Карсон Маккалерс - Сердце — одинокий охотник

• Название: Сердце — одинокий охотник
• Автор: Карсон Маккалерс
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1969

Психологический роман Карсон Маккалерс «Сердце — одинокий охотник», в центре которого сложные проблемы человеческих взаимоотношений в современной Америке, где царит атмосфера отчужденности и непонимания.

Джон Сингер — молодой, симпатичный и очень добрый человек — страшно одинок из-за своей глухонемоты. Единственного близкого ему человека, толстяка и сладкоежку-клептомана Спироса Антонапулоса, из-за его постоянно мелкого воровства упекают в психушку. И тогда Джон перебирается в небольшой городок поближе к клинике.

---

Как-то недавно на улице к нему привязался какой-то пьяный белый и потащил за собой. Доктор шел со своим саквояжем и решил, что кто-то ранен. Но пьяница приволок его в ресторан для белых, и белые возле стойки стали выкрикивать оскорбительные слова. Доктор понял, что пьяный над ним издевается. Но даже и тогда не уронил своего достоинства.

А вот с этим высоким белым человеком с серо-зелеными глазами у него получилось так, как никогда еще не бывало с белыми людьми.

Несколько недель назад, в темную, дождливую ночь, он возвращался от роженицы и стоял на углу под дождем. Ему хотелось курить, но спички в коробке отсырели и гасли одна за другой. Он долго стоял с незажженной сигаретой в зубах, как вдруг этот белый подошел и зажег ему спичку. Спичка сразу их осветила, и они смогли разглядеть друг друга. Белый улыбнулся ему и дал прикурить. Доктор просто не знал, что сказать, — ничего подобного с ним еще не случалось.

Они молча постояли минуту-другую, а потом белый подал ему свою визитную карточку. Доктору очень хотелось с ним поговорить и задать ему кое-какие вопросы, но он не был уверен, что тот его правильно поймет. Он так привык к оскорбительному высокомерию белых, что боялся проявить излишнюю приветливость и поступиться своим достоинством.

Но этот белый дал ему прикурить, а потом улыбнулся, явно не гнушаясь его обществом. С того дня доктор часто о нем думал.

— У меня есть один пациент, глухонемой, — сказал доктор Копленд Порции. — Пятилетний мальчик. И почему-то я не могу побороть ощущения, что виноват в его беде. Я его принимал и, отдав роженице два послеродовых визита, конечно, и думать о нем забыл. У него заболели уши, но мать не обратила внимания, даже когда из них стал выделяться гной, и его ко мне не принесла. Когда же наконец мне его показали, было уже поздно. Он ничего не слышит и поэтому не умеет говорить. Но я внимательно к нему приглядываюсь, и мне кажется, что, будь он здоров, он был бы очень умным ребенком.

— Тебя всегда тянуло к маленьким детям, — сказала Порция. — Ты их любишь гораздо больше, чем взрослых, правда?

— Ребенок позволяет надеяться… — сказал доктор. — А этот глухой мальчик… Я все собираюсь навести справки, нет ли для таких, как он, специального заведения.

— Мистер Сингер может тебе это сказать. Он хоть и белый, но очень добрый и никогда не задирает нос.

— Не знаю… — усомнился доктор Копленд. — Я даже подумывал, не написать ли ему записку. Может быть, он что-нибудь об этом знает.

— Я бы на твоем месте обязательно написала. Ты ведь так красиво пишешь письма, напиши, а я передам письмо мистеру Сингеру. Недели две назад он принес мне на кухню несколько рубашек и попросил простирнуть. Рубашки были до того чистые, будто их носил сам Иоанн Креститель. Мне и пришлось-то всего-навсего окунуть их в теплую воду, чуть-чуть оттереть воротнички, а потом выгладить. Вечером я ему их отнесла, и знаешь, сколько он дал за пять рубашек?

— Не знаю.

— Как всегда, улыбнулся и дал мне целый доллар. Целый доллар за одни эти рубашки! Он очень добрый, вежливый белый, я не побоялась бы задать ему какой хочешь вопрос. Я бы не постеснялась написать такому милому человеку письмо. Пиши, отец, не сомневайся.

— Может, и напишу, — сказал доктор Копленд.

Порция вдруг привстала и принялась поправлять свои туго затянутые, напомаженные волосы. Издали послышались тихие звуки гармоники, постепенно они становились громче.

— Вилли и Длинный идут, — объявила Порция. — Надо их встретить. Береги себя, а если я тебе понадоблюсь, дай мне знать. Я очень рада, что мы с тобой поужинали и наговорились.

Звуки гармоники стали отчетливо слышны — Вилли, дожидаясь Порцию, играл возле самой калитки.

— Погоди, — сказал доктор Копленд. — Я ведь всего раза два видел тебя с мужем, мы с ним толком даже не знакомы. А с тех пор, как Вильям был у меня в последний раз, прошло три года. Почему бы им не заглянуть сюда на минутку?

Порция стояла в дверях, ощупывая кончиками пальцев прическу и серьги.

— В прошлый раз, когда Вилли тут был, ты его очень обидел. Видишь ли, ты просто не понимаешь…

— Что ж, — сказал доктор Копленд, — я только предложил.

— Обожди. Я их позову. Может, они зайдут.

Доктор Копленд закурил сигарету и зашагал по комнате. Он никак не мог прямо надеть очки; пальцы у него опять дрожали. Из палисадника перед домом донеслись приглушенные голоса. В прихожей раздался топот, и в кухню вошли Порция, Вильям и Длинный.

— Вот и мы, — сказала Порция. — Длинный, я, кажется, так и не познакомила тебя с отцом. Но вы друг о друге все знаете.

Доктор Копленд пожал гостям руки. Вильям застенчиво жался к стене, а Длинный вышел вперед и чинно поклонился.

— Я много о вас слышал, — сказал он. — Очень рад с вами познакомиться.

Порция и доктор Копленд принесли из передней стулья, и все четверо расселись возле печки. Они молчали и чувствовали себя неловко. Вилли нервно оглядывал все вокруг — книги на кухонном столе, раковину, раскладушку у стены и своего отца. Длинный скалил зубы и одергивал галстук. Доктор Копленд, казалось, хотел что-то сказать, но только облизнул губы.

— Что-то ты уж очень наяривал на своей гармошке, Вилли, — прервала наконец молчание Порция. — Видно, вы с Длинным где-то здорово угостились джином.

— Никак нет, — вежливо возразил Длинный. — С субботы капли в рот не брали. Поиграли в подковы, и все.

Доктор Копленд так ничего и не сказал, и молодые выжидающе поглядывали на него. В комнате было душно, а тишина действовала всем на нервы.

— Вечная у меня морока с их костюмами, — сказала Порция. — Каждую субботу стираю обоим белые костюмы и два раза в неделю глажу. А ты на них погляди! Они и надевают-то их только после работы. Все равно: два дня поносят — и хуже трубочистов. Только вчера вечером гладила брюки, а складки как не бывало.

Доктор Копленд по-прежнему безмолвствовал и не сводил глаз с лица сына. Но когда Вилли это заметил, он прикусил свой куцый заскорузлый палец и уставился в пол. Доктор Копленд почувствовал, что пульс его скачет и кровь стучит в висках. Он закашлялся и прижал кулак к груди. Ему хотелось поговорить с сыном, но он не мог придумать — о чем. В нем поднималась старая злоба, а времени поразмыслить и преодолеть ее не было. Кровь стучала в голове, и он был растерян. Но все трое смотрели на него, и молчание было таким тягостным, что ему пришлось его прервать.

Голос его прозвучал визгливо и самому показался чужим.

— Интересно, Вильям, многое ли ты запомнил из того, что я рассказывал тебе в детстве?

— Не понимаю, о чем ты говоришь?

Слова сорвались с языка прежде, чем он успел их обдумать.

— А о том, что я отдал тебе, Гамильтону и Карлу Марксу все, что у меня было. Вложил в вас всю свою веру и все надежды. И получил в ответ тупое непонимание, лень и безразличие. От всего, что я в вас вложил, ничего не осталось. Все у меня отнято. Все, что я пытался сделать…

— Тес… — прервала его Порция. — Отец, ты же обещал, что не будешь сердиться. С ума можно сойти! Зачем нам ссориться?

Порция встала и направилась к выходу. Вилли и Длинный поспешно двинулись за ней. Доктор Копленд шел последним. Они стояли в темноте у двери. Доктор Копленд пытался что-то сказать, но где-то глубоко внутри у него перехватило горло. Вилли, Порция и Длинный сбились кучкой.

Держа одной рукой за руки мужа и брата. Порция протянула другую доктору Копленд у:

— Давайте перед уходом помиримся. Терпеть не могу, когда у нас ссора. Давайте больше никогда не ссориться.

Доктор Копленд молча попрощался с ними.

— Вы меня извините, — сказал он под конец.

— Я не в обиде, — вежливо сказал Длинный.

— И я, — пробормотал Вилли.

Порция снова взяла их всех за руки.

— Нам просто нельзя ссориться!

Они сказали «до свиданья», а потом доктор Копленд долго смотрел им вслед с темного крыльца. Их шаги, замирая, тоскливо отдавались в темноте, и доктор Копленд почувствовал томительную усталость. Когда они дошли до угла. Билли снова заиграл на гармонике. Мотив был грустный и пустой. Доктор стоял на крыльце, пока они не скрылись из виду в не затихли звуки гармоники.

Потом он погасил в доме свет и в темноте подсел к печке. Но покой не приходил к нему. Ему хотелось прогнать мысли о Гамильтоне, Карле Марксе и Вильяме. Каждое слово, сказанное Порцией, память повторяла громко и безжалостно. Он резко встал, зажег свет и уселся к столу, заваленному книгами Спинозы, Шекспира и Карла Маркса. Когда он читал себе вслух Спинозу, слова звучали красиво и мрачно.

Доктор подумал о белом, про которого они сегодня говорили. Хорошо, если белый сумеет помочь его глухому пациенту, Августу-Бенедикту-Мэди Льюису. Но ему захотелось написать письмо этому белому даже без всякого повода. Даже если бы ему нечего было у него спрашивать. Доктор Копленд сжал голову руками, из его горла вырвался странный звук, напоминавший долгий стон. Он вспомнил лицо белого, когда тот ему улыбнулся в ту дождливую ночь при свете желтого пламени спички, и на душу его снизошел покой.