Анна Емельянова - Фаворит богов

• Название: Фаворит богов
• Автор: Анна Емельянова
• Издательство: Вече
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4444-1121-6

Римскому императору Октавиану Августу предсказано, что ему осталось жить всего 100 дней. Он посылает слуг за находящимся в Германии наследником-пасынком Тиберием, сыном от первого брака его жены Ливии. На острове Нол Тиберий принимает эстафету власти. Он сразу же проявляет свой мрачный, кровожадный нрав. Страна медленно погружается в пучину зловещих интриг. В свите Тиберия стремительно набирает авторитет глава его личной охраны, Луций Сеян. Он соблазняет племянницу Тиберия, Ливиллу, травит любимого сына императора. Друза, и настраивает самого императора против всего Рима. Из-за интриг Тиберия гибнет его племянник — любимый в народе генерал Германик. Но в конце концов заговор раскрыт, Сеян казнён, но Тиберия мучает раскаяние из-за своих былых преступлений. Он приглашает к себе на Капри сына отравленного по его приказу Германика и делает своим наследником... Это — будущий император Гай Калигула!

---

Следуя по улицам, Пизон с наслаждением наблюдал за закатом. Вокруг него на площадях люди совершали покупки, торопились по своим делам или разговаривали, стоя в прозрачной тени.

«Меня ждёт великое будущее! — с удовольствием думал Пизон. — Годы правления, дружба кесаря, армия, которая станет меня слушаться. Совершив всего одно преступление, я открыл себе путь к власти и всеобщему преклонению». Он был удовлетворён. Германик ему никогда не нравился. Более того, Пизон завидовал молодому удачливому полководцу. Устранив его, он не только исполнил приказ кесаря, но и совершал поступок, который доставлял ему личное удовольствие.

Его паланкин остановился у обочины дороги, возле крыльца невысокого глинобитного дома. По мнению Пизона, дом был слишком скромным для такой великой личности, как Германик.

Он вышел из паланкина и поднялся на крыльцо. Дверь была открыта, в вестибюле громко разговаривали два преторианца и Поппей Сабин. Пизон заставил себя улыбнуться:

   — Поппей, здравствуй! Я прибыл проведать Германика! Мне рассказали о том, что он болен.

Оставив собеседников, Поппей стремительно подошёл к Пизону и нахмурился:

   — Слухи уже облетели город. Пизон... Но слухи не всегда правдивы.

   — На сей раз они правдивы, — хмыкнул Пизон. — Я это чувствую.

   — Ты это знаешь. Потому что ты виновен в его болезни.

Воцарилось молчание. Поппей пристально смотрел в глаза Пизону.

   — Как я могу быть виновен в болезни Германика? — притворился удивлённым Пизон. — Я услышал о ней от солдат. Говорят, ему стало плохо в Александрии.

   — Он заболел на следующий день после пира, который ты устроил для него во дворце! — огрызнулся Поппей Сабин. — И в Александрию он уехал уже больным. Моли богов, чтобы ему стало лучше, иначе ты жестоко пострадаешь.

   — Но я не виновен! То, что Германик заболел после пира в моём доме — всего лишь совпадение.

Схватив Пизона за руку, Поппей потащил его к выходу из вестибюля. Солдаты, которые присутствовали при их встрече, с удивлением наблюдали, с какой бесцеремонностью Поппей выкинул из дома самого наместника Сирии.

   — Всем известно, что это ты отравил Германика. Ты пренебрёг законами гостеприимства, подав яд за столом в своём жилище! Нет тебе отныне прощения. Если Германик погибнет, ты будешь наказан. Никто из солдат не станет тебе повиноваться — я об этом позабочусь. Здесь, в Антиохии, тебя повсюду начнёт подстерегать опасность и когда-нибудь людская ненависть тебя покарает.

   — Но я действительно не виноват, Поппей! — в отчаянии закричал Пизон, стоя на крыльце дома. — Неужели на основании того, что Германик заболел после обеда в моём доме, можно уже выносить мне приговор?!

   — Ты отменил все решения, принятые им в Антиохии, — сурово ответил Поппей.

   — Да, но я так поступил потому, что в мою душу вновь закрался страх перед кесарем! — возразил Пизон. — Видишь ли, я согласился дать Германику свои легионы, лишь потому, что был ему благодарен за спасение во время шторма у берегов Родоса. А когда он уехал в Александрию, я вновь почувствовал трепет, подумав о гневе Тиберия! Ведь меня Германик не сможет от него защитить. У меня есть армия, но без одобрения кесаря я не имею права распоряжаться ею.

   — Обещаю, что всего через несколько дней у тебя не будет армии! — процедил сквозь зубы Поппей.

   — Ты несправедлив ко мне! Вина и угощения, которые подаются у меня на обедах, всегда пробуют слуги! И всё, что ел или пил в тот вечер Германик, тоже пробовал раб!

   — Верно! Вчера я узнал, что он умер! — ответил Поппей и захлопнул двери перед Пизоном.

Несколько секунд наместник ещё постоял на крыльце в раздумьях. Поппею оказалось известно многое о происходящем в стенах его дворца, но эти доказательства вины не пугали Пизона. Он считал, что находится под защитой кесаря и в случае, если армия восстанет, он всегда сможет рассчитывать на поддержку Рима. Наглость позволяла ему сохранять хладнокровие.

Увидав раба, несущего в дом корзину с фруктами, Пизон окликнул его:

   — Как только Германик умрёт, ты должен сообщить мне. Даже если его сердце остановится ночью, ты обязан прийти ко мне и поставить в известность. Я отблагодарю тебя золотом, — шепнул он и сунул рабу две монеты.

Спустившись по лестнице к паланкину, ждущему его у обочины, наместник приказал слугам нести себя во дворец. Ему предстояло обезопасить себя от людей, которых, несомненно, разгневает его участие в убийстве столь почитаемого всеми Германика. Он решил, что усилит охрану дворца и вышлет Планцину в Рим. Пока всё не успокоится, ей лучше быть рядом с Ливией.

ГЛАВА 42

К ночи Германик настолько ослаб, что уже не мог пошевелить рукой. Если прежде его крепкий молодой организм боролся с недугом и он даже ходил, опираясь на плечи верных людей, превозмогая головокружение, то теперь он не имел даже сил, чтобы сжать пальцы Агриппины.

Жена сидела на его постели, с трудом сдерживая слёзы. В углу тихо плакала Лиода, чьи отвары уже были бесполезны. В комнате, где умирал Германик, находились его полководцы и среди них — Поппей Сабин.

Положив голову на колени Агриппины, муж тусклым взглядом следил за мерцанием огня масляной лампы, стоящей на столе у окна. Его губы покрылись белой коркой. Рвота и боли в желудке не прекращались. Лоб его был холодным, покрытым капельками пота.

   — Приходил Пизон, верно? — шёпотом спросил он у Поппея. — Он приходил, чтобы узнать, жив я или же нет... Наверное, он торжествует.

   — Я выгнал его прочь, — молвил Поппей. — Если он вновь придёт или пришлёт сюда своих людей, я не впущу их.

   — А его солдаты знают о том, что он виновен в моей гибели?

   — Нет ещё. Но ведь вы живы...

   — Ненадолго. Я умираю, — он с трудом проглотил сгусток слюны.

   — Я позабочусь, чтобы легионы Сирии, которые преданы вам, как и все прочие солдаты Империи, узнали правду о Пизоне, — твёрдо заявил Поппей, подойдя к постели Германика и склонившись к нему.

   — Обещаешь? — осведомился полководец.

   — Обещаю.

   — Ах, Марс! Мне всего тридцать с небольшим, а я вынужден расстаться с жизнью... Сколько ещё подвигов, великих свершений и дел я мог бы подарить человечеству! И сама жизнь, столь чудесная и разнообразная, всегда наполняла меня радостью. Да, я любил жизнь. И вот, не боги, а люди распорядились моей судьбой. Они свершили свои мерзкие деяния, предопределив мне погибнуть. Как это подло! — с грустью молвил Германик.

Взяв его руку, Агриппина переплела собственные пальцы с его пальцами. Она больше не могла сдерживать слёзы.

В комнате, погруженной во мрак, стало очень тихо. Лишь ветер, по-прежнему задувавший в окно, шумел на улице в кронах деревьев.

   — Поппей, — вдруг сказал Германик. — Напиши от моего имени распоряжение. Я, Нерон Клавдий Германик, приказываю Пизону незамедлительно покинуть провинцию. Пусть он воспользуется флотом, который есть у него в распоряжении. У меня есть власть приказывать ему, ибо я ещё преемник кесаря.

   — Но он вновь вернётся сюда, если... если... — Поппей, не закончив, умолк.

   — Если я умру? Да, но у тебя и у моих друзей есть отряды, которые выставят его из Сирии в случае необходимости. Армия всегда была на моей стороне. Если и есть сила, способная меня поддержать, то это римские легионы, ради которых я жил.

Превозмогая слабость и боли в животе, обливаясь потом, Германик сжал пальцы Агриппины. Он любил её с юности. Его жену. Мать его детей.

   — Не плачь, — сказал он.

   — Я не хочу расставаться с тобой, Германик...

   — Мы обязательно встретимся, но спустя много лет. Я хочу, чтобы ты прожила свою жизнь, вспоминая те годы счастья, которые нам подарили боги. Говорю тебе, Агриппина, что я действительно счастливый человек. С тобой я познал любовь. У нас замечательные дети, которых я обожаю. Никому я не позволю причинить вам сред. Нас поставили в ужасные условия. Враги проверяют, стало ли мне хуже. Я — жертва их коварства. Поэтому, как только я умру, ты должна уехать. Оставь чужбину. Возвращайся в Рим. Расскажи всем о том, что со мной произошло.

Тем временем Поппей Сабин составил на папирусном свитке указ и задумчиво его перечитывал, полагая, что Германик не сможет поставить подпись.

   — Возьми мою печать, — прошептал Германик, взглянув на Поппея. — Это даже лучше, чем подпись.

Покорный его воле, Поппей Сабин поставил печать на свитке, скрепив таким образом приказ.

По бледному лицу Германика скользнула лёгкая улыбка.

   — Он не появится в Сирии до тех пор, пока Агриппина и дети не покинут её пределы, — проговорил он. — Я сумею их защитить от происков врагов.

   — И боги защитят их, — молвил Поппей.

   — Боги... — произнёс Германик, возведя взор к куполу, где залёг густой мрак. — Боги всегда благоволили ко мне... Я не стану роптать на них за то, что они преждевременно похищают меня ещё совсем молодым у моих родных и у Отчизны. Меня злодейски погубили Пизон и его жена, и я хочу запечатлеть в ваших сердцах мою последнюю просьбу: сообщите римлянам о том, как ужасно я умер. Все будут скорбеть обо мне, и знакомые люди, и незнакомые. Вам же предстоит подать жалобу в Сенат, воззвать к правосудию. — Затем он повернулся к Агриппине: — А ты, любовь моя, смири свой гнев и укроти гордыню. Не пытайся противиться воле Тиберия, ибо он лукав, умён и решителен. О, Агриппина! Ради тебя я жил все эти годы.