумаешься над ними. Чего хорошего, если все начнут тебе поддакивать? Правое или неправое скажешь — повторят хором? Тут тебе и пропасть. А силой слушаться еще хуже! Запрет не гасит злость, только вынуждает скрывать ее. Змея под камнем всегда найдет случай ужалить. Те, кто сегодня кричат «молодец!», завтра так же дружно отмахнутся от тебя. Хорошо, когда люди сами, в глубине души, придут к согласию с тобой. Вот это будет прочно. А пока пусть без страха спорят. Наши деды говорили: крытый базар портит дружбу…