Петр Ингвин - «Зимопись». Книга 1 «Как я был девочкой»

• Название: «Зимопись». Книга 1 «Как я был девочкой»
• Автор: Петр Ингвин
• Жанр: Фэнтези

---

— Э-ээ… — промямлил я, жалея, что не улитка и не ношу с собой домика. — А где нижнее белье?

— Что? — резко обернулась девушка.

Черт. Мое лицо мотнулось в сторону стены и принялось ее сосредоточенно изучать. Кстати, теперь я называю Зарину девушкой. Она не ребенок, просто низенькая. Тем более, моя ровесница. Я вот тоже не мальчик, а тинейджер. Подросток, парень, молодой человек, как больше нравится. А моя соседка — полноценная девушка. Яркая. Очаровательная. Красивая. В общем… соблазнительная. Вот. Выговорил. Все, что отличает взрослую девушку от девочки, у Зарины присутствовало… и выглядело бесподобно. Аж дух захватило.

— Белье, — безвольно повторил я, пряча пылающее лицо.

— Вот оно. — Тон был недоумевающий. Тоненькая ручка указала на простыню.

Издевается? Как можно не понять, о чем речь?

— Нижнее белье, — вытолкнуло мое горло.

Лучше б оставило внутри. Девушка без зазрения совести шагнула ко мне. Босые ноги пришлепали по тесаному полу, правая ладонь задрала верхнюю простыню моего лежака, левая ткнула в нижнюю:

— Да вот же. Смотри, показываю!

Боковым зрением я видел. Видел прекрасно. Но видел больше, чем требовало воспитание. Соседка, которую это нисколько не смущало, требовательно ждала. Пришлось повернуть голову и кратко кивнуть склонившемуся надо мной созданию. Посчитав недоразумение исчерпанным, Зарина выпрямилась. Руки задумчиво сложились на удивленно раскосой глазастой груди.

— А-а, поняла. У вас это называется по-другому. Тебе надо привыкать. Вот эта вещь у нас, — ее опустившаяся ладонь вновь подхватила и вздернула к моим глазам простыню, — называется простыней.

Я подавил нервный смешок.

— У нас тоже.

Девушка всплеснула руками:

— Тогда почему же…

— Заринка, мать твою-мою-нашу! — раздался вопль в соседней комнате, слышимый, наверное, и на Святом причале.

Не описать моей радости печатными словами. Еще не оказывался в столь позорной ситуации, когда мысли увязают как мухи в меде, оставшийся без высшего командования язык мелет чушь, а глаза требуют оградить от потрясающего организм зрелища… и одновременно не желают уводиться в сторону.

— Заринка, в гроб тебе гвозди по самые дыни и колючку в арбуз! — донеслось уже ближе.

Говорят, смена деятельности — лучший отдых. А для бурлящих эмоций нет ничего лучше смены их вектора.

— У вас пользуются гробами? — Удивление поползло из меня, как бока из заниженных джинсов чересчур уверенной в себе дамы Бальзаковского возраста. Зрелище похорон самоотверженного бойника до сих пор стояло в глазах. Никакими гробами там не пахло.

— Чем? Какими гробами? — Златокудрая соседка расшнуровала завязку своих галифе, без единой тени сомнения стянула их, поочередно подняв ноги, и безмятежно прошла к своей выданной котомке.

Меня снова бросило в дрожь. Если здесь столь вольные нравы…

— Карина сейчас крикнула… — судорожно напомнил я происхождение темы разговора.

Как бы еще намекнуть насчет моей неготовности к подобной простоте и близости к природе. У нас разнополых учеников не селят в одной комнате, и у нас посторонние стесняются ходить друг перед другом даже в нижнем белье. Даже. А не. И если тут все так же и дальше, а то и не так, то… ух.

— Это кто-то из ангелов употреблял, — не прерывая занятий по переоблачению, пояснила Зарина. Бесцветные шаровары расправились в ее руках, взгляд придирчиво пробежался сверху донизу, руки зачем-то встряхнули свежевыглаженную вещь. Лишь после такого длинного ритуала ее ноги влезли в подставленные штанины. На вопли сестры девушка внимания не обращала: привыкла. Проделав аналогичные действа и пассы с рубахой, она добавила про гробы: — Обычное непонятное слово, в перемешивании с другими изображающее возмущение.

Олицетворение этого возмущения чуть не вынесло нашу дверь, у которой даже не нашлось звука выразить свои недовольство и презрение. С легким присвистом дверь отлетела к самой стене и обиженно заткнулась.

Карина уже переоделась. Рубаха сходилась на пупке узлом, что выглядело дерзко и фривольно. Правильнее было застегнуть на тесемочки и заправить в шаровары, либо оставить навыпуск, либо оставить и перетянуть поясом. Но бедовая девка выбрала то, что выбрала. Без шлема она оказалась короткоподстриженной шатенкой, совсем не похожей в этом на младшую сестру.

— Заринка, чтоб тебя пожиратели пожрали и человолки отчеловолчили, где мой трофейный нож, сукина дочь?

Это уже слишком.

— Вас не учили стучаться? — предельно спокойно осведомился я из своего положения лежа.

— Заткнись, вошь небесная, не с тобой говорят. — Зло зыркнув, Карина отвернулась к моей маленькой соседке. — А ну, иди сюда, мерзость подноготная…

— Это не твой нож, он ангельский! Милослава у ангела отобрала!

— Мой. Я его заслужила. Не тебе решать.

— Вспомни заповедь: не возжелай жены и дома ближнего своего, и другого имущества, — пошла Зарина на последнее средство логического убеждения.

В битве логики с яростью у первой не было шансов. Большое тело надвигалось на маленькое как бандитский джип на детский велосипед. Последствия встречи угадывались со стопроцентным результатом.

— Тысяча извинений, мадемуазель, но не пойти бы вам отсюда на хрен? — сказал мой принявший вертикальное положение организм.

— Что-о?

Как если бы я похлопал по плечу человеколюбивого — в плане покушать — инопланетного монстра, и он обернулся.

— Вообще-то я не бью девчонок, — на всякий случай сообщил я. Вдруг сработает?

Нет. Здесь собирались бить меня и бить больно.

— Это я девчонка? — зловеще загрохотала Карина.

Озверевшая машина для убийства, натренированная донельзя, сделала шаг вперед. Ее руки приготовились рвать, что гнется, и крошить, что ломается.

— Кариночка, опомнись. — Зарина вдруг выдала «молитву встречи»: — «Если я встречу ангела, я стану ему другом и помощником. Я отведу его в крепость. Я отдам жизнь за него не задумываясь». Закон, Карина! Преступивший закон сознательно ставит себя вне общества, общество обязано ответить тем же!

Хорошо же им вдолбили, от зубов отскакивает.

— Отдайте нож, и я уйду, — снизила тон Карина.

Типа, сменила гнев на милость.

— Это мой нож, — сказал я.

— Это мой нож!

Выкрик слился с броском. Драка с натренированной шестнадцатилетней убийцей меня не вдохновляла. Шансы уходят в глубокий минус. Победить можно лишь неожиданностью или тем, что здесь неизвестно. И я сделал это. Уже чувствуя, как клещи рук сходятся на шее, ткнул прямой ладонью в открытую всем ветрам диафрагму. Карина поперхнулась, согнулась пополам и гулко поцеловала пол.

— Кариночка, ты как? — запорхала вокруг нее сестренка.

У самой глазки сияли, как начищенные сковородки прабабушки. Наконец кто-то поставил старшую сестрицу на место!

— У-ух… — продышалась воительница. — Да я!..

Однажды я ходил на самбо почти месяц: родители заранее проплатили восемь занятий, деться было некуда. Там видел кое-что. Запомнилось главное, слова тренера: «Лучше уметь применять один прием, чем знать тысячу».

На первом занятии мы изучали и отрабатывали всего один прием. Бросок через бедро. Хватаешь за грудки, проворачиваешься с одновременным нагибом, кидаешь. Хватаешь, проворачиваешься, кидаешь. Хватаешь, кидаешь. И так весь урок. На втором снова отрабатывали — его же. До изнеможения. На третьем отрабатывали и применяли. На четвертом применяли до посинения, с противниками разного веса и из разных позиций. Остальные занятия я прогулял, о чем предки, конечно, не догадывались. Сейчас мне бы снова туда, годика на три…

Прыжок Карины я встретил захватом ее руки обеими своими. Потянул на себя, используя ее же энергию. И, сгибаясь в развороте, бросил противницу через себя прямо на свой лежак. Прыгнул сверху, прижал. Не имея преимущества ни в силе, ни в весе, ни в технике, просто вывернул руку назад, до вскрика. Нет ничего лучше удержания в болевом приеме, если противник один.

— Нож — мой. Признай и повтори, — приказал я.

Карина была знатным бойцом. Превозмогая боль, вывернулась, выставив мне под нос средний палец:

— А хо-хо не хи-хи?

Зря она это. Мой кулак, обхватив палец, заломил его в обратную сторону. Не выдержит никто. Только под наркозом.

— Кариночка, пожалуйста, признай, что ты не права. Если дойдет до разбирательства…

— Эт-то твой, твой нож! — взвыла Карина. Губы до странности изогнулись и растеклись по лицу невозможной кляксой. Взгляд искромсал меня на куски: — Я припомню.

— Договорились. Но не забывай, что я ангел. Меня нужно холить и лелеять.

Рот Зарины старательно изображал поддержку и сострадание сестре, а глаза врать не умели. Они смеялись во всю глотку, если это выражение применимо к данным частям организма.