Петер Сьёстедт - Как психоделики повлияли на философию

• Название: Как психоделики повлияли на философию
• Автор: Петер Сьёстедт
• Жанр: Философия

Философия сама по себе нередко является нам как изменяющий сознание опыт, новая версия восприятия нашей Вселенной, иногда настолько радикальная, что становится потенциально опасной. Таким образом, философия может рассматриваться как психоактивная субстанция, тогда как роль самих психоактивных веществ в философии не очевидна. В этом более-менее хронологическом обзоре мы прольем свет на историю выдающихся западных философов, принимавших психоделические вещества, и выясним, как это могло воздействовать на их идеи — то есть, как галлюциногены повлияли на философию.

---

Петер Сьёстедт КАК ПСИХОДЕЛИКИ ПОВЛИЯЛИ НА ФИЛОСОФИЮ (статья с портала авторских переводов зарубежной прессы Newочём)

Автор: Петер Сьёстедт (www.philosopher.eu).

Оригинал: High Existance (The Psychedelic Influence on Philosophy).

Перевели: Илья Силаев, Наташа Очкова, Влада Ольшанская, Денис Чуйко, Юрий Гаевский и Артём Слободчиков.

Редактировали: Анна Небольсина, Роман Вшивцев, Артём Слободчиков и Сергей Разумов.

Платон (427–347 гг. до н. э.)

Начнем со смелого предположения. Причиной возникновения западной философской традиции был прием психоделиков: философия Платона была навеяна употреблением галлюциногенов, а западная философия возникла на основе идей Платона. Британский философ Альфред Норт Уайтхед (1861–1947) известен следующим тезисом:

Наиболее правдоподобная общая характеристика европейской философской традиции состоит в том, что она представляет собой серию примечаний к Платону1

Платон, возможно, наиболее известен своими аргументами в пользу существования души и бесконечного мира идей («эйдосов», которые существуют вне пространства и времени). Эта пара трансцендентных понятий впервые появилась в его диалоге «Федон», также известном как «Учение о душе». Его вступление содержит следующие слова:

Да, ибо, как говорят те, кто сведущ в таинствах, «много тирсоносцев, да мало вакхантов», и «вакханты» здесь, на мой взгляд, не кто иной, как только истинные философы. Одним из них старался стать и я — всю жизнь, всеми силами, ничего не упуская. Верно ли я старался и чего мы достигли, мы узнаем точно, если то будет угодно богу, когда придем в Аид. Ждать осталось недолго, сколько я понимаю…2

(Перевод С. П. Маркиша)

К Дионису, богу опьянения, мы вернемся позже, а сейчас нам стоит отметить стремление Платона быть среди философов мистерий. Это были регулярно устраиваемые в Древней Греции мероприятия, наиболее официальными и известными из которых были Элевсинские мистерии, в которых Платон принимал участие. Они проходили в Элевсине, располагавшемся в 20 км от Афин.

Там, в храме Деметры, участники выпивали настойку — кикеон — в составе которой были ячмень, мята и вода. Многие убеждены, что кикеон содержал также и психотропный ингредиент. Ведутся широкие споры о том, что это было за вещество, но мало кто сомневается в его галлюциногенности.

Доктор Альберт Хофман, создатель ЛСД, отмечал, что тот ингредиент мог происходить из паразита ячменя, спорыньи, из которого было выделено ЛСД. Он писал:

[Мы] предполагаем, что ячмень [растущий на Рарийской равнине] был источником спорыньи, содержащей […] растворимые галлюциногенные алкалоиды. Знаменитая Рарийская равнина располагалась неподалеку от Элевсина. Это и впрямь могло привести к выбору Элевсина в качестве места для храма Деметры…3

В затемненном храме участники должны были воскликнуть: «Я постился, я пил кикеон». Что же происходило после этого, как и указывает название мероприятия, — тайна, но в диалоге «Федр» Платон дает описание:

Мы вместе со счастливым сонмом видели блаженное зрелище, одни — следуя за Зевсом, а другие — за кем-нибудь другим из богов, и приобщались к таинствам, которые можно по праву назвать самыми блаженными с и которые мы совершали […] Допущенные к видениям непорочным, простым, неколебимым и счастливым, мы созерцали их в свете чистом, чистые сами и еще не отмеченные, словно надгробием, той оболочкой, которую мы теперь называем телом и которую не можем сбросить, как улитка — свой домик4

(Перевод А. Н. Егунова)

Таким образом, весьма вероятно, что психоделики вдохновили появление идеи дуализма тела и души на Западе, не только в философии, но и в религии: влияние Платона на христианство было существенно, Ницше даже заявлял, что «христианство было платонизмом для народа».5 Вне зависимости от обоснованности аргументов Платона, его суждения оказали влияние на нашу культуру и просветили нас. Платон прошел через темную пещеру, чтобы узреть свет; этот солнечный луч философии, науки и разума был обусловлен психоделическим опытом.

Так или иначе, с христианским милитаризмом пришли темные тучи, затмившие собой солнце. В 392 г. н. э. Элевсинские храмы были закрыты по указу римского императора Феодосия I, бывшего христианином. С этого начинаются Темные века, и сияние светской мысли возвратится лишь в эпоху Ренессанса, и, затем, Просвещения. Философ Иммануил Кант (1724–1804) вспоминает забытую идею в своем антихристианском эссе «Что такое просвещение?», написанном в 1784 году. Помимо этого, Кант написал книгу об ученом и мистике Эммануиле Сведенборге (1688–1772). Сам Кант, как мы полагаем, не испытывал в своей жизни мистического опыта, чего не скажешь о его последователе.

Томас де Квинси (1785–1859 гг.)

Томас де Квинси, опубликовав ряд статей о трансцендентальном идеализме, стал одним из первых англичан, прокомментировавших труды Канта. Все же, де Квинси прежде всего известен как автор вышедшей в 1821 году книги «Исповедь англичанина, употребляющего опиум». В ней он описывает психоделический эффект от вещества, полученного из мака, которое он впервые попробовал как болеутоляющее:

О верный и праведный опиум! […] Ты, силой воображения строящий из ничего города и замки […] затмевающие великолепие Вавилона […] ты, держащий ключи от Райских ворот, о, справедливый, нежный и могущественный опиум!

Де Квинси заявлял о своей любви к трем философам: Платону, Канту и Шеллингу. Кант говорил о существовании реальности — ноумена — за пределами нашего восприятия, которая поэтому недоступна нам, простым смертным6. Однако Шеллинг, будучи приверженцем кантианства, считал, что на самом деле познание ноумены в какой-то мере возможно7; это явление он назвал интеллектуальной интуицией. Верил ли де Квинси в эту романтичную теорию, остается загадкой.

Мог ли опиум дать хотя бы мельком прикоснуться к ноумену или это было лишь несбыточной мечтой? Хотя де Квинси никогда и не признавал то, что с опиумом ему доступны все реальности, он говорил, что наркотик дает ему возможность окунуться в свое прошлое.

Малейшие происшествия из детства, забытые случаи более позднего времени, — все они часто оживали у меня перед глазами. Я был уверен в том, что нет такого понятие как абсолютное забвение, все, что когда-либо отпечаталось в памяти, нерушимо…8

Позднее вопрос о нерушимости воспоминаний стал передовым в трудах французского философа Анри Бергсона9, к чьей философии обращался, как мы позднее увидим, и такой известный психонавт как Олдос Хаксли.

Гемфри Дэви (1778–1829 гг.)

Современником де Квинси был уроженец Пензанса, изобретатель и «философ химии»10 Гемфри Дэви. Дэви был другом поэта Сэмюэля Тэйлора Кольриджа, который тоже был последователем кантианца Шеллинга и теории трансцендентального идеализма. Такой идеализм — идея-изм — гласит о том, что материя в действительности лишь отражение сознания. И возможно, эта мысль посетила Дэви после большой дозы оксида азота, или «веселящего газа». В своей книге, посвященной экспериментам с психоактивными веществами, философ пишет:

«Я потерял всякую связь с внешним миром; бесконечные ряды ярких картинок всплывали в моем сознании. Они были связаны со словами так, чтобы в потрясающей манере представить восприятие совершенно по-новому. Я пребывал в мире, полном заново переосмысленных, видоизмененных идей […] И, обращаясь к доктору Кинглейку, я воскликнул: „Ничего кроме мыслей не существует!“

Часто я испытывал непередаваемое удовольствие, когда дышал им один, в тишине и темноте, поглощенный совершенным существованием»11

Дэви, возможно, воспринимают как человека, прежде всего занимавшегося вещами, имевшими практическую ценность — он известен как изобретатель безопасной лампы для шахт, названной в его честь лампой Дэви. Однако, антиматериалистические, идеалистические впечатления, оставшиеся после употребления оксида азота, по всей видимости, сформировали его общее мировоззрение. В своей последней книге «Отрады в странствии, или последние дни философа» он, опровергая соответствующий его профессии и возрасту материалистический взгляд на мир, пишет:

Без глаз не было бы зрения, без мозга — видимых образов, оставшихся в воспоминаниях; однако ни зрительный нерв, ни мозг не могут называться основой восприятия, они лишь орудия некой силы, не имеющей с ними ничего общего. […] Мечты о славе, почете, вечной памяти и непреложном знании, столь распространенные среди хорошо образованных молодых людей, — ничто иное, по моему мнению, как признаки бесконечно развивающейся природы разума12