Юрий Васильев - Право на легенду

• Название: Право на легенду
• Автор: Юрий Васильев
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1984

В книгу писателя Юрия Васильева включены повести: «Ветер в твои паруса», «Дом Варга» и повесть, давшая название сборнику.

Герои произведений Ю. Васильева — люди высокого нравственного начала, творчески увлеченные любимым делом, бескорыстно служащие ему. Это и полярный летчик Вениамин Строев (повесть «Ветер в твои паруса»), архитектор Егор Коростылев, охотник Вутыльхин («Дом Варга»), токарь Петр Жернаков (повесть «Право на легенду»). Всех их — людей разных поколений, характеров, профессий — объединяет не только любовь к Северу, но и высокое стремление найти свое место среди героев нашего времени.

Писатель Юрий Васильев тридцать лет прожил на Колыме и Чукотке. Вот почему в его произведениях так зримо запечатлен этот удивительный край.

---

Это вышел на связь Николай Панюшев, молодой еще, пятый десяток едва разменял. Долго ходить будет. Если, конечно, поосторожнее ходить будет, а то в прошлую навигацию подзалетел — прямо среди бела дня напоролся на битый лед, винт ему сразу же и срезало. Стоит посреди этой катавасии, весь словно кусками колотого сахара обложенный — ни вперед, ни назад. Пришлось Варгу его оттуда вытаскивать.

— …Здравствуйте, Александр Касимович! Очень рад вас слышать. Я вам кактус везу, маленький, зато красивый. Нет, я не знаю какой, я же в них не разбираюсь.

— Вот спасибо! — сказал Варг. — Это уважил. А то некоторые мартышку мне хотят сбагрить. Как Наташа? Дитем еще не обзавелась?

Оказывается, обзавелась. Да еще каким! Мальчишка, зовут Ерофеем — это в честь Хабарова. И Алеша Румянцев, самый молодой капитан в пароходстве, стал торопливо рассказывать, сколько было у сына при рождении килограммов и сантиметров, сколько имеется у него зубов и какого цвета волосы на головке, которую — представьте себе! — мальчик начал держать раньше положенного по науке срока, а Варг, слушая его, с улыбкой вспоминал, как два года назад молодой, красивей, удачливый и от всего этого страшно пижонистый капитан принимал у себя в каюте очаровательную журналистку, которая специально прилетела написать очерк о самом молодом судоводителе.

Варга привел к Румянцеву Саша Донцов. А тут как раз журналистка: хороша, ничего не скажешь. Сидят они, разговоры солидные ведут, но с намеком, что жизнь полна неожиданностей и всякого риска. Вдруг, как по заказу — трах-тарарах! Удар в борт. Не то чтобы очень сильный, однако посуда задринькала.

Румянцев даже бровью не повел. А через минуту вскакивает в каюту старший помощник и взволнованно докладывает, что в носовой части пробоина — полтора метра на метр, это на них налетел во время маневрирования гидрографический бот.

Саша Донцов стал чертыхаться, совсем, дескать, обнаглели парни. Варг тоже заволновался — людям завтра уходить, а тут дыра в носу, да еще здоровенная. И только молодой, красивый и уже насмерть влюбленный капитан удивленно посмотрел на помощника, пожал плечами, выражая крайнее недоумение, и сказал:

— Вы меня удивляете, старпом… Вы что, никогда не видели пробоины? Будьте добры, через час доложите о принятых мерах.

Ах, черт возьми, черт возьми! Никогда в жизни Варг, не говорил такие вот изящно-небрежные фразы.

Но тут весь его «скворечник» вдруг затрясся, стекла задребезжали, пол заходил под ногами, потом, через секунду, словно обвалился небесный свод: Варг уже, конечно, понял, что это Братишвили повернул свою рукоятку, но, что это будет так громко, он не думал.

— Александр Касимович! Алло! Алло! Слышите меня? Что это у вас там такое? Землетрясение, что ли?

— Да нет, все в порядке, Леша. Так, некоторые хозяйственные заботы. По дому, как говорится. Порядок наводим.

Варг отключил «Акацию». Вот и поговорил с товарищами. Первый деловой контакт в новом обличье. Фу! Ну и намусорил же Братишвили, хулиган, честное слово. Не мог поосторожнее. Теперь вот изволь прибираться, пакость какая-то с потолка насыпалась, штукатурка отлетела. А где поближе, там небось и стекла вдребезги. Ничего, починим.

Он взял бинокль и вышел на балкон. Мешали дома, но кое-что разглядеть можно было. И Варг увидел карьер, окруженный, словно огромный стадион, плотным кольцом людей. Широким веером по карьеру шли бульдозеры. Картина была прозаичной, обыденной, и Варг не сразу понял, отчего ему стало как-то не по себе. Потом догадался. Он же смотрит в бинокль, и для него это грохочущее действие происходит в полной тишине; в строгом молчании идут прямо на него машины, толкая перед собой сплошной земляной вал, задыхаясь и кашляя от натуги.

— Ну и хорошо, — сказал Варг. — Начали…

17

Они отъехали от поселка километров двадцать и уже свернули на заброшенную трассу, когда позади раздался взрыв. Коростылев обернулся, но ничего не увидел. Да и звук донесся сюда негромкий, было похоже на далекий, с раскатами, гром.

— Счастливо, ребята, — сказал он вслух. — Счастливо тебе, Даня. Начинайте. А мы поедем дальше.

Он сидел за рулем и весело насвистывал, изредка поглядывая на улыбающуюся встречной тундре Веру. Он еще не знал, что мост через реку неделю тому назад смыл паводок и что их «газик» беспомощно замрет на полпути, уткнувшись в размытый, чавкающий берег, на котором отчетливо были видны следы вездехода, — только вездеход мог перебраться здесь через Чаун, — но это уже не имело значения.

Главное в жизни произошло. Происходит сейчас, и будет происходить дальше…

Право на легенду

Семь дней в конце лета

Три дня назад, в пятницу, Петр Семенович Жернаков, токарь-универсал судоремонтного завода, назвал полон дом гостей, товарищей по работе с их женами, выставил богатое угощение и отпраздновал свое шестидесятилетие.

А сегодня, в понедельник, он проснулся, как положено, без пятнадцати семь, собрался было на кухню чайник поставить да от ужина что осталось разогреть и вдруг вспомнил, что на работу ему идти нынче не надо. И завтра тоже, и послезавтра. Потому что за летние месяцы набежало у него несколько дней отгула. Теперь и отдохнуть можно будет, а точнее говоря, делом заняться: машина сколько времени без резины стоит, катер неухоженный, да еще всякое разное по мелочам накопилось. Настасья совсем закружилась в последний месяц: людей у них в яслях не хватает, смену за сменой дежурит. Вот и сегодня чуть свет убежала.

Ну, ничего, дела подождут, не каждый день он в кровати нежится: третий год без отпуска. Правда, потом на полгода закатиться куда-нибудь можно будет, так ведь это еще когда.

Он снова улегся в постель, заложил руки за голову. Ах, хорошо! Лежи и смотри в потолок. А на потолке-то видал что делается? Белить давно пора, потеки пошли. Да еще Бучкин шампанским в него угодил на дне рождения: кто же теплое шампанское с лихостью открывает, тут поосторожней нужно. Хотя, конечно, день рождения, черт с ним, с потолком, зато — трах-трах! платья у женщин залиты, визг, довольны все до невозможности!

А Бучкин под шампанское речь сказал. Ну, речь как речь, только вот в конце начальник цеха в нем прорезался. Чудак он, одно слово! Здоровья и многих лет жизни тебе желает, а сам о производстве радеет в первую голову. «Ты, — говорит, — Петр Семенович, не пионер уже, а скорее пенсионер, и что ты себе позволяешь? Скачешь, как молодой козел, прости меня, грешного, за такие слова, сердце не жалеешь, здоровье не бережешь, а нам твое здоровье дорого. Заболеешь — мы как без рук, потому что, не в обиду будет сказано, раньше у тебя ученики были, а теперь у тебя учеников нет, дело продолжать некому». А? Вот так Бучкин! Настасья сперва обидеться хотела, потом давай хохотать: она всегда, как выпьет немного, смешливой делается: «Ты, — говорит, — Бучкин, золотце, ты моему Петеньке из производственных интересов до ста лет помереть не дашь».

Весело было, шумно, давно так шумно не было. Даже Золотарев с первого этажа пришел: чего, спрашивает, топочете среди ночи? Он, бедняга, один дома остался, жена с дочками на субботу и воскресенье в дом отдыха укатила. Ну, за беспокойство, как говорится, к столу пригласили. Хотя надо было бы с самого начала позвать: мужик он хороший, душевный, умница большая, конструктор-самоучка, да только вот жена у него — не приведи господь! Такую бы вожжами, честное слово, чтобы мужа не срамила. Сама не работает, девок вырастила барынями, по курортам каждый год, и еще мужа костит, что он скупердяй. А Золотарев сигареты «Дымок» курит, чтобы дешевле было: такую ораву поди прокорми.

Бадьянов его все уговаривал: «Ты, Николай, ее в работу упряги, чтобы она потела да худела, да чтобы языком к вечеру шевельнуть не могла. С бабами-то иначе нельзя…» Да, Бадьянов Иван Иванович тут знаток великий, теоретик, так сказать, другой бы в его возрасте уже правнуков имел, а он всю жизнь в бобылях проходил. Сколько они знакомы-то? Да, тридцать лет скоро. После Артура Иочиса, можно сказать, второй человек в городе, с которым так сошлись. Ох, здоровый же он, позавидуешь — по всем статьям здоровый, не только что телом. За все годы, что рядом работали, не слышал от него ворчания: что надо было, молча делал, насупившись, словно бы плечом раздвигал, если ему что мешало, а слов всяких не говорил. Он и за столом тихо сидел сперва, — потом только глазки-то заблестели, все порывался «По долинам и по взгорьям» петь. Ему это шло: усы длиннющие отпустил, на партизана похож.

А вот Артур прийти не смог, радикулит его опять свалил. Зато Катерина пришла, две корзины еды притащила.

Завидная хозяйка у Артура! Он, Жернаков, первый рыбак на побережье, икры сколько уже не видел. А Катерина икру принесла, балык, креветок, даже яиц миску: покупные, говорит, хуже. Тимофей этих яиц, должно быть, с десяток выпил.