Николай Балаев - Бурый призрак Чукотки

• Название: Бурый призрак Чукотки
• Автор: Николай Балаев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1991
• ISBN: 5-235-01228-3

Автор двадцать лет прожил на крайнем севере Сибири. Повести, вошедшие в книгу, рассказывают о действительных событиях, в них много приключений и подробностей из жизни тундры. В первой появление у человеческого жилья неведомого существа фантастических размеров заставляет героев заняться раскрытием тайны «полярного чуда». Во второй повести небольшое семейство отправляется в дальнее путешествие по зимней тундре, чтобы проверить легенду о «солнечных птицах» — одну из загадок Чукотской земли. Завораживающие картины рисует автор, рассказывая об этом походе по Анадырским горам. Рассказы также посвящены Северу — зверью, населяющему его, и человеку.

---

— Там еще зверь новый появился, — продолжал Инайме. — Только я сам не видел. Женщины видели, когда воду в реке брали. Живет и в воде, как нерпа, и на берегу, как горностай.

— Поподробнее можешь? — спросил я.

— Темный… — Инайме пожал плечами. — Следующей зимой будем туда кочевать, сам посмотрю, тогда скажу. Но прячется в воде — это точно, следы видел…

Что за животное? Первые сведения о нем я получил несколько лет назад от пастухов совхоза «Пионер» Шмидтовского района. Они увидели неизвестного им ранее зверька летом, в районе озера Вальхырыппин, на водоразделе между речкой Паляваам, текущей на запад в Чаунскую губу, и речкой Пегтымель, текущей на север.

Истоки этих рек и крупного притока Анадыря Усть-Белой начинаются в одном горном узле, а истоки самого Анадыря близки к истокам Чауна, связанного с Паляваамом, и к истокам двух Анюев, притоков Колымы. А на Колыме в сороковые годы акклиматизировали американскую норку. Спрашивается, могла она за сорок лет расселиться по увязанным в одну гидросеть водоемам? А если нет, то кого еще могли увидеть пастухи совхоза «Пионер», а теперь вот и наши?

В свое время, получив сведения от пионерцев, я написал одному биологу в Магадан. Ответ получил обескураживающий. В том ответе была недвусмысленная фраза: «…американская норка на Чукотке отсутствует совершенно…»

Что показалось мне странным: в деловом письме я не прочел даже самой простой заинтересованности, которой всегда ждешь от ученого. И, в общем-то, получилось не деловое письмо, а так — стандартная отписка. Зато в конце документа следовали увесистые строки, в коих перечислялись титулы и чины отписавшегося товарища: «…зоолог… научный сотрудник… кандидат…» Мол, знай наших и еще знай свой шесток.

— Кандидатам виднее, кто где должен жить, — резюмировала жена.

— А ты за эти годы много видела кандидатов в наших горах? — спросил я.

— Биологов? — Она подумала. — Совсем не видела.

— Зверек этот — тоже. Вот и относится к науке несерьезно. Остался без контроля и самовольно расселяется в непредусмотренных кандидатами угодьях. Ну давайте прикинем факты. Стели карту. Так. Вот она, Колыма. Расстояние до нас, пусть грубо — девятьсот километров. Пусть тысяча. Может норка осилить тысячу километров хотя бы за тридцать лет? Конечно, не те зверьки, которых выпустили, а их потомки? По малому счету — в тридцатом колене? По полсотни километров на колено. В местах, где всегда есть корм… Наверное, может… Что против? Лед на водоемах. На озерах до двух метров, без отдушин. И враги: лиса, волк, росомаха… Серьезные враги… Да-а, есть над чем подумать…

Пастухи ушли, а я несколько дней ходил под впечатлением их рассказов, прикидывая так и эдак.

— Напиши орнитологам, — сказала жена.

— Не поедут. Скажут: кто-то чего-то наговорил, сам автор лично не видел. И получим, как и раньше, чеховский ответ: «Не может быть, потому что не может быть никогда». Самим надо увидеть, потом писать.

И тогда она, поняв мое состояние, сказала:

— А разве мы сами не можем добраться до этой Нутэнут? Пусть четыре дня — не так уж и много.

Решение, видимо, где-то в подсознании у нас уже складывалось именно такое. Поэтому я ничуть не, удивился предложению, а машинально сказал:

— Бери для верности пять… В общем, для нас немного, но-вот чадо еще маловато… Ребенок…

— Как меня ругать, так «ты уже взрослый», а как в путешествие, так сразу «маловато»! — Сын надулся, однако я увидел, что глаза его вспыхнули тем извечным неугасимым огнем, что испокон веку освещает людям неизведанные дороги.

— Ребенок-то в третьем классе учится, почти дядя, — поддержала его жена. — Одежда у нас есть, палатка тоже. Только надо до декабря, пока нет темени и сильных морозов.

Я поднял руки и оказал:

— В принципе — согласен. Эх, если бы еще хоть какое добро от науки…

И тогда жена предложила:

— Может, Баранову написать? Он ведь говорил, что биолог по образованию, университет окончил…

— Точно!

Как же можно забыть такое? Баранов третий год работал в районе старшим инспектором Охотскрыбвода, показал себя, как писала районная газета, знающим специалистом и грозой браконьеров. Но мы и без газеты знали его хорошо: однажды пришлось наблюдать в деле против большой группы браконьеров с прииска «Полярный», а потом самим принимать участие в борьбе с нарушителями природоохранных законов, работавшими в Майской ГРЭ, после чего Баранов принял нас с сыном в свое ведомство. Меня — внештатным инспектором, сына — членом голубого патруля.

Мы засели за письмо.

Ответ пришел через месяц — по нашим местам и условиям довольно быстро. Письмо оказалось очень интересным, содержание его предварило некоторые детали наших дальнейших действий, поэтому привожу его почти целиком:

«…Да, я слышал от пастухов и о птице и о звере и почти на сто процентов уверен, что это правда. Еще ходят слухи о какой-то рыбной долине в горах. Не та ли это Нутэнут? То, что происходит сдвиг в северной экологии — общеизвестно. Во всяком случае, в последние годы зарегистрирован выход лосей к северу от Анадырского хребта, кета давно и во все больших количествах идет в Пегтымель и Чаун-Паляваамскую гидросеть, недавно под Певеком пойман калан, а в Чаунскую губу все чаще заворачивают моржи. Но этого мало: в прошлом году зарегистрировали соболя; в типичных высокоширотных тундрах острова Айон, а на Паляваам, в район Комсомольского ГОКа[3] пришла пара выдр. Правда, сохранить ее не удалось, убили горняки, но теперь уже ясно, что идет интенсивное расселение животных в северном направлении и, даже в тундрах, оказывается, есть экологические ниши для зверей, считавшихся типичными представителями таежной фауны. Так что благословляю — ищите! Сам я в ближайшее время, к сожалению, присоединиться к вам не могу, слишком много текущей работы, обычной охранной прозы. Вот только пару дней назад вернулся с поездки на речку Кувет. Там много зимовальных ям гольца и хариуса, ловить в них запрещено любой снастью, но горняки Полярного и разведчики Майского запреты игнорируют. В поездке составили акты на десять человек. Все сплошь руководители служб и участков, есть и повыше. Конечно, Кувет далеко, и рабочему человеку на такую поездку транспорт не дадут, а вот руководителю… К одному подъехали, лед рыбой завален, тысячу двести штук хариуса насчитали, половина в вездеход не влезет, а он не может бросить подергушку. Глаза сумасшедшие, руки трясутся… Конечно, поостыл — заканючил: наважденье, не помню, масть пошла, бес попутал… Даже нечистую силу привлекают, смотреть и слушать мерзко.

Поэтому к вам у меня остается старая просьба; немедленно сообщайте о каждом замеченном в тундре транспорте. Борьба перешла в такую стадию, о которой академик Мальцев прямо говорит, что природу сейчас не охранять, а спасать надо… Желаю вам успехов в поиске…»

Такое тревожное письмо, не оставляющее места для сомнений и колебаний, получили мы. Несколько раз прочитали вслух. Инспектор верил, что Нутэнут существует, и благословлял нас на поиск. И он боялся, что Нутэнут раньше найдут добытчики. Это решило все. Мы приняли письмо как приказ на действие.

— Идем! — сказал я.

— Ур-ра! — завопил сын.

— Аф-х! Аф-х! — взволнованно затявкал Пуфик.

— Уф! Уф! Уф! — подхватил на улице Дуремар.

— Тащи бумагу, — сказал я сыну. — Будем составлять список снаряжения.

Тоок!

Как это ни печально, а хорошей зимней палатки-маршрутки на пару человек для работников Крайнего Севера пока еще не придумано, И даже не хорошей, а просто какой-нибудь. Знаменитую же летнюю двухместку зимой не возьмешь. Да и знаменита она лишь тем, что является единственной моделью на протяжении десятков лет. Все ругают, но пользуются. Куда денешься? Ее жиденький брезент продувают даже средние ветры, а крышу пробивают нормальные дожди. Когда идет дождь, в палатке образуется туман из водяной пыли, летящей с потолка. А попробуй хоть нечаянно коснись потолка в такой момент — вода польет потоком.

Поэтому мы сшили палатку-маршрутку сами, учтя личный опыт. Размер приняли два метра по длине и метр восемьдесят по ширине. Углы расставили клинышками и выиграли внизу еще двадцать сантиметров. Места спать на троих хватает и для кухни изрядный кусок. Стоять можно на коленях и, не остерегаясь, касаться скатов даже в дождь; крышу сделали из добротного непромокаемого материала «Олень». Входной полог в левой половине торца, края дважды перекрывают друг друга и наглухо препятствуют доступу ветра. Застежки типа пуговичных, только деревянные. Справа от двери кухня: уголок, где стоит шипучий, проверенный чуть ли еще не первопроходцами Севера керосиновый примус в легкой жестяной коробке. По низу коробки сеть дырочек для вентиляции. На ночь коробку превращали в печь: ставили внутрь две толстых самодельных свечи. На края коробки можно было вешать носки, если они нуждались в сушке. Но вообще в любой маршрут мы брали по нескольку пар носок, из расчета пара на двое суток, а также аварийный запас. Ноги в тепле — одна из важнейших гарантий успеха перехода. На сей раз упаковали пару на сутки — ноябрь все же, в такое время мы в горы далеко не ходили. Что там может ждать?