Юрий Васильев - Право на легенду

• Название: Право на легенду
• Автор: Юрий Васильев
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1984

В книгу писателя Юрия Васильева включены повести: «Ветер в твои паруса», «Дом Варга» и повесть, давшая название сборнику.

Герои произведений Ю. Васильева — люди высокого нравственного начала, творчески увлеченные любимым делом, бескорыстно служащие ему. Это и полярный летчик Вениамин Строев (повесть «Ветер в твои паруса»), архитектор Егор Коростылев, охотник Вутыльхин («Дом Варга»), токарь Петр Жернаков (повесть «Право на легенду»). Всех их — людей разных поколений, характеров, профессий — объединяет не только любовь к Северу, но и высокое стремление найти свое место среди героев нашего времени.

Писатель Юрий Васильев тридцать лет прожил на Колыме и Чукотке. Вот почему в его произведениях так зримо запечатлен этот удивительный край.

---

Директор Пряхина любил и уважал главным образом за то, что молодой механизатор не погнушался в совхоз приехать. Бухгалтера своего он тоже хоть и не любил, но уважал, а тем более слушался, потому что бухгалтер — это финансовая дисциплина.

Посмотрел директор на Пряхина и спрашивает:

«Зачем тебе, Даня, обстановка? Я и то без обстановки живу».

«Так я, — отвечает Даня, — женюсь, товарищ директор».

«Это хорошо, — говорит директор. — И я тоже давно женат, и дочка у меня взрослая, а гарнитур я себе не позволяю».

«И напрасно не позволяете, — говорит Даня. — Тут ведь не в гарнитуре дело, а в моральном стимуле и социальной подоплеке. Если у тебя табуретка да кровать колченогая, значит, ты человек временный, а если у тебя мебель красного дерева и трюмо за большие деньги, — значит, ты корни пускать собираешься. Моральный фактор это, товарищ директор».

«Какой же ты молодец, Даниил Романович! — просиял директор и тут же обнял Пряхина. — Истинный ты молодец! Объявляю тебе благодарность в приказе. За сознательность и заботу о судьбах родного хозяйства».

Тут он, однако, посмотрел на бухгалтера и, потупившись, добавил:

«Конечно, кое-какие формальности придется соблюсти. Мы вот тут подсчитали. Прогон вездехода в оба конца, простой вездехода в райцентре, горючее, самовольная отлучка на четыре дня, амортизация… Пустяки, в общем. Месяца за три расплатишься… А на свадьбу я к тебе приду, если пригласишь. Или не пригласишь?»

«Без вас, товарищ директор, мне в этом деле не обойтись», — загадочно сказал Пряхин и с тем вышел.

Тут весь конфликт и завязался. Не успели в конторе вывесить приказ, как явилась к директору его единственная, глубоко любимая дочка Симочка вместе со своим женихом Даниилом Пряхиным, и стали они испрашивать себе благословение.

— Никуда я не являлся! — под общий смех не выдержал Пряхин. — Еще не хватало. Серафима сама доложилась.

— Правильно! — ничуть не смутившись, согласился Коростылев. — А уж как она доложила, так об этом один только папаша знает, у него потом целый месяц щека дергалась.

Одним словом, собрала Серафима свои платьишки и ушла к Даниилу Романовичу. Мать в слезах, отец валидол пьет. Бухгалтер заперся у себя дома: «Что-то теперь будет?» Зато в поселке оживление, предчувствие нового поворота событий. И правда: Серафима для начала отменила свадьбу. «Какая может быть свадьба, если отец родной разул-раздел, по миру пустил!»

— Егор, побойся бога! — снова взмолился Пряхин. — Как же не было? Ты же сам на свадьбе гулял, окаянная душа.

— Сдаюсь! — рассмеялся Коростылев. — Концовку я присочинил. Для драматизму. Но — было ведь? Было! Вы с тестем потом друзьями сделались, а Сима долго еще отца шпыняла: «Век тебе твой подарочек свадебный не забуду!»

Вечер в ресторане тем временем подошел к концу. Пряхин хотел было поехать к себе в гостиницу, но Коростылев сказал, что так люди не поступают, — пусть все разъезжаются, куда им надо, а они поедут к Коростылеву и будут беседовать вдвоем, как мужчина с мужчиной.

На другой день с утра Пряхин решил, что долг платежом красен: вчера Коростылев угощал, нынче его очередь. Болит, наверное, у Егора голова.

— Похмеляться будем, Егор Александрович? — сказал он, застав Коростылева на кухне. — Или сперва пиво?

— Бойкий какой, — засмеялся Коростылев. — Знаешь, за что казак сына драл? Не за то, что пил, за то, что опохмелялся. Садись, чаю налью. Потом повезу тебя город смотреть, я тебе храм покажу великий.

— Вези, — согласился Пряхин. — Пора и на культуру посмотреть. А твои-то храмы как? Построил уже чего?

— Мои? Идем, покажу. Благо, пока все на одном столе помещается.

Кабинет у Коростылева большой, с громадными, во всю стену окнами. «Из двух комнат переделал, — решил Пряхин. — Правильно. В просторе надо работать».

— Глянь-ка пока сюда, — сказал Коростылев, подведя его к стене, на которой висел аккуратный, сделанный тушью рисунок. — Узнаешь?

— Чего ж не узнать? Наш поселок. Ты смотри! Мудрая затея. Дома какие сочинил. Ничего. Слушай, а где же Колун-гора? Забыл, что ли?

— Про нее забудешь… — Коростылев показал в угол проекта. — Видишь, на месте Гнилого затона набережная. Это и есть бывшая сопка. Я ее взорвал и тем сразу сделал два дела: затон засыпал — это раз, поселку есть теперь куда вширь строиться, а главное — не будет больше «южака». По расчетам моего товарища, климатолога, именно эта сопка создает тот перепад давлений, который и образует ураганный ветер. Тебе нравится такое решение?

— Нравится, — сказал Пряхин. — Это по-моему. Чирик — и нету. Все равно как нарыв ножом вскрыть.

— И мне нравится… — Коростылев вздохнул. — А природе не нравится. Это теперь, Даня, просто рисуночек. Баловство. Ошибся мой приятель. Показал я проект одному ученому человеку. Знаешь, что получится, если сопку взорвать? Грунт через несколько лет вынесет в бухту, подходы к порту обмелеют. А самое скверное, что «южак» хоть и поубавится в силе, зато обрушится на прибрежную тундру, и ты понимаешь, какие гололеды начнутся? Так что рано я эту сопку похоронил, ее беречь да лелеять надо.

— Чертовщина какая получается, — сокрушенно сказал Пряхин. — Заманчиво ты это придумал. По нашим местам, я считаю, лучше, не придумаешь. Выходит, крест теперь на всем поставить надо?

— Даня, ты Даня, — улыбнулся Коростылев, которому искреннее огорчение Пряхина было приятно. — Пессимист ты, Даня. Погляди-ка лучше, что я тут из кубиков построил.

С этими словами он подошел к большому, похожему на бильярд столу, на котором громоздилось нечто закрытое покрывалом, осторожно снял его, и Пряхину увиделось зыбкое мерцание тонкого, как мыльный пузырь, купола, парившего то ли над марсианским городом, каким он его представлял себе по рисункам в журналах, то ли над одной из олимпийских деревень, во множестве виденных им по телевидению, — во всяком случае это было что-то не сразу понятное, и Пряхин подошел вплотную.

Коростылев стоял рядом, дымил папиросой.

— Город на заре, — негромко сказал он. — Роза ветров. Голубая мечта старых ревматиков. Девушки ходят в сарафанах, ребятишки копаются в песочке, пенсионеры стучат в домино. Энергичный товарищ Пряхин ловит рыбу в искусственном озере. И на все это благолепие сквозь пластиковый купол смотрит завистливая белая медведица с четырьмя медвежатами.

Сказал он это с легкой усмешкой, заранее вроде предупреждая, что судить строго не надо, чего уж там: кубики они и есть кубики, но можно было заметить, что Коростылеву вовсе не безразлично, как отнесется к этому Пряхин, потому что на этот раз он показывал свое творение не искушенному доке-специалисту, а человеку, которому в этом городе жить и которому этот город строить.

— Вот такое, значит, сооружение, — снова повторил он, но Пряхин жестом руки остановил его.

— Погоди, — сказал он. — Погоди, Егор. Дай я сам…

Пряхин никогда, упаси бог, не был мечтателем. Его называли иногда сумасбродом, называли даже авантюристом или еще как-нибудь, имея в виду живость характера, и в этом была своя правда. Но он давно считал себя человеком дела, знающим, что к чему, разбирающимся, где синица в руках, а где, извините, журавль в небе. Он любил во всем основательность, чтобы прочно было, целесообразно, без завихрений.

Вот и сейчас, стоя над хрупким, как зимняя сказка, городом, он постепенно стал различать за красотой и изяществом архитектурного решения зримую суть огромной в своем размахе работы. Он не был строителем в узком понимании этого слова, не возводил стены и не настилал полы и все же за долгие годы привык чувствовать себя причастным ко всему, что возникало потом на месте вырытых им котлованов.

В эти минуты перед ним был не просто смелый архитектурный замысел, а конкретный наряд-задание. Так он это сразу и воспринял. И сразу же опытным глазом человека, передвинувшего горы и горы земли, увидел, что все здесь надо начинать с отсыпки нижних ярусов кольцевой стены, что придется затем вынуть не одну тысячу кубометров мерзлого грунта под фундамент центральной галереи, и эта дробленная взрывом щебенка послушно ляжет в Гнилой затон; он увидел все это, и ему представилось, как в шуршащем сиреневом тумане, вспарывая ночь колючими окружиями фар, широким фронтом идут в наступление бульдозеры, сухо подминая едва осевший после взрыва грунт, и головную машину ведет Даниил Пряхин, потому что такое дело, конечно, доверят прежде всего ему.

Он тогда немного даже смутился от такого поворота мысли, а ведь именно так все и получилось. В прошлом году, когда проект утвердили, Коростылев приехал в поселок для окончательной увязки объектов. Они собрались у Варга, и Егор, поднимая тост, сказал: