Игорь Лощилов - Несокрушимые

• Название: Несокрушимые
• Автор: Игорь Лощилов
• Издательство: Вече
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9533-2001-6

Новый роман известного петербургского писателя Игоря Лощилова посвящён двум наиболее героическим и самоотверженным событиям Смутного времени на Руси — осаде Смоленска и обороне Троице-Сергиевой лавры 1609—1610 гг.

---

Рядом по правую сторону сидел князь Рубец-Мосальский, большой, громогласный, с лицом и повадками мясника. Князь в самом деле был кровожаден, вид людских страданий тешил, пьянил его. Это он вызвался казнить семью Годунова и с удовольствием смотрел, как приведённый им дюжий стрелец душил царицу, а два других, играючи, забавлялись с отчаянно отбивавшимся Фёдором, покуда не оставили на нём живого места своими длинными бердышами. Обласканный двумя Лжедимитриями, он был не прочь найти третьего, а за неимением такового изъявлял готовность пристать к любому, кто помог бы согнать с московского трона ненавистного Шуйского.

Напротив сидел князь Григорий Шаховской. Благообразный, с лицом библейского пророка, он на самом деле был по отзывам современников «зело хитёр и злопакостлив, всей крови заводчик». Действительно, в то время как заговорщики расправлялись с первым Самозванцем, князь рыскал по его дому в поисках государственной печати, наконец нашёл и стащил её, полагая, что если затем приставить к ней другого пройдоху, российская смута приобретёт новую силу. Посланный Шуйским воеводой в Северскую землю, он объявил, что царь Димитрий избежал смерти, затем потворствовал шайкам Болотникова, выдавая его за воеводу Димитрия, после их разгрома принёс повинную Шуйскому, а с появлением второго Лжедимитрия снова изменил ему. С такими делами князю было чего бояться.

Рядом с ним находился отъявленный плут Михаил Молчанов, битый кнутом за свои воровские дела. Это он слепил того, кого впоследствии стали называть Лжедимитрием II. Благодарный царик удостоил его чином окольничего, посадил в думе рядом с первыми боярами и доверял выполнение самых ответственных поручений, но на долгую преданность, как видим, рассчитывать не мог.

Были здесь и менее значительные люди, в том числе Иван Салтыков, статный красивый молодец с румянцем во все щёки. Он, казалось, отнял у отца все живительные соки и, чтобы сделать это впечатление не столь явным, скромно сидел в тени. Тому, что ближайшие соратники оказались первыми в позорном списке изменников, удивляться не приходится — такова участь всех временщиков. Зная всю подноготную появления своего господина и способствуя его возвеличиванию, они воочию видят, как быстро возносится тот, кто только что был ничем, хотят на правах старой дружбы следовать за ним, но повелитель уже тяготится свидетелями своего ничтожества и приближает иных, менее сведущих. Вот тогда старая гвардия и начинает исподволь готовить бунт. Ей, хорошо знающей привычки своего ставленника, он нередко удаётся.

Среди заговорщиков царило полное единодушие: нынешний Самозванец себя исчерпал, в новую замену никто более не поверит, значит, о Димитрии как о претенденте на русский престол говорить нечего. Поиск нового боярского царя повлечёт новый раскол, остаётся только призвать польского короля и помочь расчистить ему путь к московскому трону.

   — Прибить надо Шуйского! — гаркнул Рубец-Мосальский и крепко ударил по столу, расплющив муху.

Не терпевший громкого шума старый Салтыков поморщился и укорил:

   — Негоже делать из лукавца мученика, народ жалостлив, восплачет и начнёт чужеземному государю супротивиться. Надобно, чтобы тот сам с трона сошёл, по своей немощности.

   — Сойдёт как же, он в него клещом вцепился, не оторвёшь, — выкрикнул Молчанов.

   — Оторвём, не сумлевайся, только не так как вы с князем делывали, — Салтыков имел ввиду убийство Фёдора Годунова. — Народ теперича кровью не испужаешь, накушался народ кровушки, он по доброте соскучал. Сделаем по-божески, учинём с королём договор, о коем издавна разговор идёт, и подведём людей под крестное целование, Шуйского же отправим в монастырь грехи замаливать.

В палате на некоторое время стало тихо.

   — А с Тушинским вором что делать? — подал голос Шаховской.

   — Порешить придурка! — прибил Рубец очередную муху.

Салтыков поморщился снова.

   — Тише, горланишь на всю округу и опять без розмысла. Вор для Рожинского и тушинского рыцарства навроде знамени, его за просто так не отберёшь, только если другим заменишь.

   — Мудрено говоришь, — вздохнул Рубец.

   — Надобно склонять шляхту к тому, чтобы перешла на службу к королю и получила от него все милости. То дело тонкое, сам займусь...

   — Сам, сам, а наша в чём служба?

   — Прошлый раз, когда об унии говорили, пустяки мешали, теперь надобно устранить. Король в залог нашего доброго хотения требовал отдать ему Северскую землю, так чего упираться, раз из-за неё раздоры идут? Надо, думаю, склонить тамошних бояр, чтоб не противились отдаче.

Шаховской махнул рукой.

   — Они под кого хочешь отдадутся, лишь бы землю зорить перестали.

   — Тебе, князь, виднее, ты в том краю как свой, вот и уряди дело, а к другим порубежным городам, на которые король зарится, иных пошлём, пущай делают тако же.

   — Гляди, Михайла Глебыч, распылим Расею-матушку...

   — Ничё, у нас землицы довольно, да у Жигимонда и спрос-то невелик: Невель, Себеж, Великие Луки...

   — А Смоленск?

   — Про то разговор особый, без Смоленской земли никакой ряд не выйдет. Но там наших людей довольно, своего Ивана к ним пошлю...

В соседней комнате послышался какой-то шум, гости встревоженно переглянулись. Салтыков качнул головой, и сын резво соскочил с места. Он скоро вернулся и успокоил:

   — Ветер занавесь колыхнул, от неё глинянка на пол свалилась.

Подозрительный Шаховской недовольно проворчал:

   — Негоже держать окна открытыми...

   — Чего таиться, — усмехнулся Рубец-Мосальский, — дел сурьёзных всё одно нету, так, делишки, о них, чай, Жигимонд и не услышит.

   — Громко только дурацкая шапка бренчит, мы обо всём Жигимонда известим, для того письмо ему отправим, — Салтыков посмотрел на Молчанова, — тебе везти, дорогу знаешь. А ты, князь Василий, постарайся большим посулом отвратить пришлых немцев от нынешней службы, пущай отходят от Скопина и идут к нам, али к себе возвращаются, сули больше, немчура деньги любит и таких, шумливых...

После разговора гостей пригласили к застолью, но они отказались, ссылаясь на поздний час и дальнюю дорогу. Обошлись выносными чарками, которые с поклоном подали сенные девушки. Мосальский косился за их спины, стараясь высмотреть боярыню, она, дородная, белотелая, правилась ему давно. Чувствовалось, что и он не оставил её равнодушной, случалось, нет, нет, да метнёт при встрече пронзительный луч из-под стыдливо опущенных ресниц. В такие мгновенья князю вспоминалась своя худосочная жена, неизменно поставлявшая ему дочек, и думалось: напутал небесный приказ, когда пары составлялись, я бы с такой боярыней целый полк наделал, не то что этот заморыш. У Салтыковых был единственный сын, появившийся на свет в первый год после свадьбы, и с тех пор Господь детей не посылал. Боярин злился, во всём винил жену и нередко поколачивал, что, однако, не помогало. Мосальский опрокинул ещё одну чарку и спросил:

   — Почто Ирину Фёдоровну прячешь, али для иных гостей бережёшь?

   — Неможется ей, — сказал Салтыков первое, что пришло в голову. Он и сам был удивлён отсутствием боярыни, которой по чину полагалось выйти к гостям. Проводив гостей, боярин поспешил к ней в светлицу. Жена, зарёванная, с распущенными волосами, с воплем бросилась к его ногам.

   — Пошто Ванятку в дальнюю дорогу обрядил? Чует сердце, не к добру это, нагадана ему лютая смерть в чужедальней стороне...

Салтыков крепко пнул её.

   — Опять подслушивала?! Сколько говорено было, чтоб ухо своё длинное к разговору не приставляла, ну, погоди...

   — Делай что хочешь, осударь-батюшка, только пожалей роженное моё дитятко...

Салтыков схватил плеть, нанёс несколько ударов. Жена покорно снесла их, не переставая молить, чтоб не посылал сына. Работал до пота, наконец, умаялся, присел отдохнуть.

   — Ты пошто, дура, взбесилась? — уже без злобы спросил он.

Боярыня привстала на руки, сбивчиво заговорила:

   — Винюсь, осударь-батюшка, ходила давече к ворожее, про Ванятку гадала: на воду, на зернь, на воск, на лучину — везде неладно выходило, бабка наказала поостеречься и сына от себя не отпускать, покуда иное не покажется. Послушайся совета, чай, одно у нас дитятко.

   — То-то и оно... — Салтыков пожевал губами и вздохнул: — Чё слушать, ворожба не молитва, а ежели тебе потаковничать, то парню из дома не выступить. Никак не желаешь от своих глупостей отстать, придётся вдругоряд учить.

Опять поднял плеть, Салтычиха тихо скулила, на удары не обращала внимания, вроде их вовсе не ощущала. Была она такая большая и гладкая в сравнении с мужем-сморчком и могла бы легко защититься, казалось, только шевельни пальцем, но нет, такое даже в голову не приходило, просто скулила и думала тревожную материнскую думу. Бессонно промаялась всю ночь, а с первым светом послала человека в недальнюю Кулаковку за местным чародеем. Решила, что если уж сын не может отвратиться от поездки, то пусть примет заговор от всякого зла.