Александр Куланов - Роман Ким

• Название: Роман Ким
• Автор: Александр Куланов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-235-03893-6

Один из самых успешных советских писателей 1950–1960-х годов Роман Ким очень хотел, чтобы в нашей литературе появился герой, способный противостоять знаменитому Джеймсу Бонду. Несмотря на более чем миллионный тираж собственных детективов, он не смог выполнить эту задачу, зато успел поведать о своей жизни младшему коллеге — Юлиану Семенову, который описал приключения Кима и его напарника — Максима Исаева в романе «Пароль не нужен». Так Ким подарил нам Штирлица, но сам ушел в тень, во мрак, как думалось, навсегда. Его произведения сегодня оказались почти забыты, зато стала известна другая — тайная жизнь, в которой вопросов куда больше, чем ответов. Родственник корейской королевы, ученик наставника будущего японского императора Хирохито, Роман Ким вернулся в Россию, чтобы стать лучшим в СССР специалистом по тайной борьбе с японской разведкой. Выдающийся ученый, литературовед, японист и, одновременно, жесткий, бескомпромиссный контрразведчик — настоящий «ниндзя с Лубянки», не знавший поражений и сумевший обмануть Сталина. Кстати, именно Ким рассказал советским читателям о ниндзя, о которых в Америке тогда и слыхом не слыхивали. Его биография и сегодня напоминает излюбленную уловку ниндзя — «вывернутый мешок», все факты в котором противоречивы, недостоверны и убедительны одновременно.

знак информационной продукции 16+

---

XX съезд партии состоялся еще в феврале 1956 года. Постановление ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий» было опубликовано 2 июля. Развенчание сталинизма дало старт гигантской волне пересмотра уголовных дел сотен тысяч необоснованно репрессированных людей. Основные результаты были получены уже в 1956–1958 годах. Почти все знакомые Кима: Борис Пильняк, Артур Артузов, Глеб Бокий, Василий Ощепков, Трофим Юркевич, Николай Мацокин и многие другие были реабилитированы — посмертно. Если за других хлопотали родственники, то Роман Николаевич в июле 1958 года сам пришел в Главную военную прокуратуру и написал заявление с просьбой о своей реабилитации.

Новое следствие было серьезным. В КГБ собрали все архивные материалы, нашли выживших свидетелей. На допросы были вызваны Валентина Гирбусова (призналась, что оклеветала бывшего шефа и на самом деле он не принуждал ее к сожительству), Василий Пудин, Александр Гузовский, Павел Калнин, другие чекисты, знавшие Кима по совместной службе на Лубянке. Все они высказались о нем как о безвинной жертве репрессий, назвали его честным и ценным сотрудником, а что касается «бытовой статьи», то им не было ничего известно о «злоупотреблениях» бывшего коллеги. 2 февраля 1959 года военный трибунал Московского военного округа рассмотрел полученный месяцем ранее протест Главной военной прокуратуры по делу Кима и принял решение: «Постановление Особого совещания при НКВД СССР от 17 ноября 1945 года в отношении Кима Романа Николаевича отменить и дело о нем прекратить за отсутствием состава преступления». Кима полностью реабилитировали. Но это был еще не конец его борьбы за свои права.

Получив справку о реабилитации, Роман Николаевич отправился по знакомому до боли (во всех смыслах) адресу и передал письмо на имя председателя КГБ при Совете министров СССР. Через пять месяцев ему пришел заказной пакет с ответом: «Во изменение формулировки приказа НКВД СССР № 1138 от 8 июля 1937 года старшего лейтенанта госбезопасности КИМА Романа Николаевича, бывшего сотрудника особых поручений 3-го отдела ГУГБ НКВД СССР, считать уволенным из органов госбезопасности по выслуге установленных сроков обязательной военной службы в отставку. Период со 2 апреля 1937 года по 29 декабря 1945 года засчитать КИМУ P. Н. в стаж службы в органах госбезопасности… 5 июня 1959 года»[440]. Дополнительно прилагался адрес для обращения за получением денежного довольствия офицера госбезопасности за восемь лет заключения.

Пока Ким ждал реабилитации, в его жизни произошел один из самых странных случаев. Роман Николаевич получил официальное приглашение на мероприятия, посвященные столетию университета Кэйо. Празднования продолжались весь ноябрь 1958 года, и как оказалось, Кин Кирю не только не был забыт в Кэйо, но, наоборот, в университете прекрасно знали его нынешнее положение, имя и адрес. Его ждали в Токио, но он… не поехал. Позже он объяснил это тем, что был в Европе — отличный предлог для любящих путешествия и не знающих границ японцев. В 1958 году Ким действительно был в командировке, но не в Европе, а в Эфиопии. К сожалению, неизвестно, совпали по срокам поездка в Африку от Союза писателей и празднования в Токио или нет. Но даже если и совпали, отказ Кима выглядит очень странно. Безусловно, в душе он очень хотел снова побывать на своей второй родине — об этом свидетельствует его приветственный адрес «Комитету-44», общественной организации выпускников школы Ётися 1944 года эпохи Мэйдзи (1911). Кимура Хироси, которому Ким передал это письмо, говорил, что в нем «до боли чувствовалась тоска по родной Японии, с которой он расстался 45 лет назад (то есть в 1913 году, эти сведения противоречат сразу всем анкетам, которые Ким заполнял в России в течение этих сорока пяти лет. — А. К.). Нет, можно даже сказать, что это было горячее любовное письмо его второй родине — Японии». Ким назвал Японию страной, где провел детство, страной, где впервые учил алфавит и счет, страной, где его «впервые повлекло к литературному труду». В конце советский писатель резюмировал: «С точки зрения воспитания я наполовину русский и наполовину японец». Как ни крути, трудно поверить, что, наполненный такими чувствами любви ко второй родине, Роман Николаевич не смог из-за занятости поехать на мероприятие, где неизбежно должен был встретить многих своих однокашников по школе и колледжу. Променял на командировку в Эфиопию, результат от которой обещал быть весьма эфемерным, поездку в Токио, где мог наверняка получить не менее интересные, чем в Африке, новые знания и впечатления, расширить круг новых, необычных знакомств, насладиться атмосферой любимого города, купить только что вышедшие книги, журналы — можно в это поверить, хотя и сложно. Японоведы в это не поверят никогда, а Роман Николаевич был японоведом. Есть, правда, и такая версия: Ким не поехал в Японию именно потому, что как раз мог встретить там всех этих людей, а они могли его там… не узнать. Ведь загадочная история попадания Кима в Ётися и не менее загадочное его оттуда исчезновение так пока и не имеют объяснения. Версия дерзкая, но и отвергнуть ее мы пока не в силах.

Существует и другое объяснение. В престижном журнале «Бунгэй сюндзю» (том самом, где позже будет опубликована биография Кима работы Кимура Хироси) за май 1960 года появилась большая статья известного левого писателя Японии Мацумото Сэйтё под названием «Тайна Растворова». В ней воспроизводились детали побега из советского посольства в Токио в конце января 1954 года советского разведчика подполковника Юрия Растворова, последовавшей за этим его пресс-конференции в Америке и делался их глубокий и обширный анализ. В частности, отдельная глава была посвящена сходству и различию в делах Растворова и Зорге. Если бы обычный советский читатель в 1960 году мог прочесть эту статью, опубликованную в самом обычном японском журнале, сенсации 1964 года, когда имя Зорге было «открыто» в Советском Союзе, не состоялось бы: мы уже знали бы об этом человеке так же много, как знали о нем на Западе. Что же касается дела Растворова, то о нем до сих пор почти ничего не известно нашим соотечественникам, за исключением тех, кого оно интересует профессионально. Статья из «Бунгэй сюндзю» была важна как раз для специалистов, и есть основания полагать, что для Романа Кима в том числе.

Перевод статьи на русский язык, сохранившийся в архиве полковника КГБ А., не является секретным, да и сам журнал в Японии находился в открытой продаже и имелся в советских библиотеках.

Естественно, в статье много японских названий. У них крайне необычная транслитерация на русский язык. Мягкие слоги, в том числе с шипящими, записаны не через «ио», «чо» или «тё», а через «ьо». Например, не «иттёмэ», как принято в современной официальной транслитерации, не «ичоме», как воспринимается на слух, а «иттьомэ». Такая транслитерация не встречается, пожалуй, ни у кого из японоведов, кроме одного человека — Романа Кима. Его «Три дома напротив, соседних два» наполнены примерами именно такой непривычной транслитерации, где даже «Токио» — «Токьо». Это уже стиль, это — почерк, и это почерк Романа Кима.

Но не только это роднит эти пожелтевшие от времени листы дела Кима и дела Растворова между собой. Последняя, 37-я страница перевода подписана: «Перевел “МАРТЭН”».

Нет никаких оснований предполагать, что псевдонимом бывшего оперативного переводчика Кима в 1960 году мог воспользоваться какой-то другой переводчик — такой практики в специальных службах не существует. Только в фильмах о Джеймсе Бонде номера мифических агентов с «лицензией на убийство» передавались от одного агента другому. В жизни у каждого — свой номер, свой оперативный псевдоним, своя агентурная кличка. А если так, то получается, что по крайней мере в 1960 году бывший агент ГПУ — ОГПУ, а ныне внештатный сотрудник КГБ по кличке Мартэн продолжал работать?

Это объяснило бы многие вещи. Например, то, что Роман Николаевич долгое время жил в специальной гостинице «Люкс» на улице Горького, не имея в тот период работы, а значит, средств для оплаты жилья. Или то, как ему удалось стать членом Союза писателей СССР, не имея в активе ни одной изданной книги, кроме брошюры «Три дома напротив, соседних два», а еще выступать на специализированных заседаниях секции союза, не являясь пока его членом. Но самое главное, это объясняет то, каким образом еще нереабилитированный вчерашний заключенный спокойно разъезжал по всему капиталистическому миру в то самое время, когда другим «сидельцам» с похожей судьбой въезд даже в родную столицу был «заказан». И, наконец, это дало бы нам возможность понять, почему Роман Николаевич не поехал в Токио, хотя вполне мог бы себе это позволить.

Юрий Растворов в годы войны учился в спецгруппе разведки НКВД, предназначенной для работы в Японии. Учился в Москве, и кто-то преподавал ему там японский язык. В 1945 году Растворов был направлен в спецгруппу, занимавшуюся вербовкой агентов для советской разведки. Если в это время еще сидевший формально в тюрьме Ким работал в этой же группе, а всё говорит нам именно об этом, они могли быть, должны были быть знакомы. Растворов планировал побег, установив контакт с ЦРУ. Уйдя из советского посольства, он был вывезен американцами в США, где выдал всех сотрудников советской разведки и всех агентов-японцев — всех, кого только знал. Доподлинно неизвестно, сколько именно людей назвал Растворов — этой теме в значительной мере и посвящена статья Мацумото, но не исключено, что среди сотрудников советской госбезопасности, известных ему лично, предатель мог назвать и Мартэна — Романа Николаевича Кима. В таком случае вопрос с отказом Кима поехать в Японию решается легко и просто: он подозревал, что Растворов мог его выдать, и не мог ехать туда, где рисковал оказаться снова в комнате для допросов. Киму в такой неприятной ситуации оставалось только вежливо отнекиваться от приглашений, ссылаясь на занятость, и еще больше погружаться в творческую и общественную жизнь советских беллетристов.