Валерий Кормилицын - Держава (том третий)

• Название: Держава (том третий)
• Автор: Валерий Кормилицын
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-91369-114-9

Третий том романа–эпопеи «Держава» начинается с событий 1905 года. Года Джека—Потрошителя, как, оговорившись, назвал его один из отмечающих новогодье помещиков. Но определение оказалось весьма реалистичным и полностью оправдалось.

9 января свершилось кровопролитие, вошедшее в историю как «кровавое воскресенье». По–прежнему продолжалась неудачная для России война, вызвавшая революционное брожение в армии и на флоте — вооружённое восстание моряков–черноморцев в Севастополе под руководством лейтенанта Шмидта. Декабрьское вооружённое восстание в Москве. Все эти события получили освещение в книге.

Набирал силу террор. В феврале эсерами был убит великий князь Сергей Александрович. Летом убили московского градоначальника графа П. П. Шувалова. В ноябре — бывшего военного министра генерал–адьютанта В. В. Сахарова. В декабре тамбовского вице–губернатора Н. Е.Богдановича.

Кровь… Кровь… Кровь…

Действительно пятый год оказался для страны годом Джека—Потрошителя.

В следующем году революционная волна пошла на убыль, а Россия встала на путь парламентаризма — весной 1906 года начала работать Первая государственная Дума, куда был избран профессор Георгий Акимович Рубанов. Его старший брат генерал Максим Акимович вышел в отставку из–за несогласия с заключением мирного договора с Японией. По его мнению японцы полностью выдохлись, а Россия только набрала силу и через несколько месяцев уверенно бы закончила войну победой.

В это же время в России начался бурный экономический подъём, в результате назначения на должность Председателя Совета министров П. А. Столыпина.

Так же бурно протекали жизненные перипетии младшей ветви Рубановых — Акима и Глеба. В романе показаны их армейские будни, охота в родовом поместье Рубановке и, конечно, любовь… Ольга и Натали… Две женщины… И два брата… Как сплелись их судьбы? Кто с кем остался? Читайте и узнаете.

---

«Бог поразил их глупостью, лишив разума и здравого смысла, — отложив рапорт, подумал Трепов. — Они даже не представляют, что будет с Россией и ними, ежели падёт самодержавие. Зато газеты, особенно московские, с огромным пиететом писали об убийце, используя такие обороты, как «стройный молодой человек», «умное интеллигентное лицо». — У него не лицо, а образина, — разглядывал фотографию убийцы, невольно сравнивая её с фотографией убитого князя, про которого писали, что у него лик мракобеса и изверга. — Охранительные силы лишились главной своей опоры, — расстроено подумал генерал. — Но у России есть ещё Я».

Скорбя у гроба убиенного супруга в Александровском соборе кремлёвского Чудова монастыря, и глядя на бесконечный поток людей, идущий поклониться праху великого князя Сергея, Елизавета Фёдоровна решила простить его убийцу.

7 февраля она навестила в тюрьме того, кто отнял у неё любимого человека, и простила его от своего имени и от имени мужа.

А люди всё шли и шли, опровергая донесения филёров о безразличии населения к смерти Сергея Александровича, и газеты переменили тон, сообщив в день отпевания 10 февраля: «Несмотря на будний день, тысячные толпы стремятся в Кремль отдать последний долг и поклониться праху мученически погибшего Великого князя. Перед воротами Кремля благоговейно настроенная толпа образовала живые шпалеры».

«Вот это другое дело, — читал московскую прессу генерал Трепов. — Дошло наконец — кого они потеряли. Что удивительно, — взял другую газету, — даже вождь ирландских террористов, незадолго до трагедии встречавшийся с великим князем в Москве, осудил это убийство, заявив репортёрам, что покойный генерал–губернатор был гуманным человеком и постоянно проявлял интерес к улучшению жизни рабочих».

Император на похороны не поехал…

— Ники, я не пущу тебя в Москву, — в истерике кричала Александра Фёдоровна.

«Будто простая крестьянка ведёт себя», — задохнулся от нежности к ней Николай. — Всё это от любви…»

— Слушай письмо сестры: «Всё, что мы переживаем в молитвах, помогает преодолеть это жестокое страдание. Господь дал благодатную силу выдержать. Знаю, что душа моего любимого обретает помощь у мощей святителя Алексея. Какое утешение, что он покоится в этой церкви, куда я могу постоянно ходить молиться». — А мы помолимся за твоего дядю на заупокойном богослужении в храме Большого Царскосельского дворца.

Первый раз в жизни император не воспринял на церковной службе успокоения: «Я никогда не прощу москвичам князя Сергея», — сжав зубы, думал он.

Большевики адски завидовали эсерам, провернувшим такое великое дело, и Владимир Ильич Ленин постепенно начинал задумываться о терроре,

провозгласив: «Нравственно всё то, что идёт на пользу революции». «Следует совмещать агитацию на фабриках и заводах с терактами. Но главное — необходимо созвать пленум Центрального Комитета партии, дабы они вынесли постановление о созыве съезда, — не чувствуя вкуса чая, размышлял он, сидя за ужином. — Текст письма составлен, следует зашифровать и отправить… На имя кого? — секунду подумав, решил, — лучше всего Красину».

— Наденька, — промокнул губы, осчастливив супругу ласковым к ней обращением.

«А то всё: «Надежда Константиновна, да Надежда Константиновна», — улыбнулась мужу.

— …Следует отправить письмо в Россию, — глянул, как жена с готовностью поднялась из–за кухонного стола. — На имя Красина, — уточнил он.

— У меня уже и черновик заготовлен, — улыбнулась она. — Как грибы засаливать. Полиции будет интересно читать. А между строк «химией» впишу твоё послание, — радуясь, что нужна ему, пошла в комнату к письменному столу. — Сейчас зашифрую.

— Как учительница, ключом к шифру ты выбираешь стихи? — рассмеялся супруг, по привычке вставив большие пальцы рук в проймы жилета.

— У Красина ключ — «Песня Катерины» Некрасова, — тоже развеселилась она. — У твоего брата, Дмитрия Ильича — надсоновское стихотворение «Мгновение», а лермонтовская «Душа» — для Ивана Ивановича Радченко…

— Да что же это ты партийные тайны выдаёшь? Ведь даже в Швейцарии у стен есть уши… И в основном — меньшевистские, — в задумчивости стал ходить от окна к двери и обратно. — Чего только не пишут теперь Плеханов, Засулич и Старовер в своей новой «Искре», ругая старую, потому что там властвовал узурпатор, — вынув из проймы, потыкал в грудь большим пальцем, — и самодержец — Ленин. Именно так, — сам себе покивал головой, вернув палец на место. — Узурпатор и самодержец… На царя намекают, с властью которого боролись и продолжим бороться на будущем съезде… Как хорошо, что у нас есть своя газета «Вперёд». И как славно, что мы нашли на неё средства. Неважно, из каких источников. Пусть даже японских. Нравственно всё — что идёт на пользу революции.

Получив письмо, Леонид Борисович Красин активно взялся за созыв пленума.

«Прежде следует найти надёжное место… И приблизительно я уже знаю, где провести пленум. В Москве. У моего, на этот момент друга, писателя Леонида Андреева. Он всегда чем–то увлекается. На данный момент главное увлечение — революция. К сожалению, быстро остывает. Вот и следует воспользоваться ситуацией, пока он на подъёме. Как говорят хорошо знающие его люди, следом обязательно наступит гнетущая депрессия и начнётся злая истерика».

Как и рассчитывал Красин, знаменитый писатель любезно предоставил большевикам огромную, неуютную свою квартиру.

Осудив нелепый фикус на треноге у входной двери, члены ЦК поудивлялись набитым картинами, всякой ерундой и книгами комнатам, выбрав пустую и тёмную, с одной тусклой лампочкой в люстре.

Член ЦК Дубровинский зачитал переданное Красиным письмо — сам он задерживался, и немного поспорив, присутствующие стали голосовать.

За созыв съезда — шесть, против — три.

Дальнейшую работу пленума прервала полиция, куда поступил телеграфный донос, что 9 февраля на квартире писателя Андреева соберётся верхушка большевиков.

К утру, вся эта верхушка оказалась в Таганской тюрьме.

Красину повезло. Подъехав к дому, он заметил у парадного подозрительных субчиков, явно смахивающих на филёров, и велел извозчику не останавливаться.

Леонид Андреев впал в дикую истерику, на весь дом крича: по какому такому праву фараоново племя арестовало его гостей.

Поглазев на сердешного, жандармский офицер задерживать его не решился, рассудив: «Такая вонь в газетах подымется, что даже директор Департамента полиции задохнуться может, не говоря уже о начальнике штаба отдельного корпуса жандармов».

Николай Второй, к которому приравнивал Ленина Плеханов, издал в феврале три документа.

«Именной Высочайший указ Правительствующему Сенату, 1905, февраля 18‑го.

В неустанном попечении об усовершенствовании государственного благоустройства и улучшении народного благосостояния Империи Российской, признали Мы за благо облегчить всем Нашим верным подданным, радеющим об общей пользе и нуждах государственных, возможность быть Нами услышанными».

Этим указом император предоставил населению «право частной законодательной инициативы по вопросам усовершенствования государственного строя и улучшения народного благосостояния».

Указ вызвал огромный поток писем от всех слоёв населения. И многие из писем, лично Николаем прочитанные, легли в основу его рескриптов по управлению государством.

Также император подписал рескрипт на имя министра внутренних дел Булыгина, в котором говорилось: «Я намерился привлекать достойнейших, доверием народа облечённых, избранных от населения людей к участию в предварительной разработке и обсуждению законодательных предположений».

Размышляя о словно по чьей–то команде начавшихся в стране беспорядках: забастовки в городах и сожжённые усадьбы в сельских районах, император думал, как умиротворить народ и прекратить начавшиеся бунты и стачки.

«Если, как мне докладывают, эсеры призывают крестьян грабить поместья, а революционеры всех мастей нацеливают народ на свержение монархии, то почему власть не может обратиться к патриотам своей державы и просто здравомыслящим людям с воззванием — встать на защиту родины и уберечь её от крови и распада…», издал манифест с призывом к «благомыслящим» слоям населения объединиться вокруг престола в борьбе со «смутой и крамолой».

* * *

Особо не задумываясь о событиях в европейской России, Маньчжурская армия жила своей жизнью.

В начале февраля, уютно расположившись, по военным меркам конечно, в рукотворной землянке, молодые офицеры конного отряда Мищенко с неописуемым наслаждением угощались смирновской водкой, мужественно доставленной из самой Москвы «вольнопёром» с университетским значком на груди — Олегом Владимировичем Кусковым.

— Благодаря цветку из букета великой княгини, все экзамены сдал на отлично, и, к ужасу профессоров и радости дядюшки, по его протекции, осенью прошлого года поступил вольноопределяющимся в твой полк, Глеб Максимович.