Николай Черкасов - Записки советского актера

• Название: Записки советского актера
• Автор: Николай Черкасов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1953

---

Так как А. П. Довженко, стремясь охарактеризовать основные вехи жизни и борьбы Мичурина, представил его на протяжении пьесы в возрасте от сорока до восьмидесяти лет, то передо мной встала необыкновенная творческая задача: в течение четырех часов сценического действия мне надлежало прожить сорок лет из жизни моего героя.

Метод перевоплощения на основе творческого процесса переживания помог мне справиться с таким необычайным заданием. Будучи занят в десяти картинах (из общего числа пятнадцати), я почти в каждой из них выходил в новом гриме и в ином внешнем облике, показывая образ в его движении, в его развитии.

Сорок лет — большой срок, в течение которого мысли, чувства, характер, все существо человека находятся в закономерном изменении, — тем более, что срок этот как бы разрезается надвое таким всемирно–историческим событием, как Великая Октябрьская социалистическая революция.

Эти изменения Ивана Владимировича Мичурина, и прежде всего — изменение его характера на протяжении сорока лет жизни и борьбы, — требовали от меня не только всестороннего знания жизни и деятельности ученого, но и сложных исполнительских приемов: великий ученый старел, седел, сгибался физически, но страстная вера в свою идею придавала ему нравственные силы, поддерживала в нем воинственный дух жизнеутверждения.

В создании образа Мичурина мне много помогали режиссер Л. С. Вивьен и мои ближайшие партнеры — Н. С. Рашевская, А. Ф. Борисов, Б. Е. Жуковский и Ю. В. Толубеев, с которыми я особенно часто общался на сцене по ходу развития действия пьесы. С чудесной простотой и силой органического перевоплощения, очень поэтично играл Ю. В. Толубеев верного помощника Мичурина — Терентия, этого «неосуществленного русского ученого», как аттестовал его Мичурин. Дружбу Мичурина и Терентия мы показывали в контрастном плане, на постоянных ссорах и распрях, так что если вырвать отдельные сцены из спектакля, могло бы показаться, что Мичурин и Терентий ненавидят друг друга, тогда как на самом деле они спаяны общностью интересов и взаимной дружбой. С большой теплотой воплощал А. Ф. Борисов обаятельный образ Михаила Ивановича Калинина, который был представлен в пьесе не только как политический деятель, глава советского государства, но и как мечтатель о будущем, о грядущей счастливой жизни коммунистического общества.

После премьеры «Жизни в цвету», прошедшей в дни празднования тридцатой годовщины Октября, ко мне в актерскую уборную позвонили по телефону. Один из бывших ассистентов И. В. Мичурина выразил желание поделиться своими впечатлениями. Я опасался его суждений и, боясь потерять опору в только что «вылупившемся» образе, готов был уклониться от встречи. Но он вошел, и я первым начал бой, чтобы обеспечить себе «тыл», возможность отступления.

— Имейте в виду, что я не был лично знаком с Мичуриным, так же как не был знаком и с Александром Невским, царевичем Алексеем и Иваном Грозным, поэтому я не претендую на внешнюю достоверность образа, — заявил я ему, поспешно стирая грим.

— Нет, нет, — быстро подхватил мой гость, — этого быть не может! Я смотрел вас, и меня больше всего поразила точность, с которой вы воспроизводите некоторые характерные жесты Ивана Владимировича, — неустойчивый и резкий тон его обращений, весь его характер. Я был уверен, что вы его знали…

Мне пришлось разуверять моего собеседника, и он поверил мне, правда, с неохотой. Хорошо помня Мичурина, с которым он общался в течение ряда лет, мой собеседник выразил недоумение по поводу того, каким путем мне удалось добиться сходства. Тогда я, в свою очередь, спросил его, какая из сцен показалась ему наиболее убедительной. Он ответил, что сильнее всего его взволновала сцена, в которой Мичурин произносит слова великой веры в дело Ленина, в будущее своего народа, для счастья которого жил и боролся Владимир Ильич. В этой сцене не было и не могло быть так называемых характерных мичуринских интонаций и жестов, — в ней с наибольшей полнотой раскрывалась самая сущность Мичурина, его жизненные убеждения, его жизненная цель. Монолог о Ленине всегда волновал и меня, как актера. Вероятно, мое волнение передавалось в зрительный зал, и, заставив зрителей поверить в своего Мичурина в этой важнейшей сцене, я тем самым внушил им веру в подлинность всех внешних черт и особенностей представленного мною характера. Становилось понятным, почему мне удалось внушить доверие к образу Мичурина, и притом даже человеку, отлично знавшему и хранившему в своей памяти живой его облик.

Мичурина я играл в зрелый период своей актерской биографии и, естественно, гораздо меньше заботился о частностях, о воспроизведении внешних черт великого ученого, нежели когда впервые работал над образом Горького в кино. Некоторые внешние черты характера Мичурина возникли в моем актерском сознании, в моем воображении художника, но важно, что они возникли естественно и органично, в результате размышлений над жизнью и судьбой Мичурина, в итоге влюбленности в его духовный облик. Этим и следует объяснить, что внешние черты характера, осознанные мною в процессе творческого мышления и воображения, оказались восприняты как точное воспроизведение живых черт Мичурина.

Я любил играть в «Жизни в цвету» и считал, что образ Мичурина — наиболее значительная моя работа в театре.

Из ролей, сыгранных в последние годы в кино, хотел бы остановиться на ролях капитана Левашева в фильме «Счастливого плавания!», А. С. Попова в одноименной картине и В. В. Стасова в фильме «Мусоргский».

Фильм «Счастливого плавания!» являлся одним из первых художественных произведений на тему о воспитании будущих офицеров нашего Военно — Морского Флота в незадолго до того созданных Нахимовских училищах.

Благородная идея фильма, в основном рассчитанного на юношество, увлекла меня возможностью посвятить свой труд нашему флоту и его замечательным людям, показать умного партийного работника–педагога, дисциплинированного офицера, выполняющего задание правительства в деле подготовки наших будущих командиров.

Но в сценарии «Счастливого плавания!» роль капитана Левашева не была наделена достаточно точной и ясной характеристикой, и чтобы оживить ее, придать ей правдоподобие, подлинную жизненную достоверность, прежде всего надлежало найти актерский «ключ» к образу, определить зерно роли.

У меня был немалый опыт общения с моряками Краснознаменного Балтийского флота, с которыми я многократно встречался с первых лет революции в процессе шефской работы. Со многими из них у меня установились дружеские отношения. Я обратился к накопившимся за ряд лет впечатлениям и наблюдениям, стараясь почерпнуть в них опору при создании образа моего будущего героя. Но ведь он прежде всего являлся педагогом, воспитателем Нахимовского училища, и мои наблюдения оказались недостаточными, они не затрагивали существа профессии, жизненного призвания Левашева. Тогда я обратился к литературе — к исследованиям, мемуарам, запискам. Все же и в них я не находил непосредственной внутренней опоры образа, хотя в своих поисках дошел до литературы о Цусиме, герои которой отличались большой выдержкой, смелостью и храбростью. Эти лучшие традиции русского флота, унаследованные советскими моряками, могли служить известным подспорьем в работе над образом, но не определяли его существа, — и я стал искать встреч с командирами, воспитателями–педагогами Нахимовского училища.

Еще в самом начале работы я, естественно, особенно задумывался над вопросом о характере взаимоотношений Левашева с воспитанниками, о его обращении с ними.

На первый взгляд могло показаться, что любовь к детям, а в данном случае к сиротам, родители которых погибли в Отечественной войне, должна выражаться в заботе и теплой улыбке, в особой отеческой ласке к ребятам. Однако встав на такой путь, почти неизбежно надо было прийти к сентиментальным и ложным интонациям вроде следующих: «Здравствуйте, мои дорогие ребятишки. Какие вы милые и как я всех вас люблю. Смирно! На–пра–во! Шагом марш! Раз–два, раз–два. Ах, какие вы замечательные!» Подобная трактовка лишила бы образ Левашева правдоподобия.

И я пришел к выводу, что правильнее играть Левашева человеком без улыбки, без внешней ласковости, сделав его несколько загадочным для зрителя и даже для окружающих его в фильме.

Как мне казалось, уже первая сцена знакомства ребят со своим новым воспитателем должна была заинтриговать зрителей, вызвать у них вопросы вроде следующих: «Почему он с ребятами так сух? Почему он так строг и требователен к своим воспитанникам? Может быть, он не любит детей? Может быть, он недоволен тем, что высшее командование поставило его на этот пост? Или, может быть, во время войны он потерял своих детей, и ему непомерно трудно все время находиться в окружении подростков, проявлять к ним заботу и ласку?»