Кофе понедельника - Хроники Б-ска +

• Название: Хроники Б-ска +
• Автор: Кофе понедельника
• Жанр: Русское современное
• ISBN: 9785447438388

«…Налетело стадо каких-то мелких мух, облепило все наши голые колени, не кусались, но смотрели оч. выразительно, как бы говоря: намёк понятен? Да? Уже били, били их, а они не отстают. И уйти нельзя, дела. Наконец, солнце упало за дом, и на одну коленку нашла тень. И мухи пересели на те, которые на солнце! А потом и вовсе улетели, догонять последние лучи. То есть они считали нас источником тепла и света. А мы их по морде. В общем, не такое уж мы и дерьмо. Хотя бы с точки зрения мух.»

---

Как я не стал музыкантом

Трофейный скрип

Отец мой вернулся с войны с трофеями – двумя скрипками. Вечерами, после работы, он уходил из переполненного дома, укрывался в зарослях бузины на задах сада и самозабвенно, на слух, играл популярные в то время мелодии.

Естественно, вторая скрипка-половинка предназначалась мне. Во мне видели будущего Давида Ойстраха или же вундеркинда Бусю Гольдштейна, об успехах которого денно и нощно трубили по радио. И хотя в музыкальной школе преподаватель Белодубровская открыла во мне какие-то способности, учился я играть на скрипке из-под палки. Жили мы на Трудовой улице, а музыкальная школа размещалась на другом конце города – у сквера Кравцова (сейчас в этом здании кафе «Василий»). В этой музыкальной школе учились, в основном, дети с Урицкой, Пионерской и других близлежащих улиц. И как же некомфортно было мне таскаться с Трудовой со скрипочкой под ехидные замечания гоняющих по улицам сверстников! Скрипка вызывала у ребят ассоциации типа «интеллигент» и «белоручка». Особенно обидным было оказаться в категории «белоручек». Это было, пожалуй, почище, чем барчук, чистоплюй, маменькин сынок.

А уж быть маменькиным сынком и белоручкой значило быть изгоем. Не знаю, почему, но умываться, а тем более, стричь ногти, пацаны боялись как огня. И несмотря на пропаганду примерных гайдаровских Тимура и его команды, большей симпатией пользовались как раз их антиподы – Мишка Квакин и Фигура. В те послевоенные годы вся жизнь с раннего утра и до позднего вечера проходила на улицах и в оврагах в различных играх и соревнованиях, о многих из которых теперь даже и не слышали.

Да и по возрасту я уже был для школы переростком. Поэтому при первой возможности я бросал футляр за ворота и бежал гонять мяч, там более что был на своей улице не последней «футбольной звездой». Промаявшись пару лет в музыкалькой школе, я с радостью ее бросил. Наверное, не обладал я талантами того знаменитого Буси Гольдштейна…

Уже где-то в 9—10 классе я заболел джазом и после поступления в БЛХИ начал осваивать кларнет, мечтая стать Арти Шоу или Бенни Гудманом, статьи о которых вычитал в журнале «Америка». Этого журнала не было ни в продаже, ни в подписке. Выписывать его разрешалось только очень доверенным и морально устойчивым товарищам. А так как отец моего друга Митьки Иванова – Дмитрий Порфирьич – был зампредседателя райисполкома, а до того чекистом, ему разрешалось выписывать «Америку». Вот из этого журнала да еще глушеного-переглушеного эфира мы и черпали знания о джазе.

Весь этот джаз

В то время в любой, даже самой маленькой организации была самодеятельность, а уж в институтах каких только самодеятельных кружков не было. Поначалу я ходил в духовой оркестр, а затем мы создали инструментальный квартет. В 1958 году институт приобрел альт-саксофон, который я тоже освоил. Вместе с другими городскими ребятами мы создали довольно примитивненький диксиленд и играли модные в те времена отечественные мелодии и блюзы.

Особой популярностью пользовался «Сан-Луи блюз»:

Сан-Франциско, Лос-Анджелос
Объединились в один колхоз.
В колхозе этом ударный труд,
И даже негры тут все поют.
А если вкалываешь день
Получишь палку за трудодень.
А вечерами, как на заказ,
В избе-читальне играет джаз,
И самогону полным-полно,
И что ни баба – Мерлин Монро.
Колхозный сторож Иван Кузьмич
Загнал кобылу, купил «Москвич».
А председатель Семен Ильич
В защиту мира толкает спич.
Парторг Афоня, прищуря глаз,
На саксофоне лабает джаз…

Конечно, такую крамолу мы пели для себя, а на публике только играли. Оркестрик пользовался успехом у молодежи, и где бы мы ни «играли танцы», народу было битком. А тут еще Вольдемар Коновалов (Вальдон), демобилизовавшись после службы в Германии, привез, пожалуй, первую в городе шестиструнную гитару и пару новых мелодий, одна из которых в его интерпретации звучала как «Бляу-гау». Как потом выяснилось, на самом деле она называлась «Блауауген» – «Голубые глаза», но «Бляу-гау» было как-то пpивычней для нашего уха.

Естественно, не имея постоянного места и состава, оркестрик распался. В это время, где-то в 1959 году, при клубе завода «Дормаш» собрался «биг бенд» (большой оркестр) под руководством Е. Акуленка, и я стал поигрывать там. В этом оркестре я по-настоящему почувствовал прелесть оркестровой музыки и стал задумываться о карьере музыканта, но подошло время окончания института, и я отбыл по назначению в леспромхоз Костромской области. Определили меня мастером в поселок Мостовик. Проработал там недолго, потому что попал в аварию. Кто-то ночью перевел стрелку на узкоколейке в тупик, а тупик не был тупиком в общепринятом на железнодорожном транспорте понятии, просто рельсы заведены в огромную сухостойную березу. Вот в эту березу мы и врезались мотовозом.

Музыканты от станка

Оказалось, что у меня сломаны три пальца левой руки. Кое-как приспособился играть своими изуродованными пальцами, и был принят в дормашевский оркестр. В оркестре собрались настоящие любители: Евгений Акуленко (трубач) – слесарь завода «Дормаш», Ярослав Стокласка (альт-саксофон) – разметчик, Юрий Алилуев (гитара) – фрезеровщик, Алексей Дашанов (тромбон) – токарь, Владимир Осин (аккордеон) – конструктор, Геннадий Васильев (альт-саксофон) – слесарь, Иван Борзыкин (альт-саксофон) – слесарь, Николай Васильев (тенор-саксофон), Георгий Мацкевич (тромбон) – технолог, Василий Новиков (труба) – слесарь вагонного депо, Лев Кукуев (ударник) – наладчик швейной фабрики им. Сталина. Многие уже были обременены семьями, но все равно несколько раз в неделю после работы ходили на репетиции, концерты и танцевальные вечера, получая символическую плату, которой некоторым не хватало даже на погашение черного списка в дормашевском буфете.

Теперь уже мало кто помнит знаменитый фильм Г. Александрова «Веселые ребята», главными героями в котором были музыканты джаз-оркестра. Так вот где-где, а в дормашевском оркестре были настоящие веселые ребята. Розыгрыши и хохмы сопровождали оркестрантов и на репетициях, и на концертах. Одно время играл в оркестре на фортепиано здоровенный, килограммов под сто, Коля Теодорович. Фортепиано в его огромных лапах прыгало, как пришпоренный мустанг, на крышке инструмента постоянно стояли графинчик и стакан – «для промывания горла», объяснял Теодорович. На одном из концертов конферансье тоже решил воспользоваться Кол иным стаканчиком. После первого глотка глаза его вылезли из орбит – в графинчике оказался слабо разбавленный спирт.

Но самым большим хохмачом был ударник Лева Кукуев. Маленький, толстенький, с глазами-блюдцами – точная копия Луи Армстронга в белокожем варианте. Когда Лёва входил в раж, глаза его становились как тарелки, а палочки путались в коротких толстых пальцах. Повадился к нам в оркестр один скрипач. На включении его в состав настаивало руководство клуба, хотя он никак не вписывался к нам ни инструментом, ни менталитетом, тем более что наши оркестровки не предусматривали наличие струнной группы. Но скрипач приходил и играл без нот, и избавиться от него не было никакой возможности. И вот однажды перед концертом Лёва намазал ему смычок свиным салом. Надо было видеть ужас скрипача, когда он начал водить смычком по струнам, которые не издавали звука. В конце концов он понюхал смычок, собрал инструмент – и больше мы его не видели.

Визитной карточкой любого аккордеониста являлась тогда виртуознейшая пьеса Б. Шахнова «Карусель». Наш Владимир Осин исполнял ее виртуозно. К тому же он писал оркестровки и руководил вокальным трио, затем квартетом. Мордочка у него была всегда какая-то удивленная – он напоминал болонку, за что и получил кличку Шавка.

Однажды по причине пристрастия к горячительным напиткам его вызвали на партбюро и поставили вопрос ребром:

– Осин, дайте слово, что больше пить не будете!

– Товарищи коммунисты, – серьезно сказал Осин, – даю вам честное слово, что больше пить не буду… – и, выдержав паузу, тихо добавил: – И меньше не буду!

Зудила

Мы знали, что где-то на мясокомбинате обитает музыкант, который раньше играл чуть ли не в оркестре самого Якова Скоморовского. И вот он появился у нас. Звали его Николай Митрофанович Зудилкин (Зудила). Полноватый, лет 50-ти с гаком, с огромной обрамленной седовато-рыжими кудряшками лысиной, он сразу стал у нас заводилой. У него был редкий деревянный крытый кларнет и тенор-саксофон довоенного производства ленинградского завода музинструментов. Зудила был нрава бесшабашного. Когда он играл, его массивная челюсть вибрировала, как незастывший студень, глаза горели неоновым пламенем, а из раструба вылетали массивные сочные звуки.