Трифон Иосифов - Браконьеры

• Название: Браконьеры
• Автор: Трифон Иосифов
• Издательство: Радуга
• Жанр: Великолепные истории
• Год: 1993
• ISBN: 5-05-004087-6

Из сборника «Современный болгарский детектив» (Вып. 3)

---

Беда действительно гораздо больше, чем кажется на первый взгляд, обстановка сложнее некуда, и я начинаю нервничать. То и дело выхожу на террасу и прислушиваюсь к ожесточенной канонаде, которая доносится с Большой поймы. А иногда я явственно улавливаю злобный лай и протяжный вой с разных сторон, а это значит, что большая стая рассыпалась на более мелкие и собаки уже гонят некоторых животных, попавшихся им на пути, по самому заповеднику.

Генчев звонит каждые пять минут и требует, чтобы я докладывал ему обстановку. Черт ее знает, какая она на самом деле! Поэтому, чтобы не молчать, я мелю всякую ерунду. А если я начну мяться или крутить-вертеть туда-сюда, он разозлится и явится на базу собственной персоной. А мне только этого не хватает! Мой шеф до ужаса инициативен, и, что хуже всего, у него припасены готовые решения на все случаи жизни. И никаких возражений! Даже если у тебя сто разумных доводов против, он скажет — и точка.

Наконец-то я услышал тарахтение мотора — это буксовали в снегу два грузовика с охотниками из Дубравца. Я поискал среди них кмета, но не нашел — он велел, видите ли, передать, что остается на посту и, если он понадобится, пусть ищут его в общине. Делать нечего, надо действовать, и поскорее. Разделяю прибывших на три группы: первую отсылаю на правый берег водохранилища с целью прочесать и заблокировать район Лисьих нор (за ними находится дачная зона, и вот оттуда чаще всего в заповедник проникают люди и домашний скот); вторую даю в помощь моим людям — все они растянутся в цепочку, сойдут вниз к бывшей школе и займут оборону до самого Сухого оврага; третья расположится у стены водохранилища, чтобы ни одной дикой собаки не пропустить обратно. Таким образом, им останется только один путь к отступлению — через Чистило к южным склонам горы, туда, где находятся зимние логовища муфлонов. Но о них я не тревожусь, потому что на этом свете нет собаки, дикой или домашней, которая решилась бы выгнать муфлона и преследовать его по обледенелым склонам горных перевалов.

Отсылаю одну за другой все три группы, звоню шефу домой и, зная его начальственный гонор, прошу взять руководство операцией на себя — пусть потешится. И первое, что я предлагаю ему сделать, — это связаться любым способом с селами по другую сторону Предела и предупредить их о том, что вечером или ночью одичавшие собаки окажутся у них.

Уже половина двенадцатого, и Марина второй раз приносит мне кофе. Похоже, настроение у нее переменилось после утреннего скандала. Она вертится вокруг меня и все пристает с вопросом, нет ли и для нее каких-нибудь особых заданий.

Мне ужасно хочется послать ее подальше, но я превозмогаю себя и наказываю ей ни в коем случае не спускать сегодня с цепи Гая и Розу. Еще не хватало, чтобы кто-то из этих болванов застрелил их в суматохе.

Мне не сидится на месте, как челнок мотаюсь по базе и в сотый раз жалею о том, что не пошел с какой-нибудь группой. Вдруг в какой-то момент в канцелярию, куда я снова вернулся, влетает Марина и с расширенными от страха глазами тихо говорит:

— Телефон звонит…

В первый момент я не могу понять, о чем она говорит. Вот он, телефон, передо мной, он уже целый час молчит!

— Нет, другой звонит, из школы…

Теперь и я слышу. Тихо так стрекочет в глубине коридора, как будто это не телефон, а муха жужжит на окне. Кстати, надо объяснить, что это полевой телефон и пользуются им обычно только летом, когда в бывшей школе живут косари.

Бегу к аппарату, хватаю допотопную трубку, но в ответ — глухое молчание. Настойчиво спрашиваю — кто? Кто звонит? — и чувствую, что там, на другом конце, тихо вешают трубку. На этот раз я упорно верчу ручку, но ответа никакого. Марина стоит рядом со мной, в глазах у нее — тревога.

— Кто это может быть?

— Наверное, кто-то из наших, — на всякий случай отвечаю нейтрально, хотя вовсе не уверен в этом.

— Наши пошли к Большой пойме, и потом…

— Что «потом»?

— Ключи-то у меня, как же «этот» вошел в школу?

— Как?! — Я нагибаюсь к ней и почти касаюсь носом ее лица. — Ты же сама говорила мне вечером, что Митьо разговаривал с кем-то из школы! И тогда тоже ключи были у тебя, верно?! А это значит, что у кого-то есть вторая пара ключей или этот «кто-то» нашел способ входить в здание бывшей школы, не открывая замка! Ну-ка, быстро принеси ключи!

Марина пытается остановить меня, но я бегу к себе в комнату, и через пять минут я готов к выходу. Надеваю старый рюкзак на спину, перепоясываюсь патронташем и наполняю его целиком патронами и дробью. Подумав несколько секунд, сую во внутренний карман куртки пистолет. Черт знает что может означать этот звонок из закрытого помещения школы, да и утреннее столкновение мое с Митьо заставляет меня быть начеку.

Я быстро сбегаю вниз, хватаю из рук Марины связку ключей, достаю из стенного шкафа лыжи и палки и выхожу во двор. Гай рвется с цепи и беснуется от желания идти со мной, но я стараюсь не обращать на него внимания.

Я уже встал на лыжи и двинулся, когда меня догнала Марина.

— Подожди! Подожди, слышишь?

Я остановился и с удивлением поглядел на нее.

— Я хочу спросить тебя кое о чем… — Она подняла руку и поправила ремень ружья у меня на груди. — А если… если шеф спросит о тебе, что ему сказать?

Вряд ли она хотела спросить именно об этом — так мне, во всяком случае, показалось. Но я махнул палкой.

— Скажи ему, что я пошел с другими и вернусь самое большее через два, два с половиной часа.

Мне очень хотелось задать ей один вопрос, и я в конце концов решился:

— Ты говорила кому-нибудь, что я нашел тайник в Чистило?

— Да ты что, что ты… — она испугано отпрянула назад.

— Ладно, ладно… если что-нибудь выяснится, я позвоню из школы.

Идет густой снег. Очертания старого шоссе, некогда связывавшего Зеленицы с Дубравцем, еле видны сквозь снежную пелену. Знаю, что за мной тянется глубокий лыжный след. А я люблю смотреть на него и часто оборачиваюсь, но ничего, кроме снежной круговерти, не вижу. Тороплюсь к лесу, и тут меня сразу окружает оглушающая тишина. С веток мягко срывается и падает вниз пушистая пена, где-то далеко стучит дятел, резко отзывается сорока. Все чаще вижу вокруг следы оленей и серн. Вот — а здесь через мой путь совсем недавно промчалось в панике стадо диких кабанов. И ни один след не ведет к кормушкам. Наверняка животные бежали в самую густую часть леса, чтобы найти там спасение от стаи озверелых, одичавших собак, которые бывают, пожалуй, похуже и пострашнее волков…

Холодает и темнеет, я иду все глубже в лес — и, как ни странно, все вокруг становится тихим, нетронутым, каким-то первозданным. Впрочем, зимой тут всегда так, зато летом жизнь кипит и горы дышат лихорадочно и бурно, ополоумевшие от стойкого запаха горячей лесной земли, папоротника и дикой мяты. В те дни, когда я каждую минуту ждал известия о разводе, время в долине Златиницы будто остановилось. Дни еле тащились, как усталые потные кони, к растекшемуся красному закату, а ночи падали вниз, как чернильные волны, и небо стояло так низко, что мне хотелось взобраться на Предел, протянуть руку и схватить горсть звезд…

Ночи в то ужасное лето были шалыми и всех — и людей, и животных — сводили с ума. Даже Гай, преданнейший пес, норовил схватить меня за горло, когда мы бегали с ним по берегу водохранилища. Вроде бы это была игра, но бог знает где граница между его беспредельной привязанностью ко мне и атавистической жаждой крови — ночами я со страхом замечал в его глазах зеленые языки пламени…

Чем глубже я уходил в лес, тем яснее слышал далекие голоса облавы и грохот выстрелов — ясно, это группы прочесывают заповедник и постепенно вытесняют стаю вверх к Пределу. Это неплохо — операция, кажется, удается, большинство собак будет уничтожено, остальные, даже если перевалят через гору, наверняка отдадут Богу душу по дороге. Да и не дикие же в стае животные, а так, с бору по сосенке — от огромных овчарок (я вижу по следам) до маленьких домашних козявок. На обледенелых горных склонах они будут лихорадочно царапаться обломанными коготками и падать в пропасть — от выстрелов и от бессилия. И снег станет бурым от крови.

Выстрелы то приближаются, то отдаляются снова, в нескольких местах я уже натыкаюсь на скрюченные, окоченевшие трупы собак. Завтра охотники из Дубравца уберут их всех до единого — за каждую убитую собаку дают по пять левов…

Вдруг мимо меня проносится обезумевшее от ужаса стадо осыпанных снегом вепрей во главе с огромным самцом. По нарастающему сзади них шуму я успеваю понять, что буквально в ста метрах вслед за ними несутся охотники. Только я собираюсь крикнуть им, как на поляну выскакивают огромная косматая овчарка и маленький желтый, похожий на шакаленка шпиц. Мчатся осатанелые за вепрями и меня даже не замечают. Я быстро снимаю с плеча двустволку, они улавливают мое движение, и овчарка успевает отскочить в сторону. А желтый малыш совершенно неожиданно ложится в снег, трется об него животом и жалобно скулит. Стреляю с опережающим прицелом в овчарку, она с воем переворачивается через голову, остервенело захватывает зубами собственную шерсть и захлебывается кровью. Я навожу мушку на малыша, он сидит в десяти шагах от меня, в глазах безумие, ужас и слезы. Выстрел вминает его в снег, и я вижу ясно, как от маленького его тельца летят во все стороны желтоватые космы шерсти, смешанные с дымом и струйками пара от хлынувшей крови. Снова заряжаю ружье, чтобы добить большого — он пытается отползти от страшной поляны. Две пустых гильзы летят в снег, новые патроны уже у меня в руке, и тут внезапно, как удар, меня толкает в грудь предчувствие нависшей опасности. Трудно определить точно мое ощущение в этот момент — что-то вроде гнусной пустой тошноты под ложечкой, мурашки по спине и какой-то зуд по всему телу. Резко нагибаюсь к упавшим гильзам, и именно в этот момент — внезапный и ослепляющий, как молния, — гремит выстрел…