Артур Шопенгауэр - Избранные произведения

• Название: Избранные произведения
• Автор: Артур Шопенгауэр
• Издательство: Просвещение
• Жанр: Философия
• Год: 1992
• ISBN: 5-09-004165-2

В книгу выдающегося исследователя проблем оптимизма и пессимизма Артура Шопенгауэра вошли труды, посвященные рассмотрению основного его понятия «Мировая Воля», характеристике отрицательных сторон человеческого общежития, основным идеям этики и эстетики, а также разбору проблем половой любви. Включено также знаменитое сочинение А. Шопенгауэра «Афоризмы житейской мудрости».

Предлагая эти сочинения учителю, издательство надеется, что они не только расширят его кругозор, но и помогут осмыслить происходящие в обществе изменения, по-новому взглянуть на проблемы личности и воспитания.

---

Вот почему мы здесь предостерегаем также от всякого решительно притворства. Оно всегда возбуждает презрение: во-первых, как обман, который, в качестве такого, малодушен, ибо основан на страхе; во-вторых, как обвинительный приговор себе самому от себя самого, — мы ведь желаем здесь казаться тем, что мы не есть, — и что мы, следовательно, считаем лучшим того, что мы есть на самом деле. Ложно присваивать себе какое-либо свойство, кичиться им — значит добровольно сознаваться в том, что у нас его нет. Похваляется ли человек своим мужеством, ученостью, умом, остроумием, успехом у женщин, богатством, знатным родом или иным чем — отсюда можно заключить, что у него как раз по этой части имеется некоторый недостаток: ибо кто действительно вполне обладает данным качеством, тому не придет в голову подчеркивать и выставлять его на вид — он отнесется к нему совершенно хладнокровно. Таков и смысл испанской пословицы: «у хлюпающей подковы недостает. гвоздя». Конечно, никто не должен сбрасывать с себя узду и показывать в полном свете, что он собою представляет: нам надлежит прятать многочисленные дурные и животные элементы нашей натуры, но это оправдывает лишь отрицательный прием, диссимуляцяю, а не положительный — симуляцию. Надо также помнить, что притворство разоблачается даже раньше, чем выясняется, в чем собственно мы притворялись. Да, наконец его и нельзя выдержать в течение долгого времени, рано или поздно маска спадает. «Никто не может долго носить личину. Быстро происходит переход от вымышленного к истинному естеству» (Сенека. «О милосердии», кн. I, гл. 1).

31) Подобно тому как человек незаметно для себя носит вес собственного тела, но чувствует всякую постороннюю тяжесть, которую он захочет подвинуть, — точно так же мы не замечаем собственных ошибок и пороков, а видим лишь пороки и ошибки других. Но зато каждый имеет в другом зеркало, где явственно отражаются его собственные пороки, ошибки, неблагопристойные и отвратительные стороны. Однако в большинстве случаев он поступает при этом подобно собаке, которая лает на зеркало, не зная, что она видит самое себя, а думая, что это другая собака. Кто критикует других, тот работает над собственным исправлением. Таким образом, те, у кого есть наклонность и привычка подвергать втихомолку, про себя, внимательной и суровой критике внешний образ действия, вообще все поведение других, грудятся при этом над собственным своим исправлением и усовершенствованием: ибо у них найдется достаточно или справедливости, или, по крайней мере, гордости и тщеславия, чтобы самим избегать того, что они столь часто и строго порицают. Для людей покладистых имеет силу обратное, именно: «мы оказываем снисхождение и в свою очередь сами о нем просим». Евангелие прекрасно морализует относительно сучка в чужом и бревна в собственном глазу: но такова уж природа глаза, что он видит внешние предметы, не видя самого себя, — вот почему для познания собственных ошибок очень подходящим средством служит их наблюдение и порицание в других. Для нашего исправления мы нуждаемся в зеркале.

Правило это справедливо также и по отношению к стилю и манере письма: кто удивляется какой-нибудь новой глупости в этой сфере, вместо того чтобы ее порицать, тот станет ей подражать. Вот почему в Германии каждая такая глупость получает себе столь быстрое распространение. Немцы очень терпимы: это ясно можно видеть. «Поочередно и прощать и просить прощения» — служит их девизом.

32) Человек боле? благородной категории полагает в своей юности, будто существенные и решающие отношения между людьми и возникающие отсюда связи идеальны, т. е. основаны на одинаковости мнений, образа мыслей, вкусов, умственных сил и т. д.; впоследствии он узнаёт, однако, что такое значение принадлежит отношением реальным, т. е. опирающимся на какой-нибудь материальный интерес. Они лежат в основе всех почти связей: большинство людей даже не имеет никакого понятия о других отношениях По этой причине на всякого смотрят сообразно его должности, занятию, национальности, семье, т. е. вообще сообразно положению и роли, отведенными ему условностью: в зависимости от последней получает он себе- место и шаблонное обращение. Что же такое представляет он сам по себе и для себя, т. е. как человек, в силу своих личных свойств, — об этом спрашивают лишь когда заблагорассудится, и потому лишь в виде исключения: каждый оставляет этот вопрос в стороне и пренебрегает им, всякий раз как находит это для себя удобным, иными словами — в большинстве случаев. А чем большее значение имеет этот вопрос у человека, тем меньше нравится ему такое положение вещей, так что он будет стараться освободить себя от подчинения ему. Однако оно основано на том, что в этом мире бедствий и нужды существенное и потому преобладающее значение всюду имеют средства для борьбы с ними.

33) Как бумажные деньги вместо серебра, так на месте истинного уважения и истинной дружбы на свете циркулируют их внешние проявления и возможно естественнее скопированные телесные обнаружения. С другой стороны, впрочем, еще вопрос, существуют ли люди, которые бы их действительно заслуживали. Во всяком случае, я больше доверяю виляющему хвосту честной собаки, нежели сотне таких заявлений и ужимок.

Истинная, подлинная дружба предполагает сильное, «исто объективное и вполне бескорыстное участие в радости и горе другого человека, а это участие в свой черед предполагает действительное отождествление себя с другом. Это настолько идет вразрез с эгоизмом человеческой природы, что истинная дружба принадлежит к вещам, относительно которых, как об исполинских морских змеях, остается неизвестным, принадлежат ли они к области басен или действительно где-нибудь существуют. Впрочем, есть разного рода, в главном, конечно, на скрытых эгоистических мотивах самого разнообразного свойства основанные отношения между людьми, которые все-таки содержат в себе крупицу такой истинной и подлинной дружбы и благодаря этому настолько облагораживаются, что в этом мире несовершенств могут с некоторым правом носить имя дружбы. Они высоко поднимаются; над повседневными связями, которые, напротив, таковы, что с большинством наших добрых знакомых мы не сказали бы больше ни слова, если бы нам привелось услыхать, как они говорят о нас в наше отсутствие.

Чтобы испытать подлинность чьей-нибудь дружбы, помимо случаев, где нам нужна серьезная помощь и значительные жертвы, наилучшим пробным камнем является мгновенье, когда мы сообщаем другу о только что постигшем нас несчастьи. Именно тогда на его чертах отразятся или истинное, сердечное, свободное от всяких примесей огорченье, или же своим невозмутимым спокойствием либо мимолетным в них изменением он подтвердит известное изречение Рошфуко: «в несчастьи наших лучших друзей мы всегда находим кое-что для нас не неприятное». Обыкновенные, так называемые друзья часто при подобных обстоятельствах с трудом могут подавить подергивающую их губы легкую улыбку удовольствия. Мало столь верных способов приводить людей в хорошее настроение, как если мы расскажем им о каком-нибудь недавно постигшем вас значительном горе или также если мы откровенно обнаружим перед яти какую-нибудь личную слабость. Характер!

Далекое расстояние и долгое отсутствие вредно действуют на всякую дружбу, — как ни стараются люди это скрыть. Ибо те, кого мы не видим, будь это даже наши любимейшие друзья, постепенно, с течением лет, высыхают в абстрактные понятия, благодаря чему наше к ним участие все более и более становится чисто рассудочным, даже традиционным: наше живое и глубокое сочувствие остается привилегией тех, кто у нас перед глазами, хотя бы то были только любимые животные. Настолько чувственна человеческая природа. Таким образом, и здесь оправдываются слова Гете:

«Настоящее — Могучее божество» («Тассо», действие 4, явл[ение] 4).

Друзья дома большею частью правильно носят это название, так как они бывают больше друзьями дома, нежели хозяина, т. е. более подобны кошкам, чем собакам.

Друзья лишь именуются чистосердечными; враги действительно таковы: вот почему надо пользоваться их порицанием в целях самопознания, как больные принимают горькое лекарство.

Мы будто бы редко имеем друзей в нужде? Напротив!

Едва заведешь с кем-нибудь дружбу, как он уже очутился в нужде просит дать ему взаймы.

34) Что, однако, за наивный человек тот, кто мнит, будто обнаруживать талант и ум, это — средство снискать себе любовь в обществе! Напротив, в неисчислимо огромнейшем большинстве людей они возбуждают ненависть и злобу, тем более ожесточенную, что чувствующий ее не вправе жаловаться на ее причину, даже таит ее от самого себя. При ближайшем рассмотрении дело вот в чем: когда человек замечает и чувствует значительное умственное превосходство в том, с кем он говорит, то, про себя и ясно того не сознавая, он делает вывод, что в равной мере и собеседник его замечает и чувствует его бессилие и ограниченность. Эта энтимема возбуждает в нем ожесточеннейшую ненависть, злобу и ярость (ср.: «Мир как воля и представление», 3-е изд., т. II, стр. 256, где приведены слова д-ра Джонсона и Мерка, друга Гетевой юности). Правильно говорит поэтому Грациан: «единственное средство пользоваться расположением, это — надеть на себя шкуру самого простецкого из животных» (см.: «Оракульный справочник», раздел о благоразумии, 240. Обрас, Амберс, 1702, ч. II, стр. 287). Ведь проявлять ум и смысл, это — лишь косвенный способ ставить всем другим в упрек их неспособность и тупоумие. К тому же пошлая натура приходит в возмущение при встрече со своей противоположностью, и тайным зачинщиком этого возмущения бывает зависть. Ибо удовлетворение своей суетности, как показывает ежедневный опыт, есть удовольствие, которое люди ценят выше всякого другого и которое, однако, осуществимо лишь через сравнение себя самого с другими. Но никакими преимуществами человек не гордится в такой степени, как умственными: ведь только в них заключается его превосходство над животными[56]. Подчеркнуть перед ним свое решительное преобладание в этом отношении, да еще при свидетелях, значит поэтому обнаружить величайшую отвагу. Это порождает в нем потребность отомстить, и он большею частью будет искать случая выполнить эту месть путем оскорбления, так как здесь из области интеллекта он переходит в область воли, где на этот счет мы все равны. По этой причине, между тем как звание и богатство всегда могут рассчитывать на уважение в обществе, умственные преимущества нисколько не должны на него надеяться: б самом благоприятном случае ими будут пренебрегать, а не то — смотреть как на своего рода дерзость или нечто такое, чего их обладатель достиг недозволенным способом и вот еще смеет кичиться этим; итак, каждый замышляет втихомолку унизить его в чем-нибудь другом и ждет лишь подходящего случая. Едва с помощью самого смиренного поведения удастся ему вымолить прощение за свое умственное превосходство. Сади говорит в «Гулистане» (см. стр. 146 графовского перевода): «Знайте, что у безрассудного найдется в сто раз больше отвращения к умному, чем умный чувствует нерасположения к безрассудному». Напротив, умственная слабость служит настоящей рекомендацией. Ибо что для тела теплота, то же для ума — благотворное чувство превосходства: поэтому каждый столь же инстинктивно направляется к предмету, от которого ждет его получить, как за теплом идут к печке или на солнечный свет. А таким предметом для мужчин служат единственно те, кто явно уступает нам по своим умственным способностям; для женщин такое же значение имеет красота. Непритворно показать себя заведомо ниже иных людей — это что-нибудь да значит. Зато посмотрите, какой сердечной дружбой сколько-нибудь смазливая певица награждает совершенно безобразную. Физические преимущества не играют большой роли среди мужчин, — хотя все-таки мы привольнее чувствуем себя рядом с тем, кто ниже, нежели с тем, кто выше нас ростом. Вследствие этого у мужчин всеобщей любовью и вниманием пользуются глупые и невежественные, а у женщин — безобразные: эти лица легко приобретают славу чрезвычайного добросердечия — ибо всякому нужен благовидный предлог для оправдания своей склонности перед самим собою и перед другими. Поэтому-то всякого рода умственное превосходство — очень сильный обособляющий фактор: его бегут и ненавидят, а в качестве оправдания выдумывают у его обладателя всякого рода недостатки[57]. Среди женщин совершенно го же самое бывает с красотою: очень; красивые девушки не находят себе подруг, да* же товарок. О месте компаньонок им лучше совсем не заикаться; ибо при одном их приближении омрачается лицо намеченной новой госпожи, которая совсем не нуждается в подобной глупости, ни для себя, ни для своих дочерей. С преимуществами же ранга дело обстоит наоборот — ибо они действуют не путем контраста и разницы, как преимущества личные, а путем отражения, как действуют на зрение цвета окружающей обстановки.