Карсон Маккалерс - Сердце — одинокий охотник

• Название: Сердце — одинокий охотник
• Автор: Карсон Маккалерс
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1969

Психологический роман Карсон Маккалерс «Сердце — одинокий охотник», в центре которого сложные проблемы человеческих взаимоотношений в современной Америке, где царит атмосфера отчужденности и непонимания.

Джон Сингер — молодой, симпатичный и очень добрый человек — страшно одинок из-за своей глухонемоты. Единственного близкого ему человека, толстяка и сладкоежку-клептомана Спироса Антонапулоса, из-за его постоянно мелкого воровства упекают в психушку. И тогда Джон перебирается в небольшой городок поближе к клинике.

---

— Джордж, подвинься!

Мальчишка лежал, свернувшись, на самой середине кровати. Ночь была теплая, и он был совсем голенький. Кулаки у него были крепко сжаты, и даже во сне глаза прищурены, словно он решал какую-то трудную задачу. Рот был открыт, и на подушке виднелось мокрое пятнышко. Она его толкнула.

— Погоди… — пробормотал он во сне.

— Подвинься на свою сторону.

— Погоди… дай досмотреть сон… дай досмотреть…

Она столкнула его на положенное место и легла рядом. Когда она снова открыла глаза, было уже поздно — солнце светило в окно. Джорджа и след простыл. Со двора доносились детские голоса и плеск воды. Этта и Хейзел разговаривали в соседней комнате. Пока она одевалась, ей вдруг пришла в голову одна мысль. Она попыталась подслушать их разговор сквозь дверь, но слова трудно было разобрать. Тогда она с маху распахнула дверь, чтобы застать их врасплох.

Они читали киножурнал. Этта еще лежала в кровати. Рукой она до половины прикрыла фотографию какого-то актера.

— Вот отсюда он правда похож на того мальчика, который ухаживал за…

— Как ты себя чувствуешь, Этта? — спросила Мик. Она заглянула под кровать — коробка ее стояла на том же месте, где она ее поставила.

— Очень тебя это волнует, — огрызнулась Этта.

— Чего ты задираешься?

Лицо у Этты осунулось. У нее ужасно болел живот и яичник был не в порядке. Это имело какое-то отношение к ее нездоровью. Доктор сказал, что ей срочно надо вырезать яичник. Но папа сказал, что придется подождать. В доме нет никаких денег.

— А как, по-твоему, я могу себя вести? — сказала Мик. — Я тебя вежливо спрашиваю, а ты сразу начинаешь лаяться. Хотела тебя пожалеть, что ты больная, но разве с тобой можно по-человечески. Понятно, что я злюсь. — Она откинула со лба прядь волос и погляделась в зеркало. — Господи! Видишь, какая шишка! Лоб у меня наверняка треснул, факт. Два раза ночью грохнулась; видно, ударилась головой о столик возле кушетки. Не могу я спать в гостиной. На этой кушетке я ноги вытянуть не могу.

— А нельзя ли потише? — вмешалась Хейзел.

Мик встала на колени и вытащила из-под кровати свою большую коробку. Она внимательно осмотрела веревку, которой та была перевязана.

— Эй вы, лучше скажите, трогали вы ее или нет?

— Иди ты… — сказала Этта. — Очень нужно пачкаться твоим хламом.

— Только попробуйте! Я вас задушу, если тронете мои вещи.

— Ну, знаешь! — сказала Хейзел. — Мик Келли, ты самая большая эгоистка, какую я видала! Тебе на всех наплевать, кроме…

— Иди ты на фиг! — Она хлопнула дверью. Как она их ненавидит! Наверно, нехорошо так думать, но это правда.

Папа был на кухне с Порцией, пил кофе в своем неизменном купальном халате. Белки глаз у него были налиты кровью, и чашка дребезжала на блюдце. Он как заводной шагал с чашкой в руке вокруг кухонного стола.

— Который час? Мистер Сингер еще не ушел?

— Ушел, милушка, — сказала Порция. — Да ведь уже скоро десять часов.

— Десять! Ого! Никогда еще так долго не спала.

— Что там у тебя в этой шляпной коробке, которую ты вечно таскаешь?

Мик сунула руку в духовку и вытащила полдюжины оладий.

— Не спрашивай, и я тебе не буду врать. Не суй нос в чужие дела, не то плохо кончишь.

— Если осталось немножко молока, я намочу в нем хлебушка, — сказал папа. — Это называется «кладбищенская похлебка». Может, живот поменьше будет болеть.

Мик разрезала оладьи пополам и положила внутрь ломтики жареной телятины. Усевшись на заднем крыльце, она стала завтракать. Утро было теплое и солнечное. Тоща-Моща и Слюнтяй играли с Джорджем на заднем дворе. На Слюнтяе был купальный костюм, остальные сняли с себя все, кроме трусов. Они поливали друг друга из шланга. Струя воды сверкала на солнце. Ветер разносил брызги облачком, и облачко это переливалось всеми цветами радуги. На ветру хлопало развешенное на веревке белье. Белые простыни, голубое платьице Ральфа, красная кофта и ночные рубашки — все это, мокрое, свежее, было надуто ветром, как разноцветные шары. Погода стояла почти летняя. Мохнатые желтенькие шмели гудели вокруг жимолости у забора, выходящего в переулок.

— Смотри, я буду держать его над головой! — кричал Джордж. — Смотри, как потечет вниз!

Энергии в ней было хоть отбавляй, она не могла усидеть на месте. Джордж набил мешок из-под муки землей и подвесил его на ветку вместо тренировочной груши. Она стала бить по нему. Хлоп! Хлоп! — в такт песне, которая звучала у нее в уме, когда она проснулась. Джордж нечаянно положил вместе с землей в мешок острый камень, и она поранила костяшки пальцев.

— Ой! Ты пустил мне воду прямо в ухо. У меня лопнула перепонка! Я совсем оглох!

— Дай сюда. Дай я пущу…

Струя воды попала ей в лицо, а потом ребята направили шланг прямо ей на ноги. Она испугалась, что промокнет ее коробка, и понесла ее кругом по переулку к парадному. Гарри сидел у себя на ступеньках и читал газету. Она открыла коробку и вынула тетрадь. Но ей трудно было сосредоточиться, чтобы записать песню. Гарри смотрел на нее, и это мешало ей думать.

В последнее время они с Гарри много разговаривали. Чуть не каждый день они вместе возвращались из школы. Говорили о боге. Иногда она даже просыпалась ночью, такая жуть ее брала от того, о чем они позволяли себе говорить. Гарри был пантеистом. Это тоже такая вера, вроде как у католиков, баптистов или евреев. Гарри верил, что, когда ты умрешь и тебя похоронят, ты превращаешься в растение, огонь, землю, облака или воду. Пусть на это уйдет тысяча лет, но потом в конце концов ты станешь частью вселенной. Он сказал, что, на его взгляд, это лучше, чем быть каким-то ангелом. Во всяком случае, лучше, чем ничего.

Гарри швырнул газету к себе в прихожую и подошел к ней.

— Совсем уже лето, — сказал он. — А только март.

— Ага. Хорошо бы пойти выкупаться.

— Ну да, если бы было где.

— Негде. Разве что в бассейне загородного клуба.

— Хорошо бы что-нибудь такое сделать. Уехать, что ли, куда-нибудь подальше…

— Ага, — сказала она. — Погоди! Я знаю одно место. За городом, километрах в двадцати пяти отсюда. Глубокий, широкий ручей посреди леса. Скауты разбивали там летом лагерь. В прошлом году миссис Уэллс возила туда нас с Джорджем, Питом и Слюнтяем поплавать.

— Хочешь, я достану велосипеды, и мы завтра туда поедем. Раз в месяц у меня выходной в воскресенье.

— Поедем и устроим пикник, — сказала Мик.

— Ладно. А я у кого-нибудь попрошу велосипеды.

Ему было пора идти на работу. Она смотрела, как он шагает по улице, размахивая руками. Недалеко от перекрестка рос раскидистый лавр с низкими ветвями. Гарри разбежался, подпрыгнул, ухватился за ветку и подтянулся. Ей стало приятно, что они так дружат. И потом, он красивый. Завтра она попросит у Хейзел голубые бусы и наденет шелковое платье. А на обед они возьмут бутерброды с вареньем и лимонад. Может, Гарри захватит с собой что-нибудь этакое необыкновенное из еды: ведь они правоверные евреи. Она следила за ним, пока он не свернул за угол. Ей-богу, теперь, когда он вырос, он стал очень красивый.

Гарри за городом был совсем не такой, как Гарри на заднем крыльце, когда он читал газеты и размышлял о Гитлере. Они выехали очень рано. Велики, которые он достал, были мужские, с перекладиной между ногами. Они привязали еду и купальные костюмы сзади к сиденьям и отправились в путь, когда не было еще девяти часов. Утро было солнечное, жаркое. Через час они уже были далеко за городом и ехали по красному, глинистому проселку. По сторонам тянулись ярко-зеленые поля, и пронзительно пахло соснами. Гарри оживленно разговаривал. В лицо им дул теплый ветер. Во рту у нее пересохло, и очень хотелось есть.

— Видишь вон тот дом на холме? Давай остановимся и попросим воды.

— Нет, лучше потерпи. От воды из колодца можно подхватить брюшной тиф.

— Он у меня уже был. И еще воспаление легких, и раз я сломала ногу, а потом у меня был нарыв на ступне.

— Это я помню.

— Ага, — сказала Мик. — Когда у нас был брюшняк, мы с Биллом лежали в передней комнате, а Пит Уэллс, проходя мимо нашего дома, всегда пускался бежать, заткнув нос, и боялся даже посмотреть на наши окна. Биллу от этого было как-то не по себе. А у меня все волосы вылезли, я была совсем лысая.

— Ручаюсь, что мы уже отъехали от города километров пятнадцать. Уже полтора часа гоним, и довольно быстро.

— До чего же я пить хочу, — пожаловалась Мик. — И есть. Что у тебя в мешке?

— Паштет из печенки, бутерброды с куриным салатом и пирог.

— Вот это здорово! — Ей стало стыдно, что она взяла с собой так мало. — А у меня два крутых яйца, но зато фаршированные, и отдельно пакетик с солью и перцем. А потом бутерброды с маслом и черносмородиновым вареньем. Завернутые в пергаментную бумагу. И еще у меня есть бумажные салфетки.