Владимир Дудинцев - Повести и рассказы

• Название: Повести и рассказы
• Автор: Владимир Дудинцев
• Издательство: Профтехиздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1960

---

— Стена…

— Удивительно, как это могут…

— Ничего удивительного, — возразил насмешливый бас. — Он хорошо и быстро строит объекты. Людей знает, как никто другой — это я вам поклянусь. Посмотрит на тебя и скажет, чего тебе захочется завтра. И рука тяжелая. Чего тебе еще? Много хочешь…

— Да, конечно… Года три придется подождать. А там на новую стройку перебросят… Если бы Алябьев этим занялся — другое дело. Вот человек! Чем резче говорит правду, тем крепче стоит на ногах! Другому Медведев и половины бы не простил.

— Счастливый человек! — мечтательно сказал кто-то. — Махину какую открыл!

— Он сегодня опять схватился с Максимом. Пришел на карьер, а там как раз «Баррикадец» работал. Алябьев машину останавливает, на свой страх вызывает автогенщиков: сделать два выреза в ковше. Те, значит, за дело. Машинист сел покурить. А тут «газик» всем известный подъезжает, Максим высовывается: «Почему куришь? Кто распорядился? Где Алябьев?» Алябьева подзывает, а он не идет — занят. Народ собирается. Он — орать. Конечно, «ты», «колбасишь», «суешься» и прочее. А Алябьев слушал, слушал, а потом отчетливо так: «Максим Дормидонтович! Будьте добры выйти из машины. И посмотрите вот на это место». Максим вылез, сунулся тучей к ковшу и молчит. «И еще сюда, будьте добры». Алябьев уже приказывает, рассердился. На самом деле, кто ему дал право так обращаться с народом? Медведев, значит, сунулся и туда, осмотрел ковш. А на ковше обе серьги треснули — литые, в руку толщиной! Конструктивный дефект — ударяется ковш о стрелу. Ну, Медведев ничего больше не сказал. Подождал две минуты, пока прорезали, испытали ковш. Убедился, что больше не ударяется, сел в машину и уехал. И ни звука больше!

Все одобрительно зашумели.

— Почему Алябьеву все сходит? Потому что Алябьев, если неправ — признает сам, никогда до скандала не доведет. А если, прав, да еще дело касается производства — ну, тогда его не стронешь. Сам скорее полетишь!

В эту минуту стул, висевший на двери вместо замка, заходил и запрыгал. Федя вытащил его из ручки, и в барак — легок на помине! — вошел обсыпанный инеем Алексей Петрович, а за ним — молоденький техник с чертежной доской и трубкой бумаги.

— Скоро кончите? — шепнул Алябьев Феде. — Ну, ничего, мы подождем.

Став на цыпочки, он еще более удлинился и неслышно заковылял к печи. Кружок инженеров приветливо загудел, задвигался. Алябьев уселся там на лавке, в самом тесном месте, протянул руку, и Антонина Сергеевна, опередив всех, насыпала ему полную пригоршню орешков.

— Весьма тронут, — сказал Алябьев и шутливо поклонился ей.

— Что я вижу! Алябьев! — картинно удивился Фаворов. — Алексей Петрович, смотри — жена узнает!

— Алексей Петрович, — перебил его студенческий басок. — Вам от наших ребят поручение…

— Бог с ним, с клубом! — вмешалась Антонина Сергеевна. — Мертвое дело. Давайте еще о чем-нибудь. Нам и этой печки хватит. Мне бы только книжечку еще — «Измельчение руд» Крапивницкого…

— «Измельчение руд»? — переспросил Фаворов. — Знаю. Не достанешь нигде.

— Конечно, это потрудней будет достать, чем черевички, — сказал насмешливый бас. — Но, может, среди нас найдется Вакула? Фаворов! Это по твоей части!

Все засмеялись, и Андрей Романович на сцене захлопал в ладоши и строго обернулся к ним.

— Что за Вакула? — спросил Алексей Петрович. — Какая книга?

— «Измельчение руд» Крапивницкого. Тонечке вот нужно. У нее дело на мельницах не очень ладится, а в книжке расчеты есть…

— A-а… понимаю. Ну что ж… Может, правда, найдется Вакула?

После репетиции, когда все уходили, Антонина Сергеевна, взяв под руки напряженного, молчаливого Федора и Фаворова, остановилась в дверях.

— Алексей Петрович! Вы что, остаетесь здесь ночевать?

— Завклуб натопил хорошо, — донеслось из барака. — С разрешения завклуба мы поработаем здесь немного. Никак ветку не подведем к новому разрезу.

Все вышли на улицу — словно в белую лунную пустыню. Зазвенели под каблуками промороженные доски тротуара, и сзади вдруг раздался трубный бас. Это, сложив руки рупором, кричал в форточку Алексей Петрович:

— Фаворов! Коля! У тебя электрическая плитка была — принеси! И батончик, может, есть…

— У меня чайник есть! Электрический! — радостно крикнула вдруг Антонина Сергеевна. — Сейчас я вам все принесу! Мне ближе.

Она повернулась, толкнув Федю и Фаворова в разные стороны, спрыгнула с тротуара и повисла в лунно-белом морозном пространстве, быстро уменьшаясь, словно улетая. Вот она исчезла за глубокими сугробами, и все притихли, слушая удаляющийся легкий скрип шагов.

— Надо будет жене прописать, ха-ха-ха! — бархатисто пропел Фаворов. И белые, зарытые в снег бараки стали бросать по спящему поселку это отчетливое «ха-ха-ха».

Дней за пять до Нового года Федор узнал, что в бараке ИТР молодежь собирается устроить вечер-складчину. Федя чувствовал, что его как заведующего красным уголком могут позвать на этот вечер, и представлял себе, как он будет танцевать вальс с Антониной Сергеевной. Для этого вечера он даже купил себе дорогой серый костюм и надевал его по вечерам, чтобы костюм немного обносился и на вечере не казался слишком новым.

Числа двадцать седьмого Фаворов подошел к его станку и сказал давно ожидаемые и все-таки неожиданные слова:

— Эй, завклуб. Я тебя в список внес. Танцевать умеешь? Смотри. Только со своей водкой — это тоже учти.

В этот день Федор должен был развешивать афиши к воскресному киносеансу и решил воспользоваться этим, чтобы повидать Антонину Сергеевну и, может быть, даже поговорить с нею о предстоящем вечере. Он не видел ее уже дней пять.

После работы, свернув в трубку несколько серых листов, пересеченных крупными чернильными буквами: «Индийская гробница», Федор отправился в обход. Начал он с домика транспортной конторы, где сходились пять или шесть тропинок. Зорко оглядывая чуть розовые от вечереющего солнца снега поселка, Федя долго прилаживал лист к бревнам стены и стучал молотком. Обычно Антонина Сергеевна проходила вечером мимо транспортной конторы раза два или три. На этот раз ее что-то не было видно. Федор с сожалением оторвался от своей законченной работы и отправился дальше — к управлению. Не спеша он стал прилаживать афишу к стене. Заподозрить его никто не мог, — он спокойно вел наблюдение, видел восемь или десять троп, которые сходились здесь звездой. По ним с особенной вечерней живостью пробегали в одиночку и группами инженеры в плащах, плотники с топорами, рабочие карьера. Но Антонина Сергеевна не показывалась.

Прибив, наконец, афишу, Федя в последний раз огляделся, посмотрел на розоватое вырубленное взгорье, полукольцом охватившее поселок, затянутое вдали молочно-розовым морозным туманом. И — нечего делать — зашагал по желтой тропке к лесному островку, за которым был слышен глухой грохот дробильно-размольного завода.

У здания мельницы под деревянными бункерами грузились вагоны, обросшие фосфоритной пылью. Федя остановился перед знакомой дверью, за которой гремела белесая мгла, но не смог войти. Он приказал себе: иди в дверь! — и не пошел. Взял в рот несколько гвоздей и стал медленно прибивать афишу к дощатой стене около бункера.

— Эй, что делаешь? — закричали сверху несколько голосов, и Федя увидел на эстакаде рабочих с лопатами. Они свешивались через перила, стараясь разглядеть афишу.

— Не здесь прибиваешь! Пылью занесет!

— Кому надо — прочтет, — ответил Федя, задорно ударяя молотком, следя за дверью. — Давайте грузите. К маю чтоб план был!

Сверху ничего не ответили.

— Чтоб годовой план был, с перевыполнением, — приговаривал Федор. — Антонина Сергеевна чтоб веселая ходила. На Доску почета чтоб…

Наверху сурово молчали.

— Вернется — сделаем план, — сказал рабочий, водя перчаткой по перилам. — Обязательно должны наладить.

— А что она — в отпуске? — спросил Федя, вбивая лишний гвоздь.

— Ага, — усмехнулась женщина. — Угадал.

И рабочие заговорили наперебой:

— Медведев ее в отпуск отправил. В Суртаиху. Отулыбалась наша Антонина Сергеевна.

— Будет там заместо начальника на карьере. Карьер виноват, а она держи ответ.

— Медведев спросить умеет…

— А может, и не карьер виноват…

— Карьер. Некачественную руду шлют. Кондиции нет, — научно пояснил старик. — А к тому же машины новые. Ей, начальнице нашей, в институте про них не говорили. И помочь некому. Один только спрос.

Федя торопливо зашагал к управлению. Вот — пришло время. Именно сейчас, в эти трудные для Антонины Сергеевны месяцы, должны были надолго определиться ее постоянные друзья. Кто они? Если будут, то немного. Чем же помочь?

Новая мысль медленно поднималась, росла в нем. В лесном островке он поглядел назад, на темный силуэт дробилки, обведенный розовой солнечной каймой, и вслух сказал: