Алексей Миллер - Россия — Украина: Как пишется история

• Название: Россия — Украина: Как пишется история
• Автор: Алексей Миллер
• Издательство: РГГУ
• Жанр: Культурология
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-7281-1159-7

Книга известных историков Георгия Касьянова (Киев) и Алексея Миллера (Москва) посвящена анализу политического воздействия на то, как пишется в XXI в. история российско-украинских отношений. Статьи и публичные лекции обоих авторов дополняют главный структурный элемент книги — их диалоги. Рассматривая широкий спектр тем, от Богдана Хмельницкого до Второй мировой войны, впервые российский и украинский историки не столько спорят друг с другом, сколько совместно отстаивают принципы исторического цеха от политических манипуляций с обеих сторон.

Для специалистов, студентов и самой широкой читающей публики.

---

Подзаголовок — «плоды вовлеченного наблюдения» — тоже для меня очень важен. Все-таки у меня за последние годы накопился довольно редкий опыт. Я преподаю в Центрально-Европейском университете в Будапеште, где значительная часть студентов, до недавнего времени большинство,— это люди, закончившие тот или иной вуз в Восточной Европе. Под Восточной Европой я буду понимать все постсоциалистические страны, включая Россию. Из года в год я с этими людьми общаюсь, вижу, что происходит. Это одна сторона дела. С другой стороны, за последние несколько лет я читал курсы лекций в университетах Варшавы и Киева, я часто бываю в этих странах. И именно об этих трех странах пойдет речь: Польша, Украина, Россия. Я интенсивно общаюсь с историками из этих стран. У меня уже много лет есть проект, где мы занимаемся тем, что раньше называлось повышением квалификации университетских преподавателей. И опять же это люди не только из России, но из разных других стран тоже. То есть я вижу, что происходит, это личный опыт.

Кроме того, поскольку я занимаюсь историей Российской империи, которая к Украине и Польше имеет непосредственное отношение, то мне приходится читать разные рецензии на то, что я пишу, а иногда даже вступать в полемику с рецензентами. И я специально попросил организаторов дать ссылки на некоторые примеры этой полемики. Не потому, что она особенно значима, а потому, что она очень репрезентативна.

В этом смысле я действительно вовлечен и часто буду говорить о личном опыте, но, повторюсь, не потому, что считаю его особенно важным, а потому, что считаю его вполне репрезентативным.

Итак, историческая политика. Понятно, что история всегда была в той или иной степени политизированна. Собственно, когда она складывается как профессиональная дисциплина, это уже рамки того, что принято называть национальным нарративом, национальной историей, так как историки участвуют в формировании идентичности, в строительстве нации и проч. Они занимались тем, что помогали государству воспитывать хороших солдат и т. д. В общем, если мы посмотрим на конец ХХ в., возникает ощущение, что эта роль истории уходит в прошлое, причем как в Западной Европе, так и у нас. Все-таки понятно, что в Западной Европе был уже проект объединенной Европы, акцент не на военных подвигах, а на Гёте, на примирении, на социальной истории и т. д. У нас, в социалистическом мире, конечно, государство контролировало историю, цензурировало ее. Но если мы вспомним 1970—1980-е годы (я могу их вспомнить, я уже тогда был историком), в принципе, ну, не хочешь заниматься «актуальным», так занимайся историей Швеции, а не России XIX—XX вв. Было очень много ритуального, мало агрессии в проведении политики партии.

И за последние годы в этом смысле стало что-то меняться. Термин «историческая политика», если я не ошибаюсь, вошел в оборот в Польше года четыре назад. Но смотреть на этот сюжет именно сквозь эту призму, как на политику, стали даже чуть раньше. Одна из ссылок к моей дискуссии с очень хорошим польским историком Анджеем Новаком относится к 2003 г. И в том же 2003 г., если я не ошибаюсь, Анджей Новак опубликовал статью в правительственной польской газете «Речь Посполитая», в которой он написал, что возникает серьезная угроза, примерно такой был там смысл: «Немцы и русские в последнее время стали что-то пересматривать в своем историческом нарративе и, похоже, собираются расстаться с фиксированной ролью палачей, с признанием того, что они плохие ребята в этой истории. А нам обязательно нужно эту тенденцию предотвратить и нужно их в этой роли плохих ребят зафиксировать». В общем, это одна из линий, которую в исторической политике можно проследить вплоть до сегодняшнего дня: зафиксировать себя в роли жертвы, а кого-то специально подобранного — в роли палача. Специально подобранного, потому что каждый может вспомнить много обидчиков, но всегда выбирает, кого выгодно вспомнить именно в данный политический момент. Польша неизменно изображается жертвой России и Германии, а иногда даже жертвой США, когда это выгодно, ведь «Рузвельт продал нас в Ялте».

Чтобы вы представили, насколько это в Польше интенсивно, приведу примеры. Буквально несколько недель назад президент Польши Лех Качиньский выступал с телеобращением к польскому народу. Он говорил об опасностях, которые таятся в объединенной Европе, и частично произносил свою речь на фоне карты Германии 1939 г. с намеком на то, что немцы теперь в рамках объединенной Европы стремятся туда же. Когда несколько месяцев назад была дискуссия о том, как поделить места, пропорции представительства в Европейском союзе, Качиньский в качестве аргумента использовал следующий тезис: «Немецкий аргумент, что надо исходить из численности населения, порочен, потому что если бы немцы не убили столько наших граждан во время Второй мировой войны, то нас было бы намного больше, поэтому дайте нам дополнительные места в органах управления Евросоюза». Это в чистом виде историческая политика. В отношениях с Россией ключевой мотив — российская имперскость и, конечно, Катынь. Это одна часть.

Другая часть проблемы — это борьба с внутренними политическими врагами. В Польше уже довольно давно создан Институт национальной памяти, который некоторое время довольно продуктивно работал. Одна из его функций вызывала споры в обществе. Эта функция люстрации. То есть у них хранятся архивы служб безопасности Польской народной республики. И они должны были смотреть, не сотрудничали ли политики, люди, занимающие выборные должности, с органами коммунистической безопасности. Те люди, которые выражали беспокойство по поводу этой программы, довольно рано начали говорить о том, что при избирательном использовании этих материалов они могут превратиться в оружие против политических противников.

С недавнего времени споры об этом прекратились в том смысле, что все самые худшие опасения сбылись. Я бы сказал, что апофеозом был трюк Качиньских накануне президентских выборов, когда за неделю до выборов вдруг вся Польша узнала, что дедушка Дональда Туска, главного соперника Леха Качиньского, служил в вермахте. Потом, конечно, поговорили, обсудили: «Ну и что, служил, что из этого?» Это все было уже после выборов, а те несколько процентов голосов, которые нужно было отнять, они отняли, потому что они вбросили это за неделю до выборов. И это вытягивание папок идет очень активно именно сейчас, потому что в последнее время Качиньские сделали ответственные должности в этом институте фактически политическими должностями.

Обратим внимание, например, что политика меняется в зависимости от того, кто пришел к власти (мы еще вернемся к этому). Например, Дональд Туск, как только победил недавно на парламентских выборах, сказал: «Катынь — это все-таки прежде всего внутрироссийская проблема. Пусть они между собой это обсудят, какая степень ответственности, в чем их вина. Не будем делать это предметом межгосударственных отношений». Этим он, естественно, заслужил ушат помоев со стороны враждебного политического лагеря. Понятно, что историческая политика в виде требования покаяния со стороны внешних или внутренних политических партнеров — это очень мощный инструмент.

Наконец, третий элемент — это борьба за положительный, душеукрепляющий образ национальной истории. В принципе все нации хотят сделать такой национальный нарратив, который выполнял бы конструктивную функцию в формировании понимания «мы», солидарности и т. д. В Польше было очень жестко переформулировано, что есть такие люди, в основном, конечно, за рубежом, которые хотят представить поляков как плохих людей, и поляки должны сплотиться против этой идеологической агрессии для защиты своих святых интересов.

Я приведу несколько примеров, как это работает. В Варшаве есть музей Польского восстания 1944 г., Варшавского восстания. Это было восстание против немцев. На восточном берегу Вислы стояла Красная армия, и она там стояла, пока немцы добивали это восстание. Музей вам очень подробно расскажет день за днем про это восстание. Он вам не расскажет только одной вещи — о тех ожесточенных дебатах среди руководства польского партизанского движения, которые шли в тот момент, когда принималось решение начать восстание, и затем, в течение многих лет, надо ли было восставать именно в тот момент. Ничего этого нет. У нас есть героический поступок, герои, которые гибнут. А все, кто пытаются задавать вопрос: «Какова ответственность политиков, которые послали этих ребят на смерть?», убраны.

Другой пример — отношение этого лагеря (именно этого лагеря, это не вся Польша, это именно лагерь, который проводит именно такую историческую политику) к историку Яну Гроссу. Этот человек вырос в Польше, мать у него полька, отец — еврей. С моей точки зрения, это неважно, сколько в нем какой крови, но с точки зрения исторической политики — весьма важно. Он написал две книги. Первая книга называлась «Соседи», о том, как в одном польском местечке в 1939 г. польские жители этого местечки сожгли 600 своих еврейских соседей в амбаре. Немцы в этом не участвовали в том смысле, что их там не было. Они, конечно, создали определенные условия, но это другой вопрос. Была оживленная дискуссия на эту тему. А недавно Гросс опубликовал вторую книгу, которая называется «Страх». И в этой книге он рассказывает о том, как несколько тысяч евреев были убиты в Польше уже после того, как вернулись недобитые из нацистских концлагерей. И структура дискуссий про эту книгу была уже совершенно другой. Те отдельные голоса, которые звучали в первой дискуссии, что «Гросс, наверно, поляков не любит, он вообще не наш, хочет нас обидеть», были все-таки маргинальны. Теперь это один из основных, стержневых мотивов: Гросс — еврей, который мстит за что-то полякам, он хочет поляков обидеть, представить в черном цвете. То есть дискуссия не о том, что он написал, не о фактах и оценках, а о личности этого автора. Это польский случай.