Фридрих Незнанский - Чужие деньги

• Название: Чужие деньги
• Автор: Фридрих Незнанский
• Издательство: Эксмо, Олимп
• Жанр: Детектив
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-12155-2 (Эксмо), 5-7390-1626-6 (Олимп)

Эта книга от начала до конца придумана автором. Конечно, в ней использованы некоторые подлинные материалы как из собственной практики автора, бывшего российского следователя и адвоката, так и из практики других российских юристов. Однако события, место действия и персонажи безусловно вымышлены. Совпадения имен и названий с именами и названиями реально существующих лиц и мест могут быть только случайными.

Турецкому снова досталось опасное и запутанное дело: убийство американского журналиста русского происхождения Питера Зернова, главного редактора международного журнала, выходящего в России под названием «Мир и страна». Если обычно следователю трудно найти подозреваемого, то здесь подозреваемых слишком много. Но особенные причины для ненависти есть у «Золотой сотни» — ста самых богатых людей России, чьи фамилии посмел опубликовать в своем журнале Зернов. Ведь он с цифрами в руках сумел доказать, что капиталы, на которые «Золотая сотня» шикует в нищей стране, — на самом деле всего лишь чужие деньги.

---

— Три бутылки «Чайковского», крекеры с луком и кетчуп «Чили», — приказал он продавщице. Вспомнив, что забыл хозяйственную сумку, добавил: — И пакет. Попрочнее, будьте добры.

Пакет попался такой же красно-белый, как и вывеска, только на нем было написано не «Продукты», a «Lucky Strike». Совпадение цветов отплывающее сознание Виктора сочло закономерным, словно он опьянел прежде употребления водки.

Возвращение выдалось не в пример веселее отбытию: и ветер дул в спину, и увесистый пакет в левой руке не тяготил, а словно бы придавал устойчивости. Даже желтый медведь в окне первого этажа, казалось, улыбался, а не дразнился красным суконным языком. «Ничего-ничего, — утешал себя Виктор, потому что был единственным родным человеком для себя, а следовательно, кроме него самого, утешить его было некому, — сейчас мы с тобой придем домой, напустим ванну… э нет, стой, с какой стати ванну… сядем за стол… или, лучше, ляжем за стол… и вот тогда-то все и начнется…»

— Дядя Витя!

У подъезда словно сконденсировалось из ноябрьской метели изящное создание: развевающееся черное пальто, длинный белый шарф, мечущиеся по ветру, как облако, темно-русые волосы. Кто-нибудь посторонний мог бы удивиться, каким образом эту породистую девушку занесло в район метро «Первомайская», но Виктора Милютина было на подобные штучки не взять. Он-то, с его прежним, не утратившим зоркости глазом, моментально раскусил, что, несмотря на дорогие и, не исключено, заграничные шмотки, порода в девушке отечественная, милютинская. Повернула в полупрофиль голову — ну точь-в-точь Танька молодая! Правда, волосы Танька не распускала, она их всю дорогу на бигуди крутила. И красилась. Жалела, тварь, что блондинкой не родилась!

— Лиза, это ты?

— Я, дядя Витечка! Вы меня узнали?

— Узнал, узнал. Вали отсюда!

Родственничков ему не хватало! Желание выпить вспыхнуло с обостренной силой, подступая к горлу, сдавливая голову. С какой стати он обязан нянчиться с Танькиной дочкой?

— Дядя Витя, я только хотела спросить…

— Нечего тебе спрашивать. У своей матери спрашивай.

— Мама не скажет.

— А я и подавно не скажу. Я сейчас никому ничего не скажу. Поняла? Лиза, ты меня хорошо поняла? Тогда вали к папе с мамой.

Изящное создание пустило на щеки мокрые полоски слезинок. Как театрально! Метель снова защипала шею, закоченела рука, сжимающая ручку пакета. Лиза сползла взглядом к пакету, просканировала его содержимое и новым, сокрушительным тоном твердо сказала:

— Дядя Витя, я вас понимаю. Поверьте, мне тоже очень плохо сейчас. Давайте напьемся вместе.

Вот теперь — истинная дочь Таньки! Стоит Таньке чего-то захотеть по-настоящему, все преграды рушатся перед ней. Виктор Милютин испытывал двойственное чувство к этой совсем взрослой, знакомой и незнакомой девушке: с одной стороны, он ненавидел в ней свою сестру, с другой стороны, ему было лестно, что хотя бы один-единственный человек на этом свете прилагает такие старания, чтобы прорваться в его никому не нужную сейчас судьбу. Оттолкнуть ее? И что, никого другого больше сегодня не будет? И он молча напьется, пробавляясь невидимыми собутыльниками, большей части которых никогда не существовало?

Виктор нажал металлические кнопки кода и распахнул дверь:

— Входи.

35

С Мусой Талбоевым Турецкий встречался не в Чечне и не где-нибудь на конспиративной квартире, а в его светлом офисе, обставленном в соответствии с неписаными бизнес-стандартами. Будучи давним знакомцем Бегаева, Талбоев официально не считался причастным к уголовщине и к воинствующему исламу — по крайней мере, данные, согласно которым его можно было бы привлечь к ответственности по этим пунктам, отсутствовали. Талбоев возглавлял крупный общественный фонд, финансируемый как гражданами, так и государством, и неприятности, связанные с чеченским происхождением, были нужны ему, как акуле гарпун в бок. Этим объяснялось стремление к откровенности с правоохранительными органами. В общем, такого человека не вредно иметь про запас в наше время терроризма.

Турецкого предупредительно вышла встретить в подъезд фонда секретарша Талбоева — миловидная стройная женщина лет двадцати пяти, которая представилась Линой. «Чеченка или нет?» — гадал Турецкий, спеша по выложенному ковролином коридору вслед за секретаршей. Макси-юбка до щиколоток и полупрозрачная кофточка, плотно облегающая грудь и талию; русые, подстриженные в «каре» волосы; карие глаза с поволокой, благодаря которым Лина выглядела чуть ли не сестрой Гали Романовой…. Нет, скорее все-таки русская или украинка. Лина… Как ее полностью: Алина, Ангелина? Может быть, Алевтина?

— Залина, два кофе, — поприветствовав следователя по особо важным делам и выяснив, что он будет пить, обратился к секретарше Талбоев, и та, без восточных поклонов, но с почтительной улыбкой, покинула кабинет, предоставив Турецкому материал для этнографических размышлений. В этот материал превосходно вписывался и хозяин кабинета, крепкий сорокалетний мужчина с такими же русыми, как у секретарши, волосами, кажущимися светлей из-за ранней седины. Лицо белокожее, преждевременно постаревшее; складка губ выдает замкнутость и хитрость. Заставь его отрастить бороду и дай в руки автомат — получишь типичного чеченского боевика из выпуска новостей. Но здесь, в своем офисе, он выглядел типичным бизнесменом, а бизнесмены — такое уж международное племя, что придется очень потрудиться, чтобы отличить дядю Васю от дяди Мусы.

«Мы, русские и чеченцы, очень похожи, — забрела в голову Турецкого историко-мифологическая, приличествующая скорее Елагину мысль. — Одни православные, другие мусульмане, одни обитают на равнинах, другие в горах, а вот похожи, как братья, хоть тресни! И страсть к партизанщине нас роднит… Должно быть, вследствие похожести и страдаем из-за кровавых затяжных конфликтов. Только одноименные заряды отталкиваются, только братья способны враждовать по-настоящему. Это доказала Великая Отечественная война, когда два сходных режима, два народа, переплетенных культурными связями, старались сровнять один другого с землей и в результате лишились лучшего генофонда. Печально все это…»

К вопросу о Бегаеве Талбоев оказался подготовлен.

— Если вы думаете, что он причастен к взрыву в квартире Зернова, — усмехнулся информированный Муса Иналович, — скажите подчиненным, чтобы они отдохнули и переключились на другие версии. Знаменитого Беги в Москве уже давненько нету. Бега ударился в бега.

— Вы зовете его Бега, — отметил Турецкий. — В кругах, где вы с ним встречались, это было обычное для него наименование?

— Скорее нет, — ускользнул Талбоев. — В глаза его так никто не называл, а от третьих лиц я не раз слышал: прозвище Бегаева — просто Бега. Что уж он там о себе придумал, Азраил он или нет, это серьезных людей касаться не должно.

— А кто это такие — серьезные люди? — продолжал уточнять Турецкий.

— Лучшие люди чеченской диаспоры в Москве, — спокойно ответил Талбоев. — Нам ни к чему посторонний шум, мы работаем открыто. Работаем на пользу России. Мусульмане издревле привыкли к торговле, а без торговли сейчас не обойтись. Иной раз, вы понимаете, приходится пускать деньги не в оборот, а на текущие нужды — попросту говоря, откупаться. Ведь мы живем меж двух огней: то нас прижимает московское правительство, то — соотечественники, оставшиеся в Чечне. Приходится балансировать… Но Бега, — губы Мусы Иналовича стали жесткими, — не из тех, кто балансирует. Он из тех, кто нарушает баланс. Напакостить, а после смотаться на Запад — вот его стиль.

— Вы располагаете информацией, что Бегаев уехал на Запад?

— На Западе ему делать нечего, я имею в виду — сейчас нечего. А ведь питал большие надежды… Еще располагая немалой частью чеченского нефтяного пирога, он наводил мосты. Сделал одно скромное предложение Жаку Аттали — вам говорит о чем-нибудь это имя?

Турецкий кивнул. Имя Жака Аттали — первого президента Европейского банка реконструкции и развития, при этом завзятого недруга России — наводило не меньше дум, чем вечерний звон.

— Ну вот, значит, Бега предлагал Аттали создать Свободный кавказский рынок — международную компанию, которая позволяла бы качать нефть в страны ЕЭС — разумеется, за огромные деньги…

— Российскую ворованную нефть за чужие деньги, — уточнил Турецкий. Талбоев кивком согласился с ним, хотя глаза прищурил, выдавая, что реплика ему не слишком понравилась. Возможно, в своей деятельности он, наподобие Бегаева, придерживался мнения, что «все вокруг российское, все вокруг мое», только не афишировал это.

— Ну вот, — продолжил Талбоев, — а когда российское правительство стало прибирать утраченное к своим рукам и таким образом наступило на горло лучшей песне честолюбивого Беги, Жак Аттали раздумал с ним кооперироваться. Потому что кроме нефти единственный Бегин товар — заложники и наркотики, а с этим не сунешься в приличное место. Поэтому Бега, отбыв за границу, вряд ли поехал в Брюссель, Лондон или Вену. Скорее всего, те, кто называют себя истинными мусульманами, а на деле поступают хуже идолопоклонников, переправили его по своим каналам в Турцию, а может быть, в Палестину… Скорее, в Палестину. Ищите его поблизости от Израиля.