Аарон Шервуд - Байки старого еврея

• Название: Байки старого еврея
• Автор: Аарон Шервуд
• Жанр: Русское современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-9909006-5-3

Моя книга – не мемуары. Это «картинки» из прошлой и настоящей жизни. Смешные и не очень… Считайте её ностальгией по, увы, прошедшей молодости.

Книга посвящается моей жене Оле, без которой эта книга не увидела бы свет.

---

Аарон Шервуд Байки старого еврея

Памяти Бориса Балтера

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.

©Аарон Шервуд, 2016

www.landing/superizdatelstvo.ru

© SuperИздательство, 2016

* * *

Родился я в селе Степановка, тогда ещё Сталинской области. В обычной советской семье. Именно советской, так как тогда национальность, как считалось официально, была вроде несущественна. Помните, в «Повести о настоящем человеке» врач говорит Маресьеву: «Ты же советский человек?». В 1953-м мы вернулись на родину отца, в Ленинград. Первые мои воспоминания связаны с Ленинградом. Его отец практически всю жизнь прожил в Петрограде – Ленинграде. Я думаю, что я по праву могу считать себя ленинградцем.

В детском саду дети меня не любили за то, что я первым, да ещё с удовольствием, съедал ложку рыбьего жира и подставлял попку для укола. Рыбий жир мне просто нравился, бывают и такие извращения. Уколов я, как сейчас говорят на новоязе, типа не боялся. Конечно, я боялся уколов, я был нормальный ребёнок, но как «крутой пацан» не боялся. Ведь это видела Эллочка, моя первая любовь!

В школе я стал задумываться, почему наша школа носит имя героя Гражданской войны Василия Ивановича Чапаева, того самого Чапаева, про которого рассказывали анекдоты и он в них выглядел последним идиотом. Почему в нашу обычную восьмилетку, а потом и десятилетку направили бывшего начальника детской колонии? Как могут повлиять введённые книксены для девочек и поклоны для мальчиков при встрече учителей на успеваемость? Или чёлки для мальчиков с первого по выпускной класс на неё же?

Читатель, если ты думаешь, что я пытаюсь причислить себя к диссидентам, то ошибаешься. Я тогда очень любил советскую власть, но мыслям не прикажешь.

Я и в армию пошёл если не с радостью, то и не с опущенной головой. А вот в ней, любимой, мне всё и объяснили. Объяснили, что я жид, скрытый враг и что я почему-то в неоплатном долгу перед советской властью. Мои сослуживцы меня не любили и подозревали во всех тяжких грехах. Их можно было понять. Как можно доверять человеку, который не пил одеколон, как все? Но всё проходит. Прошло и это. Я оказался на свободе, в смысле дембельнулся. В ознаменование получения свободы я перестал бриться и стричься. Так что, когда я вернулся на службу кинематографу, я выглядел как все! Но что поделаешь, я и там умудрился сцепиться с начальством. Мне пришлось уйти. Но связи с «фабрикой грёз» я не терял до последнего дня пребывания в той стране. Разве возможно не бывать там, где тебя понимают с полуслова, где всё тебе родное и близкое?

Потом была нудная работа в снабжении с нищенской зарплатой. И когда мне предложили поработать на БАМе, я не раздумывая согласился. Я уже был к тому времени женат. Жена моё решение одобрила, при условии, что я её заберу с собой, – декабристка.

БАМ – это три незабываемых года. Три лучших года моей жизни в СССР. Природа, настоящие, проверенные сумасшедшим морозом и большими зарплатами друзья.

Я думаю, ни для кого не секрет, что проверка деньгами – самая надёжная. Там, на БАМе, я увидел, что всё наше самое передовое гроша ломаного не стоит по сравнению с их отсталым и загнивающим.

Так, по крупицам, во мне стал расти, по советской классификации, отщепенец. А вот тут я снова оказался не в одиночестве! Нет, я не подстраивался под общий взгляд на происходящее. Я вообще не знаю, как это делается. Думаю, всё совпало. И когда пришёл Горбачёв, я, как практически все, воспринял его на ура. Но радость моя длилась недолго. Начался предсказуемый бардак. Я стал задумываться об отъезде.

Моя книга – не мемуары и не злопыхание сбежавшего Рабиновича, добра не помнящего. Это картинки из прошлой и настоящей жизни. Смешные и не очень… Считайте её ностальгией по, увы, прошедшей молодости.

Антисемитам и не снилось

По непонятной мне причине среди евреев принято ругать антисемитов. Я думаю, зря евреи их ругают. По сути, ничего плохого они про нас не говорят. Ну да, мы захватили все банки мира. Это надо расценивать как наговор? А то, что Израиль даёт распоряжения Путину, Обаме, Мубараку, пока его не свергли? Сейчас Асадом вертим как хотим. Разве не так? А как они нашу армию прославляют! Где бы что бы ни случилось, тут же «Моссад» или ЦАХАЛ обвинят. А почему? Знают, умишком не вышли. А разве вы слышали от них о глупых евреях? Нет, это они считают, что лучшие учителя – евреи. А о плохих врачах, инженерах, артистах, адвокатах вы от них слышали? Они юдофилы! Я уверен в том, что они рекламируют Израиль, иногда это получается у них коряво. Помните табличку в салуне на Диком Западе: «Не стреляйте в тапёра, он играет как умеет. Будем снисходительны»? Я же хочу поделиться с вами байкой о глупом еврее – мне, еврею, можно. Итак, время действия – семидесятые годы прошлого века, место действия – стройбат. В роте, где я служил, был один «дед», здоровенный жлоб, всячески подчёркивавший, что он прошёл, по его выражению, школу жизни. Однажды во время помывки – так у нас называлось посещение бани – я заметил, что воин-ветеран обрезан. На следующий день я подсел к нему в курилке. Мы были одни. «Аид?» – спросил я. Вдруг этот громила, вечно потрясавший своими кулаками, побледнел, вжал голову в плечи и, озираясь по сторонам, выдавил из себя: «Нет!». Зрелище было настолько отвратительным, что мне на секунду показалось, что он стал меньше. Эта история имела продолжение. На следующий день я дневалил по роте. Поправляя заправку коек, я случайно провёл рукой под подушкой на его койке и наткнулся на что-то твёрдое. Этим предметом оказался журнал «Вопросы психологии»! Посудите сами: где стройбат и где вопросы психологии. Я решил навести о «бойце» справки. У меня не укладывался в мозгу его вид и этот журнал. Результат моего небольшого расследования поверг меня в шок! Да и было отчего! Оказалось, что сей воин – житель Москвы и имеет… четыре класса образования! Вы скажете: «Не может быть такого».

Не может. Но есть. Понятно, что эти сведения не прибавили моего уважения к нему, особенно после того, как он попросил меня написать вместо него письмо его, как он выразился, бабе. От написания письма я отказался, предложив украсить письмо его «бабе» эпиграфом. У меня в запасе было несколько шедевров армейской мысли, которые я почерпнул во время съёмки кино про наше советское житьё-бытьё. Первое письмо я украсил перлом следующего содержания: «Письмо пишу – бумага рвётся! Моё письмо к тебе несётся!» Я думал, что после такого эпиграфа получу от ветерана в глаз, но он мне выставил бутылку водки, попросив меня написать ещё один стих. Я пошёл ему навстречу и украсил следующее письмо произведением следующего содержания: «Добрый день, а может, вечер, не могу об этом знать, это дело почтальона – как сумеет передать». На этом я заработал ещё пузырь водки и просьбу подписать его фотку. Я начертал: «Если память тебе улыбнётся, если дорога наша судьба, пусть на память тебе остаётся недвижимая личность моя». Ещё бутылка. А под самый его дембель я получил от этого ценителя изящной словесности литр хорошего коньяка за следующее произведение: «Есть у солдата заветное место, это место солдату дороже всего, это место в кармане, где фото невесты, что в далёком краю ожидает его». А теперь скажите: станет антисемит рассказывать что-то подобное? Да ни за что! У него другая задача. Он не за это деньги получает. Его задача – рассказывать о том, какие мы ловкие, предприимчивые, и о том, что нет нам преград.

Армейский юмор с акцентом

Почему-то принято считать армейский юмор явлением второсортным. Множество раз мне доводилось слышать пренебрежительное: «А, армейский юмор – это как пошлый анекдот». Прежде всего, хочу со всей присущей мне честностью и прямотой заявить эстетствующим интеллектуалам: «А по какому праву вы клевещете на пошлые анекдоты?» Не бывает пошлых анекдотов! Есть хорошие анекдоты и остальные. Армейский же юмор – это для понимающих, для тех, кому повезло (с таким счастьем никакого горя не надо) прочувствовать, увидеть изнутри то место, откуда проистекает этот самый юмор. Особое место в армейском, как, впрочем, и в цивильном юморе, занимает юмор с акцентом, с нашим, родным еврейским, акцентом. Во время моей службы в армии я познакомился, а впоследствии и подружился с соплеменником. Родом он был с Украины, из небольшого городка Новограда-Волынского. Он излучал остроумие. Его шутки всегда были на грани. Не в том смысле, чтобы обидеть человека, а в смысле на грани дозволенного. Попытаюсь объяснить. До призыва Миша учился в музыкальном училище. Соседом по комнате в общежитии у него был палестинский араб. В то время Советский Союз активно помогал арабам в их «справедливой борьбе против сионистского оккупанта». Помогал не только оружием, но и пропагандой образа жизни, приглашая, естественно, на халяву, учиться в СССР. Шёл 1967 год. На Ближнем Востоке война. В один из вечеров, наслушавшись «забугорного» радио, Миша в нетрезвом виде вернулся в общежитие. Услышанные новости привели его в благостное состояние: наши громили арабов. Испортил ему настроение сосед, который не разделял его радости. Он категорически не хотел выпить с евреем за победу Израиля. Тогда Миша предложил ему выбор: или он выпьет за израильское оружие, или получит в морду. Второй вариант араб исключил сразу: его сосед был на голову выше и много тяжелее. Под угрозой остаться со сломанной челюстью он выпил-таки водки за победу Израиля, закусив салом. Моего друга, конечно, выгнали из училища. Но! Согласитесь, хороша шутка. Такая шутка могла и прокурору понравиться, но обошлось. Мишу всего лишь забрали в армию, чего делать абсолютно не следовало. Обороноспособность родной армии он не поднял, а вот крови у товарищей-офицеров выпил вдоволь. Например. Дежурный по части, а это был, как на заказ, замполит батальона, да ещё подполковник, застукал Мишаню за разговором с мамой. Страшного в том, что он из штаба звонил домой, не было, но он, о ужас, говорил на идише! Клокоча праведным коммунистическим гневом, ведь на его глазах происходил сионистский сеанс связи, замполит, закричал на него: