Иван Тургенев - Дым

• Название: Дым
• Автор: Иван Тургенев
• Издательство: Книга по Требованию
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-4241-1642-1

Все великое земное Разлетается, как дым… Но добрые дела не разлетаются дымом они долговечнее самой сияющей красоты… Безупречное литературное мастерство И.С. Тургенева соотносится со столь же безупречным знанием человеческой души. Он обогатил русскую литературу самыми пленительными женскими образами и восхитительными, поэтичными картинами природы. Иван Сергеевич Тургенев принадлежит к числу писателей, внесших наиболее значительный вклад в развитие русской литературы второй половины XIX в. Реальная картина современной жизни в его произведениях овеяна глубоким гуманизмом, верой в творческие и нравственные силы родного народа, в прогрессивное развитие русского общества.

---

XII

Они пришли в одну из лучших гостиниц Бадена и спросили генеральшу Ратмирову. Швейцар сперва осведомился об их именах, потом тотчас отвечал, что "die Frau Furstin ist zu Hause", – и сам повел их по лестнице, сам постучал в дверь номера и доложил о них. "Die Frau Furstin" приняла их немедленно; она была одна: муж ее отправился в Кралсруэ для свидания с проезжавшим сановным тузом из "влиятельных".

Ирина сидела за небольшим столиком и вышивала по канве, когда Потугин с Литвиновым переступили порог двери. Она проворно бросила шитье в сторону, оттолкнула столик, встала; выражение неподдельного удовольствия распространилось по ее лицу. На ней было утреннее, доверху закрытое платье; прекрасные очертания плеч и рук сквозили через легкую ткань; небрежно закрученная коса распустилась и падала низко на тонкую шею. Ирина бросила Потугину быстрый взгляд, шепнула "mersi" и, протянув Литвинову руку, любезно упрекнула его в забывчивости. "А еще старый друг", – прибавила она. Литвинов начал было извиняться. "С'est bien, c'est bien", – поспешно промолвила она и, с ласковым насилием отняв у него шляпу, заставила его сесть. Потугин тоже сел, но тотчас же поднялся и, сказав, что у него есть безотлагательное дело и что он зайдет после обеда, стал раскланиваться. Ирина снова бросила ему быстрый взгляд и дружески кивнула ему головой, но не удерживала его и, как только он исчез за портьеркой, с нетерпеливою живостью обратилась к Литвинову.

– Григорий Михайлыч, – заговорила она по-русски своим мягким и звонким голосом, – вот мы одни наконец, и я могу сказать вам, что я очень рада нашей встрече, потому что она… она даст мне возможность… (Ирина посмотрела ему дрямо в лицо) попросить у вас прощения. Литвинов невольно вздрогнул. Такого быстрого натиска он не ожидал. Он не ожидал, что она сама наведет речь на прежние времена.

– В чем… прощения… – пробормотал он.

Ирина покраснела.

– В чем?.. вы знаете, в чем, – промолвила она и слегка отвернулась. – Я была виновата перед вами, Григорий Михайлыч… хотя, конечно, такая уж мне выпала судьба (Литвинову вспомнилось ее письмо), и я не раскаиваюсь… это было бы, во всяком случае, слишком поздно; но, встретив вас так неожиданно, я сказала себе, что мы непременно должны сделаться друзьями, непременно… и мне было бы очень больно, если б это не удалось… и мне кажется, что для этого мы должны объясниться с вами, не откладывая и раз навсегда, чтоб уже потом не было никакой… gene, никакой неловкости, раз навсегда, Григорий Михайлыч; и что вы должны сказать мне, что вы меня прощаете, а то я буду предполагать в вас… de la rancune. Voila! Это с моей стороны, может быть, большая претензия, потому что вы, вероятно, давным-давно все забыли, но все равно, скажите мне, что вы меня простили.

Ирина произнесла всю эту речь не переводя духа, и Литвинов мог заметить, что в глазах ее заблистали слезы… да, действительные слезы.

– Помилуйте, Ирина Павловна, – поспешно начал он, – как вам не совестно извиняться, просить прощения…

То дело прошедшее, в воду кануло, и мне остается только удивляться, как вы, среди блеска, который вас окружает, могли еще сохранить воспоминание о темном товарище первой вашей молодости…

– Вас это удивляет? – тихо проговорила Ирина.

– Меня это трогает, – подхватил Литвинов, – потому что я никак не мог вообразить…

– А вы все-таки мне не сказали, что вы меня простили, – перебила Ирина.

– Я искренно радуюсь вашему счастью, Ирина Павловна, я от всей души желаю вам всего лучшего на земле…

– И не помните зла?

– Я помню только те прекрасные мгновенья, которыми я некогда был вам обязан.

Ирина протянула ему обе руки. Литвинов крепко стиснул их и не разом их выпустил… Что-то давно небывалое тайно шевельнулось в его сердце от этого мягкого прикосновения. Ирина опять глядела ему прямо в лицо; но на этот раз она улыбалась… И он в первый раз прямо и пристально посмотрел на нее… Он опять узнал черты, когда-то столь дорогие, и те глубокие глаза с их необычайными ресницами, и родинку на щепе, и особый склад волос надо лбом, и привычку как-то мило и забавно кривить губы и чуть-чуть вздрагивать бровями, все, все узнал он… Но как она похорошела! Какая прелесть, какая сила женского молодого тела! И ни румян, ни белил, ни сурьмы, ни пудры, никакой фальши на свежем, чистом лице… Да, это была, точно, красавица!

Раздумье нашло на Литвинова… Он все глядел на нее, но уже мысли его были далеко… Ирина это заметила.

– Ну вот и прекрасно, – громко заговорила она, – ну вот теперь совесть моя покойна, и я могу удовлетворить мое любопытство.

– Любопытство, – повторил Литвинов, как бы недоумевая.

– Да, да… Я непременно хочу знать, что вы делали все это время, какие ваши планы; я все хочу знать, как, что, когда… все, все. И вы должны говорить мне правду, потому что я предуведомляю вас, я не теряла вас из вида… насколько это было возможно.

– Вы меня не теряли из вида, вы… там… в Петергбурге?

– Среди блеска, который меня окружал, как вы сейчас выразились. Именно, да, не теряла. Об этом блеске мы еще поговорим с вами; а теперь вы должны рассказывать, много, долго рассказывать, никто вам не помешает. Ах, как это будет чудесно! – прибавила Ирина, весело усаживаясь и охорашиваясь в кресле. – Ну же, начинайте.

– Прежде чем рассказывать, я должен благодарить вас, – начал Литвинов.

– За что?

– За букет цветов, который очутился у меня в комнате.

– Какой букет? Я ничего не знаю.

– Как?

– Говорят вам, я ничего не знаю… Но я жду… жду вашего рассказа… Ах, какой этот Потугин умница, – что привел вас!

Литвинов навострил уши.

– Вы с этим господином Потугиным давно знакомы? – спросил он.

– Давно… но рассказывайте.

– И близко его знаете?

– О да! – Ирина вздохнула. – Тут есть особенные причины… Вы, конечно, слыхали про Элизу Бельскую… Вот та, что умерла в позапрошлом году такой ужасной смертью?.. Ах, да ведь я забыла, что вам неизвестны наши истории… К счастью, к счастью, неизвестны. Оh, quelle chance! Наконец-то, наконец один человек, живой человек, который нашего ничего не знает! И по-русски можно с ним говорить, хоть дурным языком, да русским, а не этим вечным приторным, противным, петербургским французским языком!

– И Потугин, говорите вы, находился в отношениях с…

– Мне очень тяжело даже вспоминать об этом, – перебила Ирина. – Элиза была моим лучшим другом в институте, и потом, в Петербурге au chateau мы беспрестанно видались. Она мне доверяла все свои тайны: она была очень несчастна, много страдала. Потугин в этой истории вел себя прекрасно, как настоящий рыцарь! Он пожертвовал собою. Я только тогда его оценила! Но мы опять отбились в сторону. Я жду вашего рассказа, Григорий Михайлович.

– Да мой рассказ нисколько не может интересовать вас, Ирина Павловна.

– Это уж не ваше дело.

– Вспомните, Ирина Павловна, мы десять лет не видались, целых десять лет. Сколько воды утекло с тех пор.

– Не одной воды! не одной воды! – повторила она с особым, горьким выражением, – потому-то я и хочу вас слушать.

– И притом я, право, не могу придумать, с чего же мне начать?

– С начала. С самого того времени, как вы… как я переехала в Петербург. Вы тогда оставили Москву… Знаете ли, я с тех пор уже никогда не возвращалась в Москву!

– В самом деле?

– Прежде было невозможно; а потом, когда я вышла замуж…

– А вы давно замужем?

– Четвертый год.

– Детей у вас нет?

– Нет, – сухо ответила она.

Литвинов помолчал.

– А до вашего замужества вы постоянно жили у этого, как бишь его, графа Рейзенбаха?

Ирина пристально посмотрела на него, как бы желая отдать себе отчет, зачем он это спрашивает…

– Нет… – промолвила она наконец.

– Стало быть, ваши родители… Кстати, я и не спросил у вас об них. Что они…

– Они оба здоровы.

– И по-прежнему живут в Москве?

– По-прежнему в Москве.

– А ваши братья, сестры?

– Им хорошо; я их всех пристроила.

– А! – Литвинов исподлобья взглянул на Ирину. – По-настоящему, Ирина Павловна, не мне бы следовало рассказывать, а вам, если только…

Он вдруг спохватился и умолк.

Ирина поднесла руки к лицу и повертела обручальным кольцом на пальце.

– Что ж? Я не отказываюсь, – промолвила она наконец. – Когда-нибудь… пожалуй… Но сперва вы… потому, вот видите, я хоть и следила за вами, но об вас почти ничего не знаю; а обо мне… ну обо мне вы, наверно, слышали довольно. Не правда ли? Ведь вы слышали, скажите?

– Вы, Ирина Павловна, занимали слишком видное место в свете, чтобы не возбуждать толков… особенно в провинции, где я находился и где всякому слуху верят.

– А вы верили этим слухам? И какого роду были они?

– Признаться сказать, Ирина Павловна, эти слухи доходили до меня очень редко. Я вел жизнь весьма уединенную.

– Как так? Ведь вы были в Крыму, в ополчении?

– Вам и это известно?

– Как видите. Говорят вам, за вами следили.