Валерий Бирюков - Всего три дня

• Название: Всего три дня
• Автор: Валерий Бирюков
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1975

Действие повести «Всего три дня», давшей название всей книге, происходит в наши дни в одном из гарнизонов Краснознаменного Туркестанского военного округа.

Теме современной жизни армии посвящено и большинство рассказов, включенных в сборник. Все они, как и заглавная повесть, основаны на глубоком знании автором жизни, учебы и быта советских воинов.

Настоящее издание — первая книга Валерия Бирюкова, выпускника Литературного института имени М. Горького при Союзе писателей СССР, посвятившего свое творчество военно-патриотической теме.

---

Да, нашел, в чем причина. Это чувство вины и налило тяжестью руки, и потому ему так трудно было постучать в дверь. Конечно, он виноват в том, что не Петр стоит сейчас перед дверью своей квартиры! Так что самое разумное, что он может сейчас сделать, — это уйти и не морочить голову ни себе, ни людям. Стеша получила, наверное, похоронную, и ни к чему бередить ее старую рану…

Литовцев уже повернулся, чтобы уйти, но в памяти всплыли слова Петра, и он остановился. Сергей будто перенесся на мгновение в ту дождливую ночь и явственно услышал шепот друга, даже почувствовал его теплое дыхание у своего уха, как тогда: «Не забыл наш договор? Если случится что, разыщи моих… Адресок только запомни: Первомайская, тридцать один, квартира семнадцать. Спросишь Стешу. Ну, скажешь там, что и как. Мол, наказывал ей парня вырастить хорошим человеком. Ну и все такое прочее. — И засмеялся тихонько: — Парня, говорю, а сам не знаю, кого она родила. Я-то уходил, когда Стеша беременной была… — И добавил мечтательно: — А хорошо бы, если бы парня, правда? Хотя откуда тебе, зеленому, такие вещи понять! Ладно, ты, главное, адресок не забудь!»

Сергей машинально кивнул головой. Петр не давал отсрочки. Его слова торопили, не разрешали малодушничать. Но все равно он просто физически не может подойти к двери. Надо же хоть немножко успокоиться.

Он присел на выщербленные ступеньки лестницы, достал сбившийся в ком носовой платок и стал тереть вспотевшие ладони. Потом закурил, жадно затягиваясь терпким и горьким дымом папиросы. Больно уж нервным он сделался из-за этой проклятой контузии. Ну какая такая его вина в гибели Иваницкого? Что он на себя напраслину-то возводит? Нельзя искать в той ночи виновных. Так уж вышло, что кто-то из троих должен был погибнуть. Или все вместе. Петр сообразил это раньше всех. Вот как это было.

Их, Петра Иваницкого, Сергея Литовцева и Матвеича, опытного сержанта-минера, послали в тыл гитлеровцам, чтобы взорвать железнодорожный мост. Сутки пролежали они в кустарнике под моросящим осенним дождем, промокли до нитки, наблюдая за мостом, пытаясь разобраться в системе его охраны. А на следующую ночь Матвеич приказал начать операцию. Литовцев бесшумно снял часового, воткнув ему кинжал в горло, оттащил в сторону тело и, накинув на себя его плащ-палатку, стал мерно расхаживать по своему краю моста. А Петр и Матвеич потащили динамит на середину. В их распоряжении было вполне достаточно времени, чтобы успеть заложить взрывчатку. Но что-то там у них не заладилось, они долго провозились, а тут, как назло, фашистам вздумалось проверить посты. Караульные, направляющиеся к часовому, которого «сменил» Литовцев, заметили убегавших Петра и Матвеича. Фашисты сразу сообразили, в чем дело, открыли по ним отчаянную стрельбу и бросились к середине моста, чтобы оборвать провода, тянущиеся к заложенной взрывчатке. И тогда Петр вдруг повернул назад, крикнув сержанту и Литовцеву, чтобы они уходили и подрывали мост.

Спорить и раздумывать было некогда. Матвеич и Литовцев рванулись к кустам, на ходу разматывая провода, слыша за спиной яростную перестрелку. Торопясь, присоединили к батареям оголенные концы и ждали, все прислушиваясь к схватке на середине моста, надеясь, что Петру удастся уйти. Но там прогремели два гранатных взрыва — это Иваницкий использовал последний боезапас, — и все стихло. Больше ждать было нельзя, и Литовцев крутнул рукоятку. Огромный мост вздыбился над рекой, с оглушительным грохотом разламываясь пополам и медленно оседая в воду. С воем примчались невесть откуда взявшиеся дрезины, битком набитые гитлеровцами. Те начали прочесывать кустарник, и Сергей с Матвеичем с трудом ушли от погони…

Да, Иваницкий спас их обоих, пожертвовав собой. Но Петр ли, Матвеич или он — кто-то должен был остаться на мосту, чтобы задержать фашистов. Петр был к ним ближе…

А потом обязательно надо было соединить те провода и взорвать мост. Не он, так Матвеич повернул бы ту рукоятку, хотя на мосту остался Петр. Что поделаешь? Был приказ, и его следовало выполнить. Была война, и на ней погибают. Такое дело, Стеша.

Литовцев поднялся, притоптал окурок и решительно постучал в дверь.

— Уж очень хрупкая Стеша была, царство ей небесное. Не чета Петру. Долго, бедная, мучилась, пока родила. Врач сказывал: посмотрела в последний раз на сыночка, попросила назвать его по отцу — Петром, стало быть — и наказала бабке, матери своей, внука передать. И угасла тихохонько. А откуда ей знать, сердешной, что матушкин дом прямым попаданием-то?.. Я сама, милый, ходила справляться, не отдадут ли дите мне. Обещать-то обещали, да тут вакуация. Анчихрист пришел. Так и не знаю, где маленький-то, — рассказывала Литовцеву соседка Иваницких, сухонькая старушка с темным, остроносеньким личиком. — А ты, сынок, извиняюсь, кем им приходишься? Али сродственником каким? Я-то вещички их берегу — все в целости. Заберешь, может?

Литовцев слушал ее и чувствовал, как отпускает напряжение, сковавшее его по рукам и ногам на лестничной клетке. Словно он сбросил с онемевших плеч вещмешок, набитый под самую завязку кусками тола, как тогда, перед мостом. И он возмутился: вот до чего очерствел, успокоился — оправдываться, видишь ли, не нужно! Горе-то какое, семьи не стало, а он!..

— Нет, мать, никакой я не родственник, — произнес он. — Вместе с Петром воевали. Нет у них родных. Оставь все себе.

— А куда мне на старости-то лет! — сказала старушка. — С собой в могилку не унесешь ведь. Если сынка Петра искать будешь да найдешь, забери имущество.

Вот что ему надо делать, старушка правильно подсказывает — надо искать. Должны же быть какие-то следы сына Иваницкого, человека, который спас ему жизнь.

Литовцев потушил папиросу о каблук и встал с шаткой табуретки:

— Покажешь, мать, где та больница? Может, там знают, где мальчишка?..

Дом младенцев стоял в глубине тополевого парка, в стороне от деревни. Литовцев медленно поднимался на пригорок, часто останавливаясь, чтобы успокоить гулко стучавшее сердце. Вот и конец его долгим поискам. Нашелся его неуловимый Петр Петрович. Целых два года писал во все концы, ездил сам, когда была возможность. Не терял надежды, хотя и приходила иногда успокоительная мысль: если ребенок жив-здоров, то без присмотра он не останется, пора прекратить эти поиски, устраивать свою жизнь. Институт надо заканчивать, семью создавать, не век же бобылем жить. Мать вон ворчит: ждала-ждала с войны, сердце ссохлось от тоски и страха, а он пропадает днями и месяцами. Нет бы остепениться, детей завести, понянчить ей хочется, побаловать…

Но все эти мысли уходили сразу, как только он вспоминал вздыбившийся над рекой мост, на котором остался Петр. А мог остаться и он.

И вот пришел вдруг ответ, что «разыскиваемый Вами Петр Петрович Иваницкий, 1942 года рождения, находится в Доме младенцев в деревне…». И, с трудом уговорив декана отпустить с лекций, он забежал на минутку домой предупредить мать и в тот же день уехал к объявившемуся сыну Петра.

Он дошел до ограды, открыл литую чугунную калитку и медленно пошел по песчаной дорожке к площадке, где играли дети.

Те, издалека заметив незнакомого, вскочили на ноги и маленькой пугливой толпой сгрудились возле воспитательницы. И только взгляды их, любопытно уставившиеся на Литовцева, да худенькие лица выражали такую надежду, что он почувствовал, как слезой перехватило горло. Он еще какие-то увертки придумывал! Нет, теперь он не имеет права обмануть ожидание хотя бы одного из малышей. В эти мгновения он понял, для чего столько времени искал сына Иваницкого: «Заберу! Заберу — и все тут! Будет матери внучонок».

Литовцев остановился и тихо — так вдруг сел голос — спросил:

— Петя Иваницкий здесь?

Белобрысый мальчуган лет семи отделился от ребячьей толпы и остановился перед ним, задрав голову и заложив за спину руки. Держался он независимо, хотя, как казалось Литовцеву, должен был бы робеть и радоваться нежданно привалившему счастью.

— А ты кто? Папа, да?

— Н-н… Собственно, да! — промямлил и поспешно поправился Литовцев, совершенно не подготовившийся к этому вопросу. — Так ты и есть Петя?

— Не-а, меня Колька зовут. А ты никакой не папа, — разоблачил его мальчуган, вминая пятку в песок. — Петькин папка давно нашелся и забрал его.

— То есть как нашелся?! — растерялся Литовцев, решив, что случилось чудо и Петр-старший остался жив тогда. С моста спрыгнул перед взрывом, успел отплыть. Парень-то он был могучий, кто там знает? Чего не бывает на свете…

— Дети, ну-ка погуляйте немного. Коля, не приставай к дяде, — сказала воспитательница, подходя к Литовцеву. — Петю Иваницкого забрали месяц назад в одну семью. Это мы так обычно говорим, что их родители отыскались, — объяснила она вполголоса. — А вы что, вправду его отец?

— Да нет, друг отца. Вместе воевали.